Путешествие на край комнаты
Шрифт:
— К Оушен в гости? — спросил я.
— Нет, — сказал он и закрыл дверь. Он лгал, и это был именно тот случай, когда я знал, что он лжет, а он знал, что я знаю, но его это ни капельки не волновало, потому что я все равно бы не смог ничего доказать. Да, это было слегка подозрительно, что он шляется по коридору в такое время — а дело было уже под утро, — но ведь и я тоже шлялся по коридору в такое время. В конце концов он всегда мог сказать, что ему просто хотелось с кем-нибудь потрахаться.
— Мне
— Нет. Не было никакой сигнализации.
— Может быть, кто-то случайно включил. Проверял, как работает.
— Нет. Никакой сигнализации не было.
— Всякое оборудование надо время от времени проверять.
— Но не пожарную сигнализацию.
— Ну ладно. Наверное, мне приснилось.
Я вдруг понял, что это не человек, а зло в чистом виде. Это как в зоопарке, когда читаешь табличку с названием животного, а сам зверь прячется где-то в вольере, а потом вдруг выскакивает из кустов в самом дальнем углу, и ты думаешь: так вот ты какая, зверюга. Я не знал, что мне делать. Насколько я знаю, быть абсолютным злом — это нигде не считается преступлением, по крайней мере в законах об этом ничего не сказано, и потом я сомневался, что меня будут слушать, если я что-то такое скажу. А вы что, изучали абсолютное зло? Дайте подробную характеристику. Кстати, вы кто по профессии? Сценический ебарь блондинок? И вы считаете, мы должны полагаться на ваши суждения? Я переговорил с Хорхе, но я его не убедил.
Но я это видел своими глазами. И я знаю, что это такое. У меня было чувство, что я спас тебе жизнь. Я тебе ничего не рассказывал, чтобы ты не подумала, что я сбрендил или что я пытаюсь возбудить в тебе пламенную благодарность, чтобы ты освободила меня от мытья посуды как минимум на год. Конечно, я мог ошибаться. Но, повторяю, я это видел. Я ударил его кулаком в живот и сказал, чтобы он оставил тебя в покое. Я думаю, это немалое достижение: ударить в живот абсолютное зло.
Может быть, ты уже знаешь об этом. Может, сейчас он сидит в тюрьме по обвинению в серийных убийствах. Может быть, ты давала интервью: «Да, я знала его в Барселоне…» Потом я его потерял и пытался найти… но у меня ничего не вышло. Может, я плохо старался? Но у меня не было ни малейшей зацепки.
Я ничего не рассказывал, потому что это тяжелая ноша. Страшная ноша. Я так думаю, что по прошествии стольких лет ты способна спокойно принять решение. Есть еще одно письмо. В нем — вся информация. Поезжай в Чуук — это в Микронезии, если ты вдруг не знаешь, а не где-нибудь в Луизиане — и найди Бруно. Письмо — у него.
Если ты никуда не поедешь, это вполне здравый выбор. Что бы ты ни решила, я надеюсь, что у тебя все хорошо и ты обернута в счастье в три толстых слоя.
С любовью
Уолтер
P.S.
Кого он там встретил ночью в коридоре? Надо думать, Рутгера, когда тот предпринял очередную попытку — может быть, первую, до того раза с мощной эрекцией, или еще одну, уже после — осчастливить меня своим членом. Зло в чистом виде? Скорее полное слабоумие.
Уолтер всегда был активным. Он был из тех, кто легко просыпается по утрам и бодро вскакивает с постели — как будто боится пропустить что-то важное, если не пробудится в семь утра. Я помню, как он прожигал меня осуждающим взглядом, когда я валялась в постели, не желая вставать.
«Я знаю, что тебе надо для счастья: чтобы можно было всю жизнь проваляться в постели», — говорил он. Я как-то задумалась над его словами и поняла, что он не совсем прав: валяясь в постели, карьеру танцовщицы ты не сделаешь, но если бы была такая возможность, меня бы это вполне устроило.
Однажды вечером, когда я вернулась домой после выступления, Уолтер поменял постельное белье (в этом смысле он всегда был очень заботливым и внимательным) и встретил меня… ну, в общем, он знал, как поднять мне настроение. Я лежала в постели на свежих простынях, вся такая довольная и расслабленная, и Уолтер сказал: «Тебе хорошо? Удобно? Лучше, наверное, и не бывает, да?»
И я поняла, что он прав. Мне действительно было удобно и хорошо, матрас был в меру мягким и в меру упругим, приятно пахло чистым бельем, освещение было идеальным, и температура тоже: мне не было жарко, мне не было холодно. Мне было просто очень хорошо. Удовольствие и безмятежный покой — рука об руку. Такого покоя и удовольствия не получишь ни за какие деньги, найми ты хоть целый штат специалистов по обеспечению домашнего отдыха; никакой сумасшедший деспот не добьется такого приятного расслабления даже за долгие годы постельных экспериментов.
«Но знаешь, что самое неприятное, — сказал Уолтер. — Уже через две минуты тебе придется пошевелиться».
Насчет двух минут я бы, наверное, еще поспорила, но мне все же пришлось пошевелиться. Нельзя же все время лежать неподвижно. Да, блаженный покой — он как мячик на наклонной плоскости. Непременно куда-то укатится. Если не хочешь его упустить, надо двигаться, чтобы потом не пришлось далеко бежать, хотя, конечно, есть такие мгновения, как, например, в моем случае, когда покой оберегает тебя от тяжкой необходимости двигаться.
В общем, мне надо было поехать за этим последним письмом. То есть не то чтобы «надо», но мне хотелось поехать. Вернее, мне хотелось забрать письмо. А вместо меня мог поехать и Одли.
Мне пришлось поискать информацию об этом Чууке.
Я про него ничего не знала.
Что в общем-то неудивительно. Чуук — это штат Микронезии, в западной части Тихого океана, на другом конце света. Он состоит из нескольких крошечных островов и атоллов с лагунами. Уолтер всегда надо мной издевался, что я так и не побывала нигде в Барселоне: «ты не видела…», «ты не съездила…». И почему-то мне кажется, что он выбрал Чуук не случайно. Наверняка тому было несколько причин, и одна из них — заставить меня хоть куда-нибудь съездить. Причем куда-нибудь далеко.