Путешествие к центру Москвы
Шрифт:
Серега отслюнил сержанту Пантюхину пару франклинов. Тот взял, но продолжал стоять.
– Чего стоишь, Пантюхин? – спросил Кот.
– Так куда бежать-то, товарищ полковник? С долларями-то...
– Так, – сказал ветеран спецслужб, почесав лысину под шевелюрой Версаче, – бери каток...
– Как это – «бери каток»?! – возмутился верхнепышмандовец. – Это мои катки. Этот из Гольянова. А этот из Новогиреева. Я их честно спи...дил! Они, – мотнул он на меня головой, – подтвердят. Подтвердите?
– Я... – заикнулся я.
–
Пантюхин ребром ладони проверил расположение фуражки на голове, одернул форменную куртку, поплевал на табельный «макаров» и посмотрел на верхнепышмаканца взглядом закоренелого советского мусора.
– Смотрите мне в глаза, гражданин, – строго сказал он.
Тот посмотрел и стал белеть. Я тоже глянул в пантюхинские глаза. Чисто из любопытства. Чтобы узнать, от чего белеют угонщики асфальтовых катков. И увидел в них следующее.
Уютное помещение ментовки. Окно дежурного. Ваза с незабудками на его столе. На скамейке на плече молодого мента дремлет синяковатый гражданин Российской Федерации. Человек в желтой куртке с надписью «Законный мигрант» чистит ему зубы.
Камера предварительного заключения. Скамья. На скамье сидят рецидивист-мокрушник, сексуальный маньяк, похмельный доберман-пинчер.
Крупным планом – их грустные глаза. Крупным планом – испуганные глаза верхнепышменника.
Крупным планом – их повеселевшие глаза.
Наезд на повеселевшее лицо рецидивиста-мокрушника.
Наезд на повеселевшее лицо сексуального маньяка.
Из оскаленной пасти добермана-пинчера свисает повеселевшая слюна.
Прижавшийся к входной решетке верхнепышмиряниц.
Бобслей из кадров: питье крови из фильма «Носферату. Ужас ночи», ритмичная работы пилы из фильма «Техасская резня бензопилой», homevideo практических занятий по патологоанатомии Корнеллского университета, сцена сексуального насилия из фильма «Криминальное чтиво» (восемь раз), довольная морда овчарки из фильма «К-9», жующий Мухтар из сериала «Возвращение Мухтара».
Раззявленное в крике хлебало верхнепышмирянина.
Романтичное лицо дежурного мента, нюхающего незабудку.
Я закрыл глаза. А когда их открыл, увидел ритмично удаляющиеся ягодицы верхнепышмендеревича.
– Молодец, Пантюхин, – одобрил ветеран российских спецслужб. – Значит, бери каток и двигай к автобусным остановкам за метро. У остановки на Балашиху трижды свистни в свисток, крикни: «Мы е...ли все на свете, кроме шила и гвоздя» и жди... К тебе подойдет таджик с пачкой старых журналов «Плейбой», венгерская версия, с портретом сумоистки Исики Мори на развороте и... Так, что дальше?..
– Может быть, отзыв, товарищ полковник... там... славянский шкаф уже продан... А? – почтительно спросил Пантюхин.
– Точно! – обрадовался полковник, прищурившись шевелюрой от Версаче. – Отзыв!.. Только вот какой?..
Мы все круто задумались.
– Господин полковник, – попытался разобраться в ситуации Серега, – какой, вы сказали, пароль?
– Забыл, – немного подумав, ответил Кот.
– «Мы е...али все на свете, кроме шила и гвоздя», – услужливо подсказал Пантюхин.
– Точно! – обрадовался старый склеротик, а потом сник: – А вот отзыв не помню, – подтвердив тем самым, что вот он сам склеротик и есть. И закурил сигарету «Давидоff».
– Тебе эта порнуха о чем-нибудь говорит? – спросил меня Серега, вытаскивая из зубов полковника сигарету «Давидоff» и затягиваясь ею.
Я вытащил из зубов Сереги сигарету «Давидоff», высадил ее в одну затяжку и сказал:
– Давайте рассуждать логически. Полковник, что это за таджик?
– Это резидент ЦРУ на станции метро «Партизанская». Посредник между разведкой движения «Талибан» и нами. Через него мы получаем афганский героин для внедрения наших агентов в сеть торговцев колумбийским кокаином, ставим под контроль наркотрафик в ночные клубы Москвы и получаем оборотные средства для борьбы с этим самым наркотрафиком. Потому что госфинансирования, как всегда, на всех не хватает.
– Так, – подытожил я, – эти сведения нам ничего в смысле отзыва не дают. Попробуем абстрагироваться от таджика. Разберем причинно-следственные связи в отсутствии секса с шилом и гвоздем. Почему, – спрашиваю я всех присутствующих, – в пароле сделан акцент на шило и гвоздь, а не, скажем, на табуретку или, скажем, велосипедное колесо?
Окружающие дружно пожали плечами, с надеждой глядя на меня.
– А потому, – продолжал размышлять я, – что табуретку и велосипедное колесо е...ать все-таки можно. При известном старании.
Окружающие с интересом посмотрели на меня. Я устремил глаз в прошлое.
– В старых образцах табуреток в сиденье была дырка. Для перетаскивания табуреток. Поняли?..
– Ну а, товарищ Федорыч, – наклонился ко мне Пантюхин, – как насчет велосипедного колеса?..
– Пока не знаю, – честно признался я.
– Да-а-а, Мишка, – сказал Серега, – с велосипедным колесом ты перегнул...
– Ну почему же, – встрепенулся полковник, – если всунуть его между спицами и крутануть колесо, то...
– Все! – заорали мы хором. – Можно!.. – И снова нырнули в эротические загадки пароля-отзыва.
Вдруг меня как молнией шарахнуло.
– Полковник! – закричал я. – Вы в пятидесятые с таким Вовкой Мишиным не встречались?
– А как же! – вскочил полковник. – Наш аналитик. У него еще поговорка любимая была: «Мы е...али все на свете, кроме шила и гвоздя...» А дальше не помню...
– Зато я помню! – победно заорал я. – Я с Вовкой в школе учился! «Шило острое такое, гвоздь вообще е...ать нельзя!»