Путешествие на край комнаты
Шрифт:
Уолтер вечно опаздывал. Что само по себе раздражало. Но если мы собирались куда-то вместе, у него была отвратительная привычка говорить, кивнув в мою сторону: «Простите, что мы опоздали. Но вы, наверное, уже догадались, по чьей вине». В конце концов мне это надоело, и я сказала Уолтеру, что нам лучше приходить не вместе, а порознь — потому что я не хочу, чтобы меня считали несобранной дурой, неспособной следить за временем. Помню, как мне было неудобно на одном званом обеде, когда Уолтер пришел с опозданием на целый час. Он объяснил, что его задержала полиция, потому что в доме напротив был сильный пожар.
Мы все пошли посмотреть. До горящего дома было достаточно далеко, так что за безопасность наших хозяев можно было не опасаться. В доме не было никого, и мы все равно не смогли бы ничем помочь, так что мы просто стояли на улице,
Второе письмо от Уолтера пришло через три дня после первого. На нем тоже стоял лондонский штемпель, и его тоже отправили накануне, так что дело было не в том, что письмо шло по адресу восемь лет — кстати, не такой уж и редкий случай.
Дорогая Оушен.
Удивлена, да?
Когда ты прочтешь это письмо, я действительно буду уже… нет, не хочу даже писать это слово, это же полный абсурд, разве нет?
Ты на меня злишься, да ? Но злость — это якобы хорошо для сердца, И вообще следует периодически проверяться. Надо заботиться о своем здоровье.
Я пишу в темноте, так что ты извини, если где почерк корявый.
Это не все. Потом будет еще.
Уолтер
Я разозлилась, еще когда прочла первое письмо. Это что, розыгрыш? Шутка? Ошибка? Да, я разозлилась. И растерялась. И сильно расстроилась. И еще я была тронута, прямо до слез.
Может быть, это моя вина, может, все дело во мне, а не в чем-то другом, но у меня в жизни было немного таких мужчин, которые волновали меня по-настоящему.
Я поняла это не сразу. Такие вещи вообще понимаешь не сразу. Поначалу ты не обращаешь на это внимания, не замечаешь в душе никакой пустоты. Но вот ты становишься старше и понимаешь, что ничего настоящего у тебя не было. Или было, но редко. Когда я теперь вспоминаю своих мужчин, с которыми у меня что-то было в юности, мне кажется, что мы с ними побили все рекорды по удовольствиям. Тогда мне казалось, что это любовь — глобальное эмоциональное потрясение. В каком-то смысле все так и было: иначе нам не было бы так хорошо вместе.
Хотя, с другой стороны, в юности я могла завалиться в постель с любым парнем, у которого нет прыщей, который два раза в день чистит зубы и водит машину; когда ты молод, тебе постоянно хочется влюбляться, и любовь изливается на ближайший объект. Но со временем ты понимаешь, что большинство этих любовей — просто красивая упаковка. А внутри — пусто. А если не пусто — то это большая редкость.
Зато секс — это действительно стоящее занятие. Быть может, единственное стоящее занятие. Причем чем дальше, тем больше ты проникаешься этой мыслью. Друзья предают, дома рушатся, деньги могут украсть, но удовольствие длится, пока жива память. Туда, сюда, обратно — вот единственное времяпрепровождение, приятное во всех отношениях. Время, о котором можно со всей ответственностью заявить, что оно потрачено не зря. Можно жалеть о том, что было «до» и что было «после», но сам постельный процесс, даже если это не самый роскошный секс в твоей жизни, как правило, доставляет хотя бы какое-то удовольствие. Жалко, что этим нельзя заниматься все время, даже будь ты в прекрасной физической форме; вот тут-то и начинаются споры и разочарования. Удовольствие — не проблема. Проблема в чувствах и логике. Но даже если бы было возможно превратить удовольствие в замкнутый круг, то лучше этого не делать. Нельзя становиться рабом чего бы то ни было, даже если весь мир — это такая большая машина, сконструированная специально для того, чтобы тебя изводить.
Самое главное — не терять связь. Это всегда раздражает, когда человек, который рыдал на тебе, сотрясаясь в оргазме, не может пройти через комнату, чтобы с тобой поздороваться. Хотя, с другой стороны, иногда раздражает как раз обратное.
Однако
Но Уолтер меня раздражал. Причем раздражал всегда. Вот, например, прихожу я домой, а Уолтер лежит на полу, без сознания. Я бегу к телефону, чтобы вызвать «скорую», и вдруг слышу, как Уолтер хихикает. Собственно, это известный факт, что в каждом мужчине живет пятилетний ребенок. И это не обязательно плохо. Просто тут есть свои сложности, к которым надо привыкнуть. Разумеется, никакой женщине не захочется жить с мужиком, который все время ведет себя как пятилетний мальчишка, и особенно если он вечно хнычет и требует, чтобы о нем заботились — но иногда это даже забавно, когда он резвится. В каком-то смысле это комплимент. Потому что этот пятилетний ребенок — во всяком случае, в нормальных мужчинах, — как правило, заперт в самой дальней комнате, и если он иной раз сбегает из-под надзора, чтобы чуть-чуть пошалить, это вполне допустимо и даже приятно. Тем более если ты выпускаешь его сама.
А еще Уолтер был самым прикольным из всех моих бойфрендов. По многим причинам. Во-первых, он разрешал мне его пинать. Если он нарушал строгие правила, как надо правильно мыть посуду, или шел в магазин и забывал что-то купить, или покупал не то, что надо, или приносил совершенно некондиционные фрукты, во вполне предсказуемой мужской манере («Ты что, не смотрел, что берешь?»), он наклонялся, подставляя мне задницу и говорил: «Два пинка». А если я, по его мнению, пинала его недостаточно сильно, он добавлял: «Можешь пнуть еще раз». Это было непередаваемое удовольствие.
Уолтер выдумывал всякие мелкие повседневные ритуалы. Допустим, я прихожу к нему, звоню в дверь, он приоткрывает дверь на ширину ладони, смотрит на меня в упор и говорит: «Нет. Спасибо, не надо». И закрывает дверь. Проходит четыре секунды. Дверь открывается, Уолтер впускает меня в квартиру. Каждый раз. День за днем. Неделя за неделей. В первый раз это было совсем не смешно, впрочем, он и не собирался меня смешить. Это была не дежурная шутка. Это было наше приветствие.
Подлинный показатель отношений между мужчиной и женщиной — как они общаются наедине. Достоинства Уолтера в плане «как развлечь девушку» лучше всего иллюстрирует наша игра, в которую мы с ним частенько играли. Сначала — на деньги. В долгих поездках или если приходилось долго чего-то ждать, Уолтер говорил: смотри на меня, только очень серьезно смотри, не смейся. Сможешь не рассмеяться, ну хотя бы полминуты? Спорим, что не сможешь? И я действительно не могла. Я не могла продержаться и двух секунд. Причем Уолтер не строил мне рожи и не выделывал никаких глупостей. Он просто смотрел на меня, и мне сразу хотелось смеяться. Сколько я по первости потеряла на этом денег — страшно сказать. Потому что мне просто не верилось, что я не смогу продержаться какие-то жалкие полминуты. Я даже знала, что надо делать, чтобы не рассмеяться: отрешиться от происходящего и думать о чем-нибудь грустном (о смерти, болезнях, холодной тушеной капусте) или мысленно перебирать все цветы, что растут в саду у мамы: медвежье ухо, хоста, гипсофилы и т.д. Секрет Уолтера был прост: он никогда не пытался меня рассмешить. Просто у него было такое лицо… даже не озорное, нет… но оно в любую секунду могло стать озорным… и еще он был уверен, что я обязательно рассмеюсь, и я видела эту его уверенность и поэтому и смеялась. И потом, меня смешило уже то, что я не могу не смеяться.
Мы с Амбер сидели в кафешке в Сохо и играли в «Записную книжку». Это очень простая игра: сидишь с кем-нибудь в кафе, выпиваешь, беседуешь — и кто первый встретит знакомых, тот и выигрывает. Проигравший или проигравшие платят за выпивку. (Рекомендуется заранее обговорить правила.) Мы с Амбер просидели в этой кафешке почти весь день и уже собрались уходить, и тут вдруг входит Уолтер и говорит:
— Оушен, а я тебя ищу.
Амбер, когда увидела Уолтера, чуть ли не захлебнулась слюной. Кстати, она не поверила, что это не было подстроено. А я сперва его и не узнала: потому что он был одет, потому что мы были не в Барселоне, потому что я пила абсент и потому что я не ожидала встретить Уолтера здесь. С моего возвращения из Барселоны прошло уже несколько месяцев, и все это время я ужасно жалела, что мне так и не удалось попрощаться с Уолтером.