Путешествие по Сибири и Ледовитому морю (с илл.)
Шрифт:
Вечером наблюдали мы прекраснейшее северное сияние. Небо было чисто и безоблачно; звезды блистали ярким арктическим светом. При легком NO ветре поднялся от NNO огромный светящийся столб, и лучи его, подобно широким пламенным полосам, разливались на небе по направлению ветра, беспрестанно переменяясь и, казалось, приближаясь к нам. Судя по скорости, с какой светлые лучи пробегали пространство горизонта до нашего зенита (менее нежели в две секунды), полагали мы, что северное сияние было к земле ближе обыкновенной высоты облаков. В продолжение явления не заметили мы никакой перемены на магнитной стрелке компаса, что, конечно, приписать должно грубому его устроению.
Наши казаки уже несколько раз просили дать собакам отдохнуть и собраться с силами: по их новой просьбе
На море, прямо перед нами, лежали высокие ледяные холмы и заграждали нам совершенно вид вдаль, а как истинное положение Шелагского мыса не было еще определено, то в отыскании его мы потеряли бы много времени, чего, при недостатке в съестных припасах, должно было всячески избегать. Мы были в нерешимости, что предпринять, когда при закате солнца заметили на восточном краю горизонта два довольно значительных холма, принятые нами сначала за один, северная вершина которых лежала от нас NOtO 1/2 O. Наши проводники были уверены, что мы нашли землю, которую искали, и радовались, что открытие ее удалит нас от соседства чукчей, ибо они все еще их боялись. Нетерпеливо ожидали мы рассвета, надеясь, что эти два холма составляют Шелагский мыс, предмет поисков бесстрашного Шалаурова.
Рано поутру 4-го марта небо покрыто было облаками; слабый SO ветер нагонял снег: термометр показывал 13 1/2 ° (вечером 18°). Мы весьма радовались такой умеренной температуре; после сильных морозов она казалась нам даже теплой; наши проводники уверяли, что в здешних краях никогда не бывает холоднее, и завидовали счастью чукчей, живущих в столь теплом климате.
Мы ехали по крепко смерзшемуся снегу то между ледяными громадами, то через них, стараясь по возможности направлять путь наш прямо на виденные горы. Но вскоре мы уверились, что они были от нас гораздо далее, нежели нам казалось. Наступающие сумерки и усталость наших собак, пробежавших сегодня по крайней мере 61-у версту, заставили меня остановиться на ночлег между торосами. Здесь заметили мы, что наш мнимый остров был мыс, на котором поднимались три куполовидные горы; восточная из них казалась выше прочих. К югу от этих гор тянется ряд холмов, обставленных по скатам такими же каменными громадами, какие заметили мы при Барановом Камне; воображение наших боязливых проводников видело в этих обломках скал и утесов большой лагерь чукчей, готовившихся к битве с пришельцами.
С вершин льдины (в 5 сажен высоты), возле которой разбили мы палатку, показалось нам вдали открытое море, отражавшее в прозрачной воде черные скалы и утесы берега, принимаемого нами за Шелагский мыс. Через несколько минут открытое море переменилось в гладкую ледяную равнину. С такой же быстротой покрылась она множеством неровностей и возвышений, а потом на всем пространстве появились большие плавающие льдины самых разнообразных видов. При несколько переменившемся положении солнца они в свою очередь исчезли, и мы ясно увидели необозримую, до краев горизонта простиравшуюся стену огромнейших торосов. Из-за сильного преломления лучей на Ледовитом море подобные оптические обманы и превращения весьма обычны, и, вероятно, не раз давали они путешественникам повод к ложным заключениям о существовании островов, берегов и мысов.
Наш дровяной запас совершенно истощился, и для разведения небольшого огня, чтобы сварить себе суп, вынуждены мы были пожертвовать тремя шестами палатки и парой запасных санных полозьев. К счастью, и на следующий день (5 марта) продолжался SO ветер, который и в Нижне-Колымске приносит теплую погоду; термометр показывал
Проехав около 30-ти верст между высокими торосами и перебравшись с величайшим трудом через острогранную льдистую стену, достигли мы наконец северо-западной оконечности Шелагского Носа. Путь около него превзошел трудностями и опасностью все доселе нами испытанное. Часто вынуждены были мы карабкаться на крутые, в 90 футов вышиной, ледяные горы и с такой вышины спускаться по крутизне, находясь каждую минуту в опасности переломать сани, задавить собак или низвергнуться вместе с ними в ледяную пропасть. Иногда должны мы были пробираться по большим пространствам, проваливаясь по пояс в рыхлый наносный снег; иногда встречали мы между торосами непокрытые снегом места, усеянные острыми кристаллами морской соли, отдиравшими лед с полозьев нарт и до того затруднявшими езду, что мы должны были сами запрягаться и вместе с собаками, с огромниыми усилиями, тянуть сани, чтобы не остаться на дороге. Нагроможденные одна на другую льдины заслоняли нам мыс. В тех местах, где мы приближались к берегу, состоял он из черной, плотной и блестящей, неизвестной мне каменной породы и являлся в виде правильных, наклонно лежащих столбов, до 250-ти футов вышиной, между которыми кой-где проглядывали, в несколько сажен ширины, полосы белого мелкозернистого гранита.
Мрачные черные утесы веками нагроможденные, никогда не растаивающие ледяные горы необозримое, вечным льдом скованное море, все освещенное слабыми, скользящими лучами едва поднимавшегося над горизонтом полярного солнца совершенное отсутствие всего живущего и ничем не прерываемая могильная тишина – представляли нам картину, как будто мертвой природы, которой описать невозможно. Казалось, мы достигли пределов живого творения.
Продолжая с неимоверными усилиями наш путь в течение пяти часов и пройдя около девяти верст, мы и наши собаки так измучились, что вынуждены были остановиться. Для ночлега выбрали мы маленькую бухту, низменный и песчаный берег которой, постепенно возвышаясь, сливался в некотором от нас расстоянии с цепью холмов, соединенных с главными горами Шелагского мыса, возвышавшегося более нежели на 3000 футов над поверхностью моря.
К великой радости, мы нашли здесь несколько наносного леса (впрочем, только соснового). По-видимому, он очень давно лежал здесь. Мы тотчас развели большой огонь и спешили после долгого времени опять согреться и высушить или, по крайней мере, оттаять нашу одежду. Казалось, чукчи посещали этот край; мы нашли здесь большую кучу китовых ребер, место, где недавно был разложен огонь, и недалеко оттуда – большое бревно, вертикально врытое в землю, так что не более трех футов торчало оно над поверхностью. При ярко пылающем огне мы провели очень приятную ночь и собрали столько силы и тепла, что на другой день (6 марта) 19° мороза, с ветром, и метелью, казались нам менее ощутительны.
Наши запасы приходили к концу и могли достать еще дня на три, не более, и как мы не были уверены, что найдем в целости оставленные нами складки провианта, то я колебался: ехать ли далее или возвратиться назад? Наконец решился я продолжать путь с тем, чтобы по крайней мере определить истинное направление этой части берега, по известному мнению Бурнея, составляющей перешеек, связывающий будто бы Азию с Америкой. Я выбрал самых надежных, сильных собак и на двух разгруженных нартах поехал далее; третья нарта, с остатком наших запасов, осталась на месте ночлега, под охранением казака; зная язык чукчей он мог в случае необходимости с ними объясняться.
К счастью, мы нашли узкую полосу твердого и гладкого льда, и ехали по ней очень скоро вдоль берега, кроме немногих незначительных уклонений, направляющегося прямо на SO 80° и состоящего из утесов, углами упирающихся в море; изредка попадается плоский, песчаный берег. Скалы эти состоят из той же черной породы и черного шифера, как прежде нами виденные. В 17-ти верстах от нашего ночлега взял я полуденную высоту солнца и определил широту 70°03'24''. Около 12-ти верст далее скалы исчезают, и горы удаляются от берега, который сплошь становится дресвяным.