Путешествие «Геоса»
Шрифт:
В ста миллионах километров от Земли в глубоком межзвездном мраке вспыхивали ослепительные полосы мощных электрических разрядов. Это восстанавливалась на выступе астероида поврежденная метеоритом спиральная башня. Прожекторы планетолета были направлены внутрь астероида. Там копошились в тяжелых скафандрах люди.
Заканчивалась десятилетняя работа по подготовке корабля к плаванию. Наклонный пульт его был усеян удручающим количеством приборов. Только годы напряженной работы крупнейших земных ученых могли связать в единый организм механизмы, бесчисленные кривые на шкалах, язык мерцающих циферблатов. Ученые уже несколько лет не покидали корабля.
Едва один планетолет уходил от астероида, как прибывал другой. Ни на час не прекращалась работа.
Во время установки спиральной башни по плечу капитана чиркнула голубая молния. Горин покачнулся на узкой арке над звездной пропастью И в то же мгновение рука Гайденбурга тяжелым ударом опустилась на его пробитый метеоритом скафандр.
Когда Одэя, биолог и врач экспедиции, обследовала рану на плече капитана и пробоину в скафандре, она с удивлением посмотрела на застывшего в напряженной позе Гайденбурга. Он стоял, точно глыба базальта, сдвинув рыжие лохматые брови под широким лбом. Глаза его были полны страха.
– Метеорит едва задел мышцу, – сказала Одэя.
Глаза Гайденбурга наполнились неудержимым ликованием.
– Но, – продолжала Одэя, – вы едва не убили капитана. Посмотрите, какую вмятину вы оставили в броне скафандра, когда закрыли пробоину. У вас первобытная сила.
После происшедшего команда собралась в каюте звездолета.
Горин с повязкой на плече сидел в кресле и, с усмешкой поглядывая на волосатые тяжелые руки Гайденбурга, говорил:
– Мы сейчас так же далеки от разгадки тайны сигналов из космоса, как и десять лет назад, когда их приняли.
– Приближение какой-то катастрофы заставило их послать в космос эти сигналы, – сказал Чарли Колин. Математик сидел у пульта электронного мозга, вытянув длинные ноги и явно наслаждаясь минутным отдыхом и беседой.
– Что, например, могло бы угрожать нашей планете? Пожалуй, ничего… – заметила Одэя. – Мы безгранично сильны.
Горин промолчал. Ответил за него Чарли Колин:
– Чрезмерное накопление одного качества может привести к катастрофе или в лучшем случае тупику. Успехи разума столь грандиозны, столь стремительно нарастают темпы прогресса, что становится тревожно за грядущее. Как иначе объяснить странные слова, дошедшие до нас: “Антивещества на уничтожение разума”?
– Значит, вы так объясняете их катастрофу? – спросил Горин.
– Да, примерно. Нападение извне я исключаю. А вы?
– Я ничего не объясняю и ничего не исключаю, – ответил капитан.
– Ваши опасения, Чарли, смешны, – сказала математику Одэя. – Мозг уже сейчас часть своих функций передает машинам. Биология на подступах к решению проблемы создания биомозга.
– А вы, биологи, в состоянии сказать, что будет, если человек свое главное оружие – мысль передаст биомозгу? – с улыбкой глядя в темные глаза Одэи заметил математик.
Одэя резко сунула руки в карманы мягкой серебристой блузы.
– Разве вы потеряли что-то из ваших индивидуальных качеств от того, что по вашим программам работают электронно-счетные анализаторы федерации? То, что человек поручил машинам тяжелый физический труд, не повело к физическому вырождению. Напротив, человек стал совершеннее.
– Да, за счет умственной деятельности.
– Биомозг не отнимет у человека способности мыслить. Создание биомозга действительно приведет к скачку. Но не назад, как полагаете вы, а далеко вперед. Оглянитесь, как изменился человек, избавившись от изнуряющего физического труда, от повседневных забот, однообразных и бесплодных, истощавших его умственно и духовно. Создание биомозга – универсальной мыслительной машины – откроет такие горизонты развития разума, о каких мы сейчас не смеем и мечтать.
Наступило молчание.
Капитан в упор, не отрываясь, смотрел на математика.
– Послушайте, что было со мной перед отлетом, – сказал Чарли. – Для мелких поручений федерация приставила ко мне робота У-2. Он бегал за мной везде, как собака. Однажды я зашел в буфет и заказал пива. Смотрю – мой У-2 тоже подходит к стойке и заказывает кружку машинного масла.
– Что-что? – переспросил Гайденбург.
– Заказал, облокотился на стойку точь-в-точь, как я, и отхлебнул полкружки масла. Я жду. Роботам не разрешается заговаривать с людьми. А тут вдруг мой У-2 заговорил: “Профессор, – сказал он, – а ты знаешь, сколько будет дважды два?” “Четыре”, – ответил я, чтобы отвязаться от него. – “Правильно! – воскликнул он. – Вот видишь, мы и нашли с тобой общий язык. А ведь говорят, будто с машинами нельзя найти общего языка”.
– Что? – переспросил капитан. – Чарли, вы решили нас развлечь?
– Честное слово, во всей этой истории нет ни крупицы вымысла. – “Для чего ты его заказал? – спросил я У-2, показав на его кружку с машинным маслом: – Тебя же заправили всем необходимым в соответствующих соотношениях”. – “Но ты ведь искусственно ускоряешь работу своего сердца вот этим”, – показал он на мое пиво. “Ну и что?” – осторожно спросил я. “На меня дополнительная смазка действует примерно так же”. – “Ты в этом уверен?” – спросил я.
Капитан рассмеялся.
– Будет вам, Чарли.
Математик пожал плечами.
– Если электронные машины способны на подобные выходки, то чего можно ждать от биомозга? – пробормотал он.
Все замолчали.
– Завтра мы летим на Землю, – сказал Гайденбург. Он оглядел всех и еще раз повторил: – На Землю. Почему вы молчите?
Ему снова никто ничего не ответил. И только Чарли тихо сказал:
– На Землю… В последний саз.
Десять лет готовила Земля к звездному рейсу “Геос”. Десять лет пролетели для Аэлы, как какой-то легкий воздушный звук, как тревожный лесной шум. Она закончила школу пилотов-межпланетников и теперь, в восемнадцать лет, получила право водить в пределах солнечной системы атомные ракеты.
Реяли звуки и качались провода. Сквозь ветви прорывались клочья синевы. Аэла сидела на террасе северного дворца отдыха, нависшей над скалами и морем. Пол террасы был прозрачен. Внизу, точно в кузнице циклопов, в темных расщелинах бесновались свинцово-тяжелые валы. А небо было радостно-голубым. Террасу оплетали заросли цветущих северных лиан.
Только что над скалами и морем прошел воздушный вагончик на роликах по тонким проводам. И провода то поднимались, то опадали, точно струны.
Сейчас был май – мягкий, светлый, радостный месяц. Провода качались как раз на уровне глаз Аэлы, и ей казалось, что провода на месте, а качается она сама, листва и все остальное. Синева текла, прозрачная и прохладная.