Путешествие по Сибири и Ледовитому морю (с илл.)
Шрифт:
24-го февраля отправились мы в путь при 25° холода; впоследствии увеличился он до 28°. Гористый мыс Большого Баранова Камня, довольно далеко вдавшийся в море, оставили мы к северу и проехали через узкую полосу земли, за ним лежащую, где к востоку от мыса впадает в море маленькая речка; устье ее, по сделанному нами полуденному наблюдению, лежит под 69°38'21'' с. ш. и 164°26' счислимой долготы. Отклонение путевого компаса было 17° восточное. С этого пункта берег принимает совсем другой вид: утесистые скалы исчезают, и совершенно плоское прибрежье покрывается только кое-где круто-обрывистыми возвышениями. К югу, в некотором расстоянии от берега, видна высокая цепь гор: она, по-видимому, тянется от NtW на StO.
Проехав 34 версты, достигли мы небольшой речки: прозрачный лед ее обещал нам чистую, хорошую воду; на берегу нашли мы множество наносного леса,
Намереваясь оставить здесь часть взятого нами провианта в запас на возвратный путь и для уменьшения числа нарт, мы выстроили так называемую сайбу, где могли обезопасить наши вещи от песцов и росомах, здесь водящихся во множестве. Мы врыли в снег вертикально четыре столба, каждый около 9-ти футов вышины; на них укрепили бревенчатый ящик, положили туда наши запасы и покрыли все бревнами и снегом. Между тем в несколько минут была раскинута наша палатка. Шесть тонких длинных шестов воткнули в снег и верхние концы их связали; потом обтянули все легким, из оленьих шкур сшитым, покрывалом, и таким образом составилась коническая палатка в 10 футов вышины и несколько более 12-ти футов в поперечнике основания. Вверху палатки оставили маленькое отверстие для дыма: в середине, на железной плитке, разложили мы огонь; на нем мы варили пищу, и он согревал нас, хотя вместе с тем наполнял всю палатку густым едким дымом, отчего глаза наши очень страдали.
Вместо двери на подветренной стороне палатки оставили мы небольшое отверстие, завешанное оленьей шкурой. При бурной погоде, в этих странах обыкновенно господствующей, воздушное жилище наше было в беспрестанном движении и нагибалось то на ту, то на другую сторону, что нас нимало не беспокоило; гораздо неприятнее бывало, когда ветер срывал всю палатку. Но и к тому привыкли мы впоследствии и, покрывая внешние стороны палатки до некоторой высоты снегом, вовсе отклоняли такое неудобство.
Когда палатка была раскинута, все с нетерпением ожидали, пока закипит чайник, наполненный снегом или льдом, потому что чай был приятнейшей и подкрепительной для нас пищей. После двух чашек являлись жизнь и веселость в онемевшем от холода обществе. Замечательно, что мы так любили наше ароматическое питье и вкус его был нам так приятен, что вместо обыкновенной пропорции – по три куска сахару на чашку – мы пили целый вечер от 10-ти до 12-ти чашек с одним куском леденца. Иногда присоединяли мы к тому ржаные сухари либо отличный кусок юколы. Между чаем и ужином выходили наши проводники к собакам, привязывали их для того, чтобы, привлеченные следами зверей, они не разбежались ночью, ма притом давали каждой назначенную долго корма.
Между тем занимались мы сравниванием наших наблюдений и вносили на карту осмотренное днем пространство, что при сильном холоде и дыме, наполнявшем всю палатку, было не весьма легко. В то же время приготовлялся ужин: он всегда состоял из одного блюда – супа с рыбой или с мясом, пока мы его имели; все варилось в одном котле, вместе с тем служившем нам и общей тарелкой. После ужина все общество ложилось спать. По причине холода мы не могли снимать нашего платья и шуб и должны были спать в полной дорожной одежде; зато постоянно каждый вечер меняли мы чулки и сапоги, которые вместе с меховыми шапками и рукавицами развешивались для сушки на шестах в палатке, что, особенно насчет чулок, необходимая предосторожность, ибо с сырой обувью замерзание почти неизбежно.
На ночь расстилались на твердом снегу медвежьи шкуры; на них все обществе располагалось и под оленьими одеялами крепко и хорошо отдыхало от дневных трудов. Пока все нарты нас сопровождали, мы должны были по причине темноты располагаться в палатке, как спицы в колесе, ногами к огню, а головами к стенам; впоследствии, когда наше общество уменьшилось, располагались мы вокруг удобнее: во время ночи огонь не поддерживался и мало-помалу затухал. Поутру вставали мы обыкновенно в 6 часов, разводили огонь и мылись свежим снегом; потом пили чай и тотчас после него принимались за обед, который был совершенно подобен нашему ужину. Наконец, чистили посуду, свертывали палатку
25-го февраля при 25° холода поднялся резкий восточный ветер с сильной метелью, что чрезвычайно затрудняло дорогу. Мы, однако, продолжали некоторое время путь, но утомленные собаки наши, пробежав 24 версты, не в состоянии были далее тащить нарты против ветра по рыхлому снегу, и мы вынуждены были остановиться для ночлега на плоском морском берегу. Метель продолжалась всю ночь; наша палатка была совершенно занесена снегом, но тем доставила нам защиту от бури. Мы радовались неподвижности нашего жилища и его приятной теплоте. Зато слои снега, лежавшие на внешней стороне его, растаяли и образовали ледяную кору, которая сделала шкуру твердой, неудобосгибаемой и гораздо тяжелее прежнего, и тем причинила нам много трудов при складывании палатки.
26-го поутру ветер совсем затих, и хотя термометр все еще стоял на 25° холода, но нам казалось, что было гораздо теплее вчерашнего. Море было покрыто твердой и гладкой снежной корой, по которой наши нарты, снабженные ледяными полозьями [146] , так легко скользили, что собаки без всякого понуждения бежали очень скоро. Мы всегда держались в расстоянии от 50 до 300 сажен от морского берега, который здесь плоский и низменный; на всем открытом взору протяжении его никакой предмет не прерывает унылого однообразия печальной снежной пустыни. Мертвая тишина, царствовавшая вокруг нас, умножала еще более характер грустного уныния этой сцены, так что с радостью встречали мы груды наносного леса, лежавшие на берегах и хоть несколько прерывавшие однообразие.
146
Каждый вечер оборачивают нарты вверх дном и полозья обливают водой, от чего образуется на них ледяная кора, которая очень гладка, так что сани с невероятной легкостью скользят по твердому снегу; такое обливанье называется войдать;вожатые нарт делают это частью для легчайшей езды, а частью для сбережения самых полозьев, и по той же причине наши проводники всегда тщательно избегали мест, покрытых не снегом, а ледяными обломками, отбивавшими с полозьев лед.
В полдень определил я по взятой полуденной высоте, что устье речки, против которой мы находились, лежит под 69°34'38'' с. ш. и 165°54' в. д. Отъехав 25 верст от нашего последнего ночлега, велел я ранее обыкновенного остановиться на ночь, чтобы взять несколько расстояний между солнцем и луной. Солнце стояло так низко над горизонтом, что мы вынуждены были прибегнуть ночью к звездам, желая узнать истинное время. Взятые лунные расстояния определили положение нашего ночлега в 166°11' в. д., которая по нашему счислению была на 5' восточнее. Хронометры от внезапных перемен температуры, потрясений, езды и частого опрокидывания нарт так пострадали, что не сходствовали между собой и с вероятной долготой, и мы почти не могли употребить их. Здесь выстроили мы вторую сайбу и положили в нее остаток наших съестных припасов на возвратный путь, отослав назад разгруженные нарты. Лед, вчера покрывший нашу палатку, растаял сегодня от разложенного в ней огня и наполнил наше жилище такой удушливой сыростью, что мы вынуждены были от времени до времени выходить освежаться и отдыхать на воздухе.
Ночью к 31° мороза присоединился резкий юго-восточный ветер и, несмотря на хорошо поддерживаемый огонь и теплые покрывала из оленьих и медвежьих шкур, сделал холод столь чувствительным, что несколько раз вынуждены мы были вставать, прыгать и бегать вокруг нашего жилища, чтобы несколько согреться. Особенно штурман Козьмин жаловался поутру, что ноги у него необыкновенно мерзнут. Мы посоветовали ему переменить чулки и сапоги, и когда он снял сапоги, то с ужасом увидели мы, что чулки у него примерзли к ногам. Весьма осторожно сняли мы чулки и нашли, что они покрыты ледяным слоем почти в одну линию толщины; к счастью, ноги еще не были отморожены, и мы скоро оттерли их водкой. Этот опыт уверил нас в необходимости всегда переменять и содержать сухой нашу обувь, потому что всякая сырость, внешняя и от собственной испарины, при большом морозе имеет самые гибельные следствия. В полдень, находясь на 1 3/4 версты к северу от низменного берега, определили мы 69°30'28'' широты, а счисляемая долгота была 166°24'; отклонение магнитной стрелки 17 1/2 ° восточное.