Путешествие к центру Москвы

Липскеров Михаил Федорович

Когда зритель от этого трюка стал уставать, я начал крутить мяч на большом пальце ноги. Хотя этому трюку Володя Пасынков меня не учил. Знаете почему? Представьте свою ногу. У вашей ноги большой палец вовсе не является самым большим! А самым большим пальцем на ноге является указательный! Если вообще можно назвать указательным ножной палец. А у моих ног – большие пальцы были реально большими! Как говорила моя мама, превалирующая величина большого пальца ноги над остальными имела место у древних римлян. (Откуда она это взяла, я не знаю. В своей жизни она их точно не встречала, а во времена завоевания древними римлянами Иудеи ее предки были со стороны завоеванных. Вот тогда-то, возможно... И тут мама загадочно улыбалась. Ну, да бог с ней. Она давно упокоилась с миром. И с надеждой,

что в какой-то мере является наследницей древних римлян). Так что крутить мяч на большом пальце ноги я научился прямо здесь, в дельфинарии. Зритель пришел в бешеный восторг, а я чуть не подавился рыбиной. Этот мудак бросатель кинул мне цельного хека. Он своим ущербным мозгом не сообразил, что если я, как дельфин, носом подкидываю мячик, то это вовсе не значит, что и рот у меня таких же размеров, что и у дельфина. И я, может быть, отбросил бы копыта, а в данном случае ласты, если бы не дубинка, брошенная спецназовцем в район моего затылка, которая и выбила хека у меня из горла. Выражение «из горла», очевидно, мне что-то напомнило, поэтому я выпрыгнул из воды на бортик на комплимент и раскинул руки. Вроде бы ни на кого не глядя. Но старый топтун, полковник жандармского корпуса Его Величества, поставщик бронированных вагонов для импорта революции, третий взгляд жены Штирлица все понял. Он откупорил бутылку «Немировки», взболтнул ее и движением завзятого игрока в серсо швырнул в мою сторону. Я поймал ея зубами, запрокинул голову, и часть содержимого вылилась в меня. Затем я зубами подбросил бутылку в воздух и, пока она летела вниз, выпил льющуюся из нее водку.

Потом я вырвал из рук чувака, который вел все гулевание дельфинов, микрофон и прохрипел спецназу фразу из «Псалма» Луи Армстронга:

Go down...Go down Moses...Let my people go!

И нырнул в бассейн. Когда я вынырнул, my people вместе с автоматами go ко мне в бассейн, что вызвало некоторое недоумение у вернувшихся на невиданное зрелище наплевавших на обиду дельфинов. Поначалу. Потом дельфины заинтересовались, зачем у вновь прибывших дельфинов маски на мордах и что за штучки у них в ластах плюются огнем.

Полковник вскочил со своего места и заорал:

– Занять круговую оборону!

Спецназ образовал в бассейне круг и дал по предупредительному залпу в воздух, пробив крышу, через которую свалилась пролетавшая мимо по своим делам ворона. На голову дельфина, который был справа от того, который был слева.

– Чувак, – спросила ворона, – что происходит?

– Что происходит?! Ментовской беспредел происходит. ОМОН лютует. А ты из правозащитников, что ли?

– Чувак, меня здесь не было. Я незарегистрированная. – И ворона вылетела обратно в дыру.

Полковник заходил по краю бассейна.

– Запевай, – бросил он сержанту Пантюхину.

– Чего прикажете, товарищ полковник? – вытянулся Пантюхин.

– Нашу. Строевую. Моссадовскую.

– Не врубаюсь, товарищ полковник.

Полковник вздел руки к небу:

– О, великий Адонаи, посмотри мне на этого сержанта. С него же весь Хамас смеется. А Хезболла отказывается стрелять. Потому что зачем ему стрелять? Потому что этого сержанта свои убьют...

И точно. Спецназ, работая ногами, поднялся в воде по пояс и сделал несколько выстрелов поверх головы Пантюхина. Где в этот момент находился бросатель рыб и мячей. Подранок свалился в воду, и его тут же подхватили дельфины и уволокли из бассейна. Потому что там, где находится русский спецназ, дельфины не канают.

– Песню! – продолжал требовать полковник Кот и вынул из-за пазухи маленький пистолет. – Шелленберг подарил, – доверительно сказал он мне, – на Рош-Ашана. Или на Троицу? Или на Рамадан? Ни хера не помню... А ты, Пантюхин, давай... нашу... моссадовскую...

– Вы хоть напомните, товарищ полковник, хоть первую строчку, – взмолился Пантюхин.

– Что напомнить? – искренне удивился полковник.

– Эту... моссадовскую строевую.

– Ну наградил же бог тупыми сержантами! – подпрыгнул полковник, хлопнув себя ладонями по ляжкам. –

Да если бы я ее знал, я бы сам и спел. Тебя бы не спросил.

Все, кроме Сергея с оператором, которые весь этот шабаш снимали на камеру, шибко задумались. Зрители, переполнившие трибуны, начали скандировать:

– Моссад, Моссад, Моссад...

– Товарищ полковник, – робко спросил Пантюхин, опасаясь зрительского бунта, бессмысленного и беспощадного, – может, товарищ Федорыч знают? Уж очень они на еврея смахивают...

Полковник даже засмеялся:

– Евреи, сержант, столько не пьют...

– Я выродок, – сказал я и приспустил трусы.

Зал охнул. Родители закрыли детям глаза. Хотя что уж там они могли увидеть издалека? Полковника увиденное порадовало:

– Давай, Федорыч, не выдай.

И я не выдал. Я зачерпнул из генетической памяти моих родителей и рванул:

Stejt a bocher, stejt un tracht,Tracht un tracht a ganze nacht.

Нырнул в молодость sisters Berry:

Wemen zu nemen un nit farsemen?Wemen zu nemen un nit farsemen?

И присоединился к мощи Кобзона и хора Турецкого:

Tumbala, tumbala, tum,Tumbala, tumbala, tumbalala...Tum, balalajka, spil, balalajka,Tum, balalajka, frejlech zol sajn!

И весь зал в едином порыве встал вместе с детьми, москвичами, гостями столицы и заорал:

Тумбала, тумбала, тум-балалайка,Тумбала, тумбала, тумбалала...Пой, балалайка, играй, балалайка,Пой, балалайка, и будь весела.

Чтоб они так Гимн России знали! Спецназовцы ритмично уходили под воду и оттуда шмаляли трассирующими очередями. Поддавшись всеобщей вакханалии, в бассейн вернулись дельфины. Сержант Пантюхин кидал им мячи, пританцовывая, Серега с оператором еле успевали менять кассеты в камере, а ветеран русской, немецкой, советской, российской и, как выяснилось, израильской спецслужб курил сигарету «Давидоff» и выпускал клубы дыма, которые свивались под потолком в двуглавого орла, пятиконечную звезду, свастику и, наконец, шестиконечную звезду Давида. Я нырнул в бассейн и всплыл в центре двух кругов: внешнего из спецназовцев и внутреннего из дельфинов. Перевернулся на спину, крикнул «Ап!» и ушел спиной под воду, а Пантюхин бросил на освободившееся место большой мяч. Некоторое время мяч лежал неподвижно, а потом приподнялся над поверхностью воды и завертелся. Все быстрее и быстрее...

– Чем это вы так, дядя Миша? – спросила одна из девочек. Та, которая черненькая.

– Да, дядя Миша, расскажите, – поддержала ее беленькая.

Я посмотрел им в глаза и... не увидел никакого подвоха. Они были удивительно доверчивы и чисты. Мать твою!.. Такие глаза в Измайлове... В районе Соколиная Гора... Невдалеке от порушенного Черкизовского рынка... Наверное, еще не все здесь умерло... А если в область выехать? А если всю Россию прошерстить? Может быть, наберется десятокдругой таких же пар девичьих глаз? А если к ним отловить по сибирским лесам еще десятка два маугли... Которые даже не знают, что поллюция называется поллюцией, и на тысячи километров нет ни одного человека, который бы научил их онанизму.

Построить в этих же лесах деревушку, дать им в наставники Сергея Никитича. И Книги, которые читали Пушкин, Тургенев, Достоевский, Тютчев, Блок, Цветаева и Пастернак... И Музыку, которую они слушали... А когда придет назначенное природой время, соединить их таинством брака. Чтобы впервые вспыхнул для них свет, чтобы Дух Господень сошел на них в этот момент. И не оставлял их до конца жизни. Чтобы поняли они замысел Божий и прониклись им. Чтобы с них начался другой, невыморочный русский народ.... Чтобы началась другая Россия... Какая? А это им решать.