Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю
Шрифт:
Сложные проблемы этногенеза народов Севера впервые разрабатываются советскими учеными. Исследования их устанавливают следующие положения, очень общего пока еще характера.
В эпоху русского завоевания Сибири северные этнические образования сложились уже в большинстве своем, каждая в отдельности, в определенное, отграниченное от других (соседей), культурно-историческое единство («племя», «этнографическая группа»). Единство это складывалось из отдельных родов, которые занимали вполне определенные, им самим хорошо известные территории, вели однотипное хозяйство и были связаны общим языком, культом, этническим самосознанием. Современные малые народы Севера являются, таким образом, результатом длительного и сложного этногенетическюго процесса. Они сформировались в самостоятельные этнические образования — в том виде, как их застала писанная история, — в результате процессов смещения и взаимовлияния разных древнейших насельников Севера, примыкающих по своей культуре к некоторым современным «палеоазиатам», как между собою, так и с позднейшими пришельцами с юга.
Обоащаясь к палеоазиатам, нужно сказать, что археологические, этнографические и лингвистические изыскания последних лет устанавливают известное культурное, а, быть может, и этническое родство между чукчами, коряками и эскимосами и приводят к предположению об общем происхождении их от древнейших обитателей побережий Ледовитого океана. Эти «праэскимосы» создали так называемую берингоморскую культуру полярных морских охотников. Найденные в 1932 году в нескольких пунктах (мысы Северный и Дежнева, сел. Инчоун) предметы берингоморской культуры и последующие работы С. И. Руденко на Чукотском полуострове (1945) и А. П. Окладникова у мыса Баранова (1946) показывают, что предки современных эскимосов были расселены и на побережье Ледовитого океана до Колымы. Это подтверждается и остатками старинных жилищ (о них упоминает и Врангель), и фольклорным материалом, и данными топонимики. Следы этой древнейшей культуры морских охотников эскимоидного типа прослеживаются и далеко на западе, на территории расселения современных ненцев (полуостров Ямал, Тазовская губа). Очевидно и там существовала некогда эта своеобразная культура оседлого полярного населения, сменившаяся позднее культурой кочевых оленеводов (на западе ненцев, на востоке чукчей). Лингвистические изыскания тоже устанавливают некоторую общность словарного материала самоедских языков (ненецкого, энецкого, нганасанского) с палеоазиатскими (чукотским, корякским, эскимосским). Что касается, в частности, приморских чукчей, то некоторые данные в области материальной культуры, религиозных представлений и языка позволяют предполагать, что они образорались в результате слияния части чукчей с прибрежными эскимосами. Вопрос о происхождении и взаимоотношении в древности алеутов и эскимосов не выяснен. Одно, ведущее свое начало еще от Штеллера и представленное впоследствии Вениаминовым, Л. Шренком, В. Богоразом и другими, мнение придерживается азиатского происхождения алеутов. Аналогично этому и азиатские эскимосы считаются остатками эскимосов, перешедших в Америку по суше, соединявшей в конце четвертичного периода оба материка. Другие ученые (Иохельсон и другие) приписывают и эскимосам и алеутам американское происхождение. Во всяком случае этнографические и языковые данные подтверждают известную близость алеутской и эскимосской культуры; налицо также известное родство алеутской и палеоазиатской культуры, с одной стороны, и алеутской и индейской, с другой. Все это позволяет говорить об этнической общности в прошлом палеоазиатов северо-восточной Сибири с индейцами Северной Америки.
Аналогичны изыскания советских исследователей в области этногенеза другой, тунгусо-маньчжурской части населения крайнего северо-востока. Формирование тунгусов происходило, предположительно, в области верхней Лены и Ангары (Прибайкалье), на основе смешения пришлых прапредков, — близких к монголам выходцев с юга Восточной Азии, и древнейшего неолитического населения новых мест их обитания — разных палеосибирских племен. В последующую историческую эпоху произошло расселение пратунгусов к северу, востоку и северо-востоку от Прибайкалья. На крайнем северо-востоке имело, видимо, место образование ламутского этноса в результате смешения тунгусских и юкагирских элементов.
Подверглась, в свете новейших советских исследований, пересмотру и господствовавшая ранее упрощенная теория южного происхождения (переселения) якутов. Образование якутской народности рассматривается в настоящее время, как результат сложного процесса смешения пришлых с юга (из Прибайкалья и Приамурья) тюрко-монгольских племен с автохтонами новых мест расселения — пратунгусскими и, возможно, некоторыми палеосибирскими компонентами.
Эти охарактеризованные в самых общих чертах положения, к которым пришли советские ученые (А. М. Золотарев, А. П. Окладников, Г. Н. Прокофьев, С. А. Токарев, В. Н. Чернецов и др.), закладывают только первые основы предистории северных народностей. Общие проблемы этногенеза далеки еще от разрешения, но разработка частных вопросов этнологии дала уже большие положительные результаты, как для определения ближайших задач дальнейших исследований, так и для опровержения ряда антинаучных и реакционных так называемых «геополитических теорий» (финских, японских и др.).
Дальнейшая совместная работа советских этнографов, лингвистов, историков, археологов, антропологов разрешит сложные вопросы сибирского этногенеза.
Я уже упоминал об этнографической ценности «Путешествия». Высокая образованность Врангеля и Матюшкина, разносторонний интерес к исследуемой стране, острая наблюдательность дали в общем итоге выдающееся описание населения Колымы и смежных районов. Многие наблюдения, выводы и характеристики, сделанные авторами «Путешествия» и относящиеся к самым различным сторонам жизни северных народностей, поражают исключительной меткостью, глубиной оценок-обобщений и сохранили свое значение до самой советской эпохи. Ограничусь в этом отношении немногими, наиболее яркими примерами.
В ту пору, да и много позже, у северных племен широко бытовали самые примитивные формы материальной культуры. Материалом для изготовления средств труда служили камень, кость, рог, дерево, для пошивки одежды и обуви — звериные шкуры; широко бытовали жилища полуподземные или сооруженные из тех же шкур, долбленые и кожаные лодки; костер был у многих единственным источником отопления и освещения; главными орудиями добычи промысловых животных являлись лук и стрелы, гарпун, острога и уда, всевозможные пассивные, по своему назначению, ловушки. Все эти различные элементы материальной культуры носили первобытный характер, но были вместе с тем замечательным культурным завоеванием народов Севера. При весьма низком общекультурном уровне они проявили высокую изобретательность в устроении своей жизни и выработали исключительно приспособленные к суровым условиям Севера формы культуры. Именно такую, разностороннюю и исторически верную оценку культуры северных народностей встречаем мы у Матюшкина в его рассуждении о туземных способах охоты (225).
Не мало примеров правильного понимания и объяснения некоторых явлений социального порядка находим и у Врангеля. Говоря, например, о делении чукчей на оседлых охотников и кочевых оленеводов, Врангель поясняет: «Оба племени живут в хорошем согласии и взаимно снабжают одно другое жизненными потребностями. Береговые чукчи доставляют кочующим китовые ребра и китовое мясо, моржовые ремни, жир, а взамен получают оленьи кожи и готовые платья». Трудно встретить в старой литературе лучшее объяснение того явления, которое служит в сибирской этнографии классической иллюстрацией ранней формы общественного разделения труда и возникающего на этой почве обмена.
Много внимания уделено в «Путешествии» хозяйству и общему экономическому положению населения. Авторам удалось — просто и наглядно — показать всю специфику того промыслового производства, которое известно науке как «присваивающая» или «собирательская» форма хозяйства и свойственно самым ранним ступеням развития человеческого общества. Вся жизнь северных народностей состояла, по наблюдениям путешественников, в напряженной и непрестанной борьбе за существование, причем исход этой борьбы зависел полностью от состояния промысловых ресурсов — хода рыбы, миграции дикого оленя или моржа и пр. (130, 140, 146, 150 и др.). Замечательные по силе и яркости страницы посвящены изображению голодных бедствий населения, неизбежно повторявшихся каждой весной, когда отсутствовали доступные людям ресурсы питания. К описанию этих бедствий постоянно возвращаются и Врангель (140, 142, 154, 156, 225, 273) и Матюшкин (227, 228, 288, 291). «Три такие ужасные весны прожил я здесь и теперь еще с содроганием представляю себе плачевную картину голода и нищеты, которой, хотя был свидетелем, описать не в силах», — вспоминает Врангель о своем пребывании на Колыме (142). Описанная Матюшкиным картина неудачного промысла дикого оленя на Анюе и наступившего в результате «всеобщего уныния и отчаяния» (227) является одним из самых сильных мест «Путешествия».
Широко показана и торговля, носившая и на Колыме характерные черты известного северного неэквивалентного обмена и бывшая одним из сильнейших факторов эксплоатации и разорения северных народностей. Многочисленными примерами иллюстрируют авторы неудовлетворительное снабжение края предметами первой необходимости, обирательство и спаивание населения, огромные барыши купечества от обменных операций с пушниной (102, 157, 158 и др.).
Таков в самых общих чертах вклад, сделанный экспедицией Врангеля в познание населения крайнего северо-востока Азии.
Последующие десятилетия XIX столетия внесли мало нового в изучение дальнего северо-востока. Отдаленная и глухая окраина с ее совершенно неизведанными богатствами не привлекала внимания ни правительства ни промышленного капитала. Оживление сибирской этнографии, наступившее в середине XIX столетия в связи с образованием Русского географического общества и экспедиционной деятельностью Академии Наук, тоже не коснулось Колымского края. Правительственные и общественно-научные интересы сосредоточились в это и последующее время на вновь обретенных старинных русских землях — Приамурье, Уссурийском крае, Приморье, Сахалине.