Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году
Шрифт:
Поклонясь и поцеловав его плечо, они получали благословение и, опять кланяясь, как бы вдохновенные его прикосновением, начинали плавно вращаться
При третьем разе кружение достигло бешеной скорости, причем и сам шейх принял участие, подняв голову к небу и грациозно придерживая правою рукой полы своей одежды. Остальные кружились в различнейших позах: кто скрестив руки и подобострастно наклонясь; кто разведя руки или заложив правую за голову, а левую держа у сердца. Многие вращались с большою ловкостью и даже грацией. У всех глаза были закрыты. У некоторых лица выражали блаженное состояние. Под конец движение достигло такой быстроты, что фигуры принимали какие-то неопределенные очертания, а глядя на них, голова кружилась.
Служба окончилась молитвою шейха за здравие Султана и Его Высочества. Не знаю, как другим, но мне понравились вращающиеся дервиши, в особенности после изуверных фокусников секты шейха Ибрагима. К тому же было так тепло, светло, ничто не раздражало нервы, а напротив, вместо дикого рева, оригинальная музыка располагала к созерцанию, а самый приступ к кружению не лишен был даже торжественности. Меня поразило, как дервиши скоро приходят в себя после кружения. Впрочем, мне сказали, что они начинают упражняться в нем с детского возраста.
Происхождение этой секты относят к 1273 году. Прежде кружение производилось под звуки флейт, которые в виденном нами служении были очень удачно заменены гармониумом.
На другой день я видел некоторых дервишей этого монастыря на базаре, торгующих в собственных лавках. Они раскланивались с нами как добрые знакомые.
На следующее утро нас повезли на учение бригады пехоты, с двумя батареями и двумя эскадронами драгунов.
Учение производил Акиф-паша. Обойдя строй, Его Высочество вошел в тут же раскинутые шатры. Сидя на мягких диванах в прохладной тени шатров, мы смотрели на весьма стройное учение с продолжительною пальбой после каждого перестроения и атаками. Учение производилось полтора часа при 28° по Реомюру в тени, и за все время Акиф-паша дал людям только раз оправиться. Под конец учения Его Высочество вышел из шатра и пропустил войска мимо себя церемониальным маршем, отдавая честь знаменам, которые преклоняли пред Великим Князем.
По окончании смотра Его Высочество благодарил Акиф-пашу и начальника штаба, и принял, по приглашению военного начальства, приготовленный в соседнем шатре завтрак.
Не успели мы, по приезде домой, отдохнуть, как пришлось идти обедать к генерал-губернатору. Тут мы познакомились с гражданским начальством, просидев часа два за столом, пока не были обнесены все сорок перемен бесконечного обеда. Я не решаюсь описывать этот обед, тем более, что он был сервирован по-европейски и, за исключением баранины, пилава и начиненных огурцов, не имел национального характера. Вечером, на площади пред домом генерал-губернатора, сожгли фейерверк, самая интересная часть которого была освещение бенгальскими огнями площади с массами собравшегося на ней народа.
С обеда мы отправились на вечер к нашему консулу Юзефовичу.
Консульский двор устроен так же, как вышеописанные дворы. В диванной комнате две ниши с эстрадами: в одной мягкие оттоманки, в другой фортепиано.
При входе Его Высочества, все общество встало и было ему представлено г. Юзефовичем. Это были большею частью жены православных арабов зажиточного класса. Костюмы их отличались яркими цветами, между которыми преобладали зеленый с малиновым и золотом.
Нельзя сказать, чтобы дамы эти отличались типичностью. Зато весьма характерное лицо было у еврейки Саады, приглашенной для пения вместе с акомпанировавшим ей слепым гусляром. Саада весьма красивая женщина, высокая, стройная, с правильными чертами лица и большими серыми глазами. На ней был лиловый шелковый халат, шитый золотом, малиновые шаровары, желтые туфли и черная бархатная шапочка с бриллиантового диадемой, из-под которой падали две черные косы. Она пела арабские и еврейские песни, сопровождая пение ударами в тамбурин и незначительным змееобразным колебанием торса.
Не понимая языка, я не мог восхищаться однообразным горловым пением, но следил за выражением лица и глаз Саады. Все в ней дышало страстью. Глаза ее выражали то негу и упоение, то гордую, непреклонную волю и решимость.
Аккомпанемент начинался с прелюдии, а потом шел в унисон с голосом и кончался ритурнелем, или фигурным кадансом.
При Сааде была ее дочь, хорошенький ребенок, лет девяти. По просьбе присутствующих ее заставили танцевать, что она и исполнила с большою грацией.
Сев за фортепиано, я начал играть; слепой гусляр пробовал подлаживаться под мою мелодию. Заметив это, я заиграл в том тоне, в котором приблизительно был настроен его инструмент, и он тотчас же нашел мелодию, но не мог удержаться от своих вставок и вариаций.
На следующее утро нам предстояла поездка в степь к бедуинам, а потому, поблагодарив любезных хозяев, в и часов мы отправились домой.
Глава XI
Бедуины. – Их занятия. – Характер. – Религия. – Нравственность. – Поездка в кочевье племени шейха Магомета-Духи. – Верблюд со знаменем племени. – Обед. – Возвращение в Дамаск
Бедуины принадлежат к арабскому племени, разделившемуся сообразно с местными условиями на две части, из которых меньшая заняла степи и обратилась к пастушеской жизни; большая же часть поселилась в плодородных местах, стала возделывать почву, построила города и приняла блестящее участие в умственном и культурном развитии человечества. Простота нравов, образ жизни и привычки у бедуинов не изменились в течение целых тысячелетий, о чем ясно свидетельствуют Библия и история Востока. Как прежде, так и теперь они ведут жизнь кочевую, и, по условием своего существования, обречены на умственную косность и лишения. Зато, эти же условия защитили бедуинов от всякого постороннего влияния. По их пустыням прошли египтяне, персы, греки, римляне, но для всех они остались столь же неуловимы, как вихрь их родных степей.
Занятия бедуинов ограничиваются пастьбой своего скота, грубою выделкой некоторых предметов для домашнего обихода, сопровождением караванов, постоянными усобицами с соседними родами и, наконец, где возможно, грабежом. Все предметы для жизненных потребностей они извлекают из стад или приобретают меновою торговлей на соседних рынках. Их религия и нравственность крайне неопределенны и, вообще говоря, на них следует смотреть как на неблаговоспитанных детей, у которых хорошие наклонности остались неразвитыми. Окруженные ревностными поклонниками Пророка и находясь отчасти в их зависимости, они наружно приняли название магометан, усвоили некоторые обряды и заучили, насколько были в состоянии, молитвы; затем, подобно цыганам, которые, живя среди христиан, сумели сохранить свои верования, они остались теми же язычниками. Магомет тщетно старался отучить их от идолопоклонства. Поклонение солнцу, при восходе, преследуемое магометанами, и ныне почти повсеместно у бедуинов. И при этом большая часть бедуинов понимает божество в смысле могущественного шейха, живущего на солнце.
На вопрос Пельгрева, обращенный к одному юноше из племени Шерарат: «Что вы будете делать, когда предстанете пред Всевышним?» Он отвечал: «Ну, мы поедем к нему, и если он нас хорошо примет, накормит и даст табаку, то мы останемся у него, в противном случае сядем на коней и куда-нибудь уедем».
Бедуины не кровожадны и избегают убийства, даже в битвах между собою. У них нет ни национальных, ни религиозных войн. Бедуин не сражается за свой дом и двор: у него их нет; ни за отечество – оно везде и нигде; ни за честь – он никогда об этом не слыхал; ни за веру ее – нет и об ней он не заботится. Его побуждает к битве временный захват ничтожного клочка земли для пастбища, пользование колодцем с затхлою водой, а также желание украсть чужих лошадей или верблюдов; все причины, не возбуждающие ожесточения, при легко достигаемых целях, и которые ни в каком случае не сопровождаются яростью и жестокостью. Во всех местах, находящихся под номинальною властью Турции, бедуины противодействуют всякой попытке к оживлению местности, ревниво охраняют свои пастбища и не дозволяют селиться поблизости, считая это посягательством на свои права.
Понятие это о бедуинах я составил себе еще предварительно, по сведениям доктора Петермана и Пельгрева, и могу подтвердить, что во время путешествия, разговаривая с местными жителями и наблюдая бедуинов при всякой встрече, я не раз убеждался в справедливости всего сказанного.
В 8 часов утра мы отправились верхом; пройдя город, сели в коляски и ехали в них до тех пор, пока дорога не выбежала в степь. Часа два нас окружали непрерывные сады, потом они стали редеть и сменились правильно разбитыми полями, которые были обсажены рядами смоковниц или маслин. Наконец коляски остановились у какой-то деревушки с караван-сараем. На лужайке, пред нею, стоял эскадрон драгун. Нам подали строевых лошадей, и мы отправились, не разбирая дороги, по полям, через канавы и ручьи, мимо деревушек и одиночных шатров бедуинов.