Путешествие на берег Маклая
Шрифт:
В свою очередь, мои спутники рассказали о наших похождениях, о «табу» и о большом «буль» Маклая. Мы отправились к убитому животному, и на вопрос, куда его нести, я сказал, что беру голову и заднюю ногу себе, а прочее отдаю людям Бонгу, что, оставив ружье дома, я пойду в Бонгу перевязать раненого Саула и что приглашаю всех ко мне покурить моего табаку. Все остались довольны, и мы двинулись вперед длинной процессией.
Туземцев было человек сорок. Когда они расположились, куря, на площадке Гарагаси, я увидал, кроме животного, о котором уже говорили выше, называемого туземцами «габенеу», еще вид мыши и большого серебристо-белого маба. Приобретя его, а также несколько
Запекшаяся кровь с пеплом и грязью придавали еще более жалкий вид раненому, который, размахивая здоровой рукой, рассказывал окружающим, как он вонзил свое копье в смертельно раненую свинью, как та внезапным движением переломила копье и сшибла его самого с ног (обе ноги рассказчика были сильно увеличены в объеме вследствие элефантиазиса), как, поранив его, свинья пробовала бежать, но издохла.
Его товарищи, думая, что Саул справится один со свиньей, которая уже была сильно поранена, занялись другой и не видели происшедшей с ним катастрофы. Я потребовал воды, нагрел ее, обмыл раны, затем смазал их карболовым маслом и перевязал. Присутствующие внимательно следили за моими движениями, повторяя, что я хороший человек.
Солнце стояло низко, когда я пришел в Горенду, где, между тем, борову опалили щетину и ждали меня, чтобы я взял свою часть. Я отрезал голову и заднюю ногу и, несмотря на приглашение ночевать, или, вернее, провести с туземцами бессонную ночь, взвалил на плечо добычу сегодняшнего дня и отправился домой. Ноша была, однако, так тяжела, что пришлось отдыхать раза два. В восьмом часу я сел спокойно в свое кресло обедать, очень голодный, так как почти целый день был на ногах и мало ел.
Удары в барум в Горенду возвестили соседним деревням о начале «ай», который должен был продолжаться всю ночь и весь завтрашний день. Лунная ночь была тиха, и звуки труб и других инструментов доносились очень внятно. Отдохнув часа два и не будучи в состоянии заснуть, я вздумал отправиться снова в Горенду, желая вполне познакомиться с папуасским «ай» и взглянуть, что они делают по ночам во время этих пиршеств.
Я взял с собою Ульсона, которому очень хотелось побывать во время «ая» в деревне. Вооружившись фонарем, так как на луну нельзя было надеяться (ее часто закрывали черные тучи), мы отправились. Пришлось идти очень медленно, потому что Ульсон, не привыкший к здешним тропинкам, спотыкался и падал несколько раз. Подходя к площадке «ая», я закрыл свет фонаря и тихо приблизился.
На площадке пылал большой костер, над которым был устроен род большой жаровни (более 1 м высоты, 2 м длины и около 1 м ширины). На ней пеклись куски свинины. Кругом, сидя, лежа, стоя, туземцы занимались своей музыкой. Каждый, по обыкновению, старался заглушить остальных своим инструментом. Некоторые спали. Жир, в изобилии капавший с жаровни, увеличивал по временам пламя, освещавшее всю картину.
Раздавшийся внезапно звук моего свистка заставил на несколько минут смолкнуть нестройную музыку, потом послышались возгласы: «О Маклай, гена! Анди гена!» и т. п. Я отыскал себе удобное место на циновке, но оставался недолго, так как замолкнувшая было музыка возобновилась с новой силой.
14 июля
Ходил утром в Бонгу, чтобы перевязать раны Саула. Узнал, что при вчерашней охоте людьми трех деревень были убиты, кроме множества мелких животных, пять больших свиней, не считая той,
38
Сумчатый барсук Peramenes cockerellii Rams. – Ред.
16 июля
Туземцы окрестных деревень снова заняты выжиганием травы и охотой, от которой я сегодня отказался. Хотел сделать портрет Налая, но он и другие около него стоявшие туземцы заявили, что, если я это сделаю, он скоро умрет. Странное дело, что и в Европе существует подобное же поверье.
17 июля
Прибирал и чистил вещи в хижине. Если по временам не делать этого, то трудно было бы войти в мою келью в 7 кв. футов.
Был снова в Бонгу у раненого. Около нас собралось целое общество, но каждый был чем-нибудь занят: один кончал новую «удья-саб» и скреб ее раковиной, другой такой же раковиной заострял концы своего юра, третий уже ножом, полученным от меня, строгал конец своего копья, сломанного во время последней охоты.
Женщины искали вшей в головах мужчин, дети (подростки) были заняты тем же. Двое женщин распространяли свою любезность и на собак и ловили у них блох, причем собаки послушно лежали у них на коленях. Когда я собрался идти, Бугай, один из жителей Горенду, также поднялся, чтобы идти со мною. У берега моря Бугай подошел к дымящемуся толстому стволу, прибитому давным-давно приливом. К моему удивлению, он стал с большим аппетитом глотать целые пригоршни золы.
Не понимая, что это за особенное дерево, я также попробовал золу, и она оказалась приятного соленого вкуса. Этот ствол, долго носимый волнами, источенный морскими животными, вобрал в себя такое количество соли, что зола его отчасти может заменить обыкновенную соль. Бугай сказал мне, что золу эту многие едят с бау, аяном и другими кушаньями.
Для меня это очень полезное открытие: моя соль уже совсем на исходе, и я все ем без соли, за исключением мяса. Я обратил внимание на донган, заткнутый за браслет Бугая: он был сделан из кости животного, которого я еще здесь не видел. Оно называется туземцами «тиболь» и водится в лесах, но встречается также на полянах унана. По словам туземцев, тиболь имеет длинный толстый хвост и высоко прыгает.
30 июля
Лихорадка сильно беспокоила меня и заставила потерять несколько дней. Ульсон также хворает, даже чаще меня.
У входа в Горенду, на пригорке, сидела девочка, лет десяти, и бросала вниз кокосовые орехи. Несколько мальчиков, пяти-десяти лет, с заостренными палками стояли по сторонам, стараясь, бросая палку, вонзить ее в упругую скорлупу ореха. Эта сцена представилась мне, когда я пришел сегодня в деревню. Пожалел, что я недостаточно художник, чтобы набросать оживленную картину.
Сахарный тростник, которого не было видно некоторое время, опять появился и опять жуется туземцами в большом количестве.
31 июля
Несколько туземцев приехало в Гарагаси на своих пирогах; некоторые, по обыкновению, уселись у самой лестницы, ведущей к моей веранде. Болтали об охоте, просили перьев и т. д. Вдруг один из них, точно ужаленный, в два прыжка соскочил с лестницы с криками: «Маклай, гена, гена!» (Маклай, иди, иди сюда!); остальные последовали его примеру. Не понимая, в чем дело, я спросил туземцев, но не успел получить ответа, как над головой, на крыше, услышал сильный удар, и столб пыли ослепил меня.