Путешествие ко святым местам в 1830 году
Шрифт:
Мусселим, или градоначальник, Газы, которого я встретил в городе дающим по древнему обычаю Востока суд народу перед вратами замка, прочитал мои фирманы и позволил мне осмотреть древности, предлагая свои услуги; но я не взял у него пропуска, нужного в горах Иудейских, чтобы избавиться от постыдной дани шейху Абугошу. В Раме, где меня о том предварили, я уже напрасно просил сего пропуска от аги города, и мог бы иметь большие неприятности, ибо поклонники обыкновенно снабжаются подобными свидетельствами в Газе, Яффе или Акре. Грек, которого я взял на улице себе в переводчики перед градоначальником, с трепетом переводил слова мои и уговаривал меня поцеловать край его одежды и руку, удивляясь, что я не исполняю столь священного долга.
Вечером обступили меня христианские старшины города, племени арабского, веры православной. Они жадно слушали известия о мире, которому доселе не верили, как и все в Палестине, и спрашивали меня, освобождены ли от ига Иерусалим и гроб Господень. Я старался удовлетворить их любопытству сообразно с тесным кругом их понятий. В Газе расстался я наконец с утомительными верблюдами и отпустил вожатого моего Дауда с письмами в Египет и свидетельством о его верности, без которого он не смел показаться в Каире. Но жадность, свойственная всему его племени, особенно оказалась в последние минуты; величая меня высокими титулами, он просил большого бакшиша или дара и скрыл меха мои, вывезенные для воды из Египта. На другой день рано, приказав навьючить лошаков, я сам с невыразимой радостью сел на коня и, как бы чувствуя себя окрыленным, помчался через масличную рощу к Аскалону.
Дважды укрепленный, во времена Иудейские и в век крестоносцев, он стоит на берегу моря, почти за четыре часа пути от Газы и за два в сторону от дороги Иерусалимской. Две обрушившиеся башни его, служившие главными вратами, издали видны влево на высоте песчаных холмов, по отлогости коих спускаются к морю остальные развалины города и пристани, богатые мрамором. Но мой турецкий кераджи, или извозчик, не умел проводить меня до самого Аскалона, и я принужден был, не доехав до него, возвратиться на прежнюю дорогу, чтобы поспеть на ночь в Раму, отстоящую за двенадцать тяжелых часов пути от Газы: потому что, несмотря на множество селений, искать другого ночлега было небезопасно.
Вся сия дорога живописна: поля возделаны, и весенняя зелень отрадна была взорам после горящих песков пустыни. Низменные цепи холмов в различных направлениях разделяют сие цветущее поморье, славное в древности под именем Саронской равнины, которой лилии пышнее были порфиры Соломона, которой розы удержали за собой сладкое ее название; весенняя нива заменяла перед моими очами дикую роскошь цветов; бесчисленные села на отдельных холмах возвышались посреди полей, как бы на страже их богатства; кое-где рассеяны масличные рощи или обширные тенью смоковницы, принадлежащие исключительно Палестине, как пальма – Египту. Но большая часть прежних потоков иссохла, несмотря на раннее время года, и одни только остатки высоких мостов удостоверяют о прежнем их полноводии.
Если теперь в руках беспечных арабов и под железным жезлом мусселимов, еще столь очаровательно поморье Палестины, что же было оно во времена древние, когда многолюдное и трудолюбивое племя возделывало поля сии? – в полном смысле земля обетованная, кипящая млеком и медом! Мне скажут: здесь жили филистимляне; так, но не все ли сии народы были преданы в руки евреев и не колена ли Симеона, Дана, Ефрема, Манасии и Ассира разделили между собой сие поморье, от Газы и до Тира. Если в диких горах втеснились для высшей цели царство Иудеи и самый Иерусалим, то благословенные прибрежные долины не так же ли принадлежали сынам Израиля, и не вся ли земля, от пустыни до Дамаска, слыла обетованною? Зачем же хула на ее неплодие? Но следы сих отдаленных веков ныне изгладились; от многолюдных городов остались слабые развалины: Азот и Ямния, под именем Эздуда и Эбнэ, едва приметны на пути к Раме. Изредка встречаются остатки полуобрушившихся на дороге зданий, слывущих в народе под именем старых караван-сараев, или земляные насыпи посреди селений, выложенные камнем, на вершине коих в древности стояли замки, ныне же стоят мечети; но все сии памятники гласят только о крестоносцах, о сей чуждой лозе, на время привившейся к корню иудейскому и быстро поблекнувшей в бурях воинских.
Рама
Рама лежит на высоте, как густой сад, из которого возвышаются пальмы и минареты; зеленые плетни из кактуса ограждают ее плодовитые деревья, оживляя окрестность города. Три монастыря, или подворья (метохи), греков, латинов и армян делают сей город общим пристанищем поклонников трех религий на перепутьи к Иерусалиму от Яффы. Известный в Евангелии под именем Аримафеи, отчизны благообразного Иосифа (так по крайней мере думает св. Иероним), он был крепостью в крестовые походы, ныне же совершенно открыт и почти без следа древних развалин.
Поздно вечером достиг я Рамы и, хотя имел письма из Константинополя от блюстителя Святой Земли к подчиненным ему монахам латинским, однако же остановился на подворьи греческом, престарелый игумен Захария и двое служек содержали сию гостиницу, где я был принят почтенным старцем с большою простотою и радушием, без всяких видов корыстолюбия, которое часто встречал впоследствии. Узнав о моем приезде, все христианские старшины города пришли провести со мной вечер, и один из них угостил меня ужином. Много распрашивали они о войне с турками и о мире, равно и об освобождении Сввятого Гроба, единственной и вечной цели желаний христианского Востока. Когда они удалились, игумен таинственно показал мне рукопись, заключающую в себе пророчества монаха Агафангела, жившего в XIII веке, о славе России и судьбе Царьграда.
Игумен прочел мне в рукописи о величии Петра, Екатерины, о нашествии галлов и нового царя их, ведущего их на гибель, и о славе Александра: главные, великие события темно описаны, и цари не названы по имени, кроме Петра, которого имя не раз употреблено и для его преемников, в общем смысле династии. Я не обратил тогда довольно внимания на сию рукопись, но впоследствии наш консул в Кипре уверял меня, что он ее читал прежде нашествия французов и что даже при получении сей горькой вести в Царьград, послал оную к министру нашему для утешительного пророчества о падении Наполеона. По возвращении же моем я читал ее сам и нашел неимоверной.
Рано утром спешил я оставить Раму, чтобы достигнуть вечером Иерусалима, отдаленного от нее девятью тяжелыми часами пути. В течение первых четырех продолжаются еще те же плодоносные поля, какие идут от Газы; но, миновав деревню Латрун, отечество благоразумного разбойника, сего первенца наследников рая, долины становятся глубже и суровее, стесняясь между первыми отраслями гор Иудейских. Весенняя роскошь зелени и цветов на дне сих обильных пастбищ, оживленных стадами арабскими, странно противоречила дикости восстающих над ними скал, в ущелья коих проникает дорога. Со всех сторон вздымались они, неприступные, поросшие в своих расселинах кустарником; их красноватые камни горели лучами полуденного солнца. Узкая тропа, долго следуя вверх по иссохшему руслу потока, пробившего сию теснину в утесах, становилась почти непроходимой не столько от крутизны всходов и скатов, часто отвесных, сколько от множества мелких камней, скользивших и обрывавшихся под ногами. Нельзя подумать, чтобы в древности и даже в средние века дорога сия была в столь ужасном положении; но горные жители, расчищая корни растущих по сторонам маслин, бросают на нее камни, и она до того испорчена, что даже самые арабы местами слезают с коней для безопасного спуска.
Богатое селение Абугоша первое встречается в горах за три часа до Иерусалима. Оно лежит на скате круглых высот: под ним роскошно расстилается широкая долина, со всех сторон обнесенная высшим хребтом Иудейской цепи; на одном из утесов видны остатки древнего замка Маккавеев, на других селения; живые воды струятся во глубине долины: это лучшее сокровище племени Абугоша. Латины признают место сие отчизной пророка Иеремии; греки предполагают здесь древний Эммаус, где Спаситель в день своего воскресения благословил вечерю Луке и Клеопе, и их именем называют обширную церковь, обращенную ныне в сарай, при самом входе в деревню.