Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году
Шрифт:
Я имел при себе маленькое Евангелие и отмечал в нем все места, проходимые нами.
Отдохнув на привале, я с одним из спутников пошел вперед, стараясь разглядеть развалины Капернаума, приморского, как его называет Евангелист Матфей (Мф. 4,13), и где Спаситель поселился после сорокадневного поста, начав свою проповедь в окрестностях Генисаретского озера. Следы Капернаума заметны только в грудах камней и глубоких ямах, скрытых между зеленью олеандров, различных миртовых и пальмовидных кустов.
Мы пробирались вдоль песчаного берега, по тем местам, где Спаситель, «ходя при море Галилейском» (Мф. 4, 18), начал проповедывать «следовавшему за Ним множеству народа из Галилеи и Десятиградия, и Иерусалима, и Иудеи, и из-за Иордана» (Мф. 4,25). Здесь же «Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывавших сети в море, ибо они были рыболовы» (Мф. 4, 18), а теперь едва заметный прибой тихо роптал, боясь пробудить как бы заснувшее царство; по всему горизонту озера не было видно ни одного паруса, ни одной лодки рыболова и в течение суток, которые мы провели на его берегах, нам не довелось заметить даже следов лодок или каких-либо рыболовных снастей.
В те времена «земля Завулонова и Иевфлимова, Галилея языческая» (Мф. 4, 15) была оживлена густым населением. Теперь же это пустыня, несмотря на теплый климат, тропический характер растительности, живописную природу и изобилие рыб. В том месте, где горы опять подходят к берегу, стоит убогое селение Магдала, сбитое в кучу мазанок с плоскими крышами и двумя-тремя пальмами, – это родина Марии Магдалины.
Не доходя этого селения, на самом берегу, стоит одинокая могила, под развесистою смоковницей. Вокруг нее молча, сидели несколько темнолицых арабов, куря трубки и не обращая на нас никакого внимания. В Магдале женщины занимались хозяйством около своих порогов, а в озере купались три мальчика, цветом кожи напоминавшие жареный кофе.
А вот и та священная гора, с которой Спаситель произнес проповедь о блаженстве и высказал сущность Своего учения: «Любить, благословлять, благотворить и молиться за врагов наших, и совершенствоваться, как совершен Отец наш небесный» (Мф. 5, 44, 48).
От Магдалы мы поднялись в гору и ехали около часа по обрывам над озером, жарясь на раскаленных скалах. Можно было идти и по берегу озера, но, к сожалению, я это поздно заметил, а опуститься вниз с утесов не было никакой возможности. Чрез час мы подошли к Тивериаде. Построенная Иродом Агриппой, она была одним из значительнейших городов Галилеи. После взятия Иерусалима Веспасианом, в ней поселились знаменитейшие еврейские ученые и толковники. Теперь в городе считают около 2000 жителей, из которых половина еврейских выходцев из Испании и Польши.
Несмотря на то, что Тивериада много пострадала от землетрясений, ее базальтовые стены достаточно сохранились, и, хоть сколько-нибудь, оживляют местность. В городе много пальм, которые своими грациозными формами напоминают путнику о тропическом характере климата. Тивериада и Генисаретское озеро лежат как бы в пазухе земли, на глубине 700 футов ниже уровня океана. Жители ее не пользуются плодородием ее почвы; большинство населения из выходцев, живет, в ожидании Мессии, на счет пожертвований своих единоверцев.
Подходя к городу, я издали заметил знакомые фигуры польских евреев, в длинных, засаленных и лоснящихся сюртуках; они сидели, ничего не делая, по два и по три, на стенах и у городских ворот.
Заглянув в Тивериаду, мы обратились к ним по-немецки с вопросом:
– Где расположился наш лагерь?
Они отвечали:
– Южнее города, по дороге в Эммаус.
Чрез 10 минут мы слезли с лошадей и вошли под зеленый шатер, где уже отдыхали некоторые из наших товарищей.
Жара была так велика, что при всем желании я не решился сходить пешком в Эммаус, хотя до него было не более версты.
Эммаус издревле славится своими целебными серными ключами, которые почти одного состава с Ахенскими минеральными водами. До самого вечера пред нами проходили больные, возвращавшиеся из Эммауса в Тивериаду; между ними было особенно много фигур, напоминавших наших русско-польских евреев.
Когда жара стала спадать, мы пошли купаться, а потом сели на камни у берега, полюбоваться солнечным закатом. Едва только солнце скрылось за горами, как началась бесконечно разнообразная игра цветов на небе, в воде и на горах противоположного берега. Живопись не в состоянии передать силу и яркость этих переливов, происходящих от низкого уровня долины (700 футов) и от густоты в ней воздуха. (Обыкновенно мы наслаждаемся этим чудным зрелищем с местностей, лежащих выше поверхности моря.) Глядя на этот закат, я пришел в восторг и не мог достаточно им налюбоваться. Он напоминал игру электрических цветов в струях и брызгах фонтана, когда так и кажется, что бьет не вода, а рассыпающаяся струя драгоценных каменьев. Совершенно то же и здесь, – противоположный берег, отражаясь в воде, менял цвета и казался, сначала будто вылитым из золота, а потом, как бы гигантскою разноцветною кристаллизацией, то аметистов, то сапфиров, то изумрудов…
Во время обеда стемнело и зажгли свечи; как вдруг, среди оживленного разговора, совершенно неожиданно, с озера налетел шквал, заревел ветер, свечи разом потухли, нас окружила темнота, а на берегу начался сильный прибой… Все на минуту замолкли… и мне невольно вспомнилось Евангелие от Матфея (Мф. 8, 16, 18, 23, 24): «Когда же настал вечер, Иисус велел отплыть на другую сторону и вот сделалось великое волнение на море, так что лодка покрылась волнами; а Он спал». Должно быть, эти вечерние шквалы и бури более или менее постоянны на Генисаретском озере, и происходят от сильного нагревания окрестных гор, которые, быстро охлаждаясь после заката, производят движение в воздухе и разводят, как сказано у Евангелиста, «великое волнение на море».
Изо всех мест Галилеи и Израиля, берега Генисаретского озера, конечно, принадлежат к самым живописным, самым поэтическим.
Я, по крайней мере, считаю счастливейшим днем в моей жизни день, проведенный в любимом из мест пребывания Иисуса Христа.
Дописав дневник, я лег, и еще долго прислушивался к мерному прибою озера, мечтая о чудной судьбе этого священного для нас уголка земли…
На другой день четверо из нас опять отправились вперед; но на этот раз мы прогадали, – проводник пошел по горам, и когда мы уже были на самой высоте, то увидели, что Великий Князь с остальными идет по долине. Я чувствовал, что мы, должно быть, дали маху, но было поздно. Путь наш все время шел по плоскогориям и высоким долинам, с великолепными полями, судя по виду земли, величине и толщине жнитва. В одной расселине мы остановились, чтобы напоить лошадей у колодца, и увидели целый выводок каменных куропаток. А. А. Галл сделал по ним несколько удачных выстрелов и спугнул большого орла.
Через 3 часа показался Фавор, и мы увидели подходивший к его подошве поезд Его Высочества. Фавор стоит среди долины, знаменитой своим плодородием и множеством битв. Он возвышается на 1000 футов над окружающею местностью и со всех сторон имеет вид усеченного конуса, скаты которого покрыты различным кустарником, диким фисташником, акацией с чрезвычайно крупным листом и дубовым, редким, корявым лесом.
Пока мы добрались только к подножию горы, Великий Князь уже подходил, по бесчисленным зигзагам, к вершине. Дорога очень камениста и крута, а с полгоры она делает повороты на каждых 15–20 саженях. Палатка для привала была раскинута пред греческим монастырем, которого церковь первоначально построена Императрицею Еленою, как говорят, на месте Преображения Господня. Обойдя монастырский двор и церковь, самой простой архитектуры, с выбеленными внутри гладкими стенами, я присоединился к нашему отдыхавшему обществу. Великий Князь был встречен на дороге пред Фавором восьмидесятипятилетним Иерусалимским Патриархом Кириллом, против которого восстала вся греческая иерархия за то, что он не подписал отлучение Болгарской Церкви и не хотел мешать интересов иерархических с религиозными. С виду, Патриарх Кирилл – седой, как лунь, коренастый старец, среднего роста, с орлиным носом, добродушною улыбкой и быстрым взглядом серых глаз, еще полных энергии и выражения. Его сопровождали митрополит назаретский, замечательный красавец, и два диакона, из которых один довольно чисто говорил по-русски.