Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите великого князя Николая Николаевича в 1872 году
Шрифт:
Из всего этого хаоса возносились к небесам шесть исполинских колонн, уцелевших от храма Солнца
Глава VIII
Ливанские горы. – Привал. – Долина Бекаа. – Штора. – Наш лагерь. – Камарад-паша. – Бедуины. – Захле. – Баалбек. – Развалины храмов Солнца и Юпитера. – Анти-Ливан. – Завтрак. – Зебедань. – Ночлег и первые письма. – Долина Баррады. – Могила Хама. – Айн-Фиджи. – Каменистая пустыня
Проехав равнину, лежащую непосредственно за городом и Пиниевой рощей, мы стали слегка подыматься по шоссе в горы. Скаты этих гор, как я упоминал выше, перерезаны площадками и представляются взору словно ступени какой-то гигантской лестницы. На этих площадках разведены виноградники, масличные и тутовые деревья. По мере того, как мы подымались все выше и выше, под нами расстилалась роскошная картина Бейрутской бухты. Справа, горная цепь седого Ливана [7] уходила широким мысом в море, охватывая громадным амфитеатром разнообразную зелень садов и сливающуюся на горизонте с небом лазурь Средиземного моря. По морю скользили и грузились мачтовым лесом на тихом рейде всевозможной величины суда. Масса белых домов Бейрута, ярко залитая лучами солнца, резко выделялась как бы среди роскошного зеленого ковра. Окрестные селения с каменными оградами казались кружевным узором, небрежно раскинутым по краям этого ковра. Я наслаждался этим видом до тех пор, пока тонкий туман горных облаков не скрыл от глаз всю картину.
7
Ливан в переводе значит «белые горы».
Мы свернули с шоссе и вступили в слой облаков, подымавшихся беловатым дымом со дна долины. Подул свежий ветер, стало накрапывать и пошел дождь. А дорога-то, дорога! Я верить не хотел, что мы следуем по «Царскому пути», как цветисто называют старую дорогу из Бейрута в Дамаск. Вообразите себе кучи булыжника и щебня, навезенные для мощения мостовой, прибавьте к этому крутые подъемы и спуски и тогда получите приблизительно верное понятие о сирийских и палестинских путях сообщения. Хотя Французская компания и проложила шоссе из Бейрута в Дамаск, по которому ходят дилижансы и фуры, но большую часть тяжестей продолжают возить вьюками, предпочитая старый путь, чтоб не платить шоссейного сбора. Скоро нам попались навстречу длинные вереницы верблюдов, мерно выступавших друг за другом, и лошаки, высоко навьюченные тюками хлопка.
Пройдя верст двадцать, мы выбрались опять на шоссе и остановились для отдыха в хане «Мудейридж». Неприхотливо устройство такого постоялого двора: каменный сарай с плоскою крышей, разделенный внутри на две половины; в одной живет хозяин с семейством, в другой останавливаются путешественники. Его Высочество был встречен ротою пехоты, с хором музыки, игравшим: «Боже Царя храни». Во время завтрака, дождь полил как из ведра, а музыка, не смущаясь, продолжала увеселять нас пиесами из «Трубадура», «Травиаты» и тому подобным репертуаром, обязательным для всех военных хоров. Этот хор играл еще сносно, но все остальные, которые доводилось волей-неволей слушать, только раздирали ухо. Отдыхая, я с особым наслаждением истреблял превосходный виноград и рассматривал нескольких жителей, пришедших из окрестностей. Между ними некоторые с виду напоминали малороссийских казаков прошлого столетие: бритые головы с чубом, усы, без бороды, курточка, кривая сабля и цветные шаровары, спущенные почти до пяток, составляли их наряд.
Спустя полтора часа, мы отправились дальше, все еще поднимаясь к перевалу через хребет. Было холодно. Угрюмый вид поперечных долин, ущелья с темными расселинами, без всяких следов растительности, напоминали осень, в ее самый неприветливый период. Но вот, наконец, добрались до перевала: тесный кругозор раздвинулся и открыл вид на долину Бекаа, покрытую полями как мозаикою. Бекаа отделяет Ливан от Анти-Ливана на пространстве трех и четырех часов пути в ширину и на 24 часа в длину. В ней много развалин замков, сохранившихся от времен владычества крестоносцев. Спуск в долину занял не больше часу времени. Я отстал от Великого Князя, разговорившись с молодым турецким чиновником, выехавшим на встречу Его Высочества, от лица дамасского генерал-губернатора. Он рассказывал, как однообразно и скучно тянется жизнь в Дамаске, да и вообще на всем Востоке, как апатичен к делу народ; как неразвиты женщины и как трудно образованному человеку жить в такой обстановке.
Тем временем Его Высочество подъезжал уже к лагерю, разбитому для нас на жниве, около местечка Шторы. Навстречу ему выехали окрестные арабы и бедуины, приветствуя криком и пальбою, а женщины, стоявшие на крышах, визгом. Наш лагерь составляли два большие шатра, окруженные палатками совершенно особенной, турецкой формы: прямой цилиндрический корпус, покрытый конусообразным верхом, который украшен медным шаром или флагом. Каждая палатка предназначалась для помещения двух человек и заключала в себе две постели, умывальный столик с табуретом и толстый ковер. Обстановка роскошная, не говоря уже о зеленом шатре, подбитом красным шелком и убранном коврами с мягкими подушками, который предназначался для приемов. В другом зеленом шатре был накрыт отлично сервированный обеденный стол. Оказалось, что это сделано по приказанию Султана.
Проехав верхом 35 верст или, иначе сказать, 7 часов, легко себе представить, с каким удовольствием все собрались к обеду. Я забыл сказать, что нас сопровождали бейрутский губернатор Киамиль-паша, весьма образованный человек, свободно говоривший по-французски, и Акиф-паша, с двумя эскадронами кавалерии. За обедом, против Его Высочества поместился Акиф-паша, между Макеевым и нашим казнодаром. Несмотря на толщину, коренастый и живой Акиф-паша оказался веселым собеседником. С казнодаром он тотчас же заключил союз дружбы, назвав его Сатачао-паша. Не желая обидеть друга, наш, всегда трезвый, казнодар был вынужден осушать стакан за стаканом, что немало способствовало общему веселью. Когда встали из-за стола, солнце уже скрылось, окрасив небо и всю долину малиновым цветом. Ливан уже оделся в темный покров ночи, а противоположная цепь Анти-Ливана резко выступала в багровом свете зари, пока не потухли ее лучи и не заиграли в небе звезды. Я пошел в палатку и сел за дневник; мой товарищ уснул; шумный лагерь все затихал и вскоре наступила совершенная тишина, изредка только прерываемая побрякиванием колокольчиков на животных, доедавших свой корм.
К 5 часам утра все уже были на ногах, пили чай, торопясь выступлением, чтобы раньше придти в Баалбек; пока седлали лошадей, бедуины разделились на две стороны и представили военные игры, изображавшие войну между враждебными племенами. Сначала выехали шейхи, а прочие пели воинственные песни, возбуждая друг друга к бою, прославляя мужество и ловкость воинов, стройность и быстроту коней. За шейхами стали выезжать поодиночке рядовые воины; гонялись друг за другом, потрясая копьями, махали саблями, а под конец обе стороны с криком бросались в свалку, Нельзя сказать, чтобы лошади у них были хороши. Ничуть не бывало; у большей части, при малом росте и коровьем заде, передние ноги разбиты. Они разве только сухостью и типичными головками напоминают воображаемых нами арабских лошадей. Между всадниками бросался в глаза в особенности один бедуин, вооруженный копьем, в черной с белыми полосами абаиэ, с голыми ногами и грудью. Чрезвычайно типична была его выбритая до темени голова и длинные пряди волос на затылке. Он метался как угорелый и, казалось, должен был по ходу игры наводить ужас на врагов одним своим видом. В противоположность ему, другой поражал мужественною красотой. Сухой и стройный как пальма, с прямым носом, клинообразною бородой, черными глазами, при бронзовом цвете лица и с великолепным оскалом белых зубов. Продолжая сражаться, бедуины двинулись вперед, а за ними потянулись и мы.
От Шторы дорога идет по старательно возделанной долине Бекаа, незаметно пересекая ее по диагонали до Баалбека, лежащего у самого подножия Анти-Ливана. Суглинистые поля буро-красного цвета покрыты плоскими обломками плитняка, что не мешает им, однако, быть чрезвычайно плодородными. Деревни, окруженные виноградниками, представляются группами из четырехугольных башень, под кровом которых помещаются люди, скот и все хозяйство. На час пути от Шторы лежит деревня Микале, с большим каменным домом, занимаемым иезуитскою школой, которую посещают за неимением другой и православные дети. Потом городок Захле, резиденция православного митрополита, очень симпатичного араба, который сопровождал Великого Князя верхом, вместе с диаконом, ехавшим на осле, и бежавшим рядом конюхом. Пред всяким селением жители выезжали верхом навстречу и, джигитуя, сопровождали до следующей деревни. Женщины выходили на улицу, или стояли на крышах, встречая здесь, как и прежде, резким криком и визгом, в знак приветствия. Под всадниками попадались довольно кровные лошадки, но и те, большею частью, были не беспорочны, вследствие раннего употребление под верх, так как оседлые арабы и бедуины садятся на жеребят чуть ли не годовалого возраста.
Еще с утра небо хмурилось, а когда мы прошли Захле, стал перепадать дождик, сопровождавший нас, с небольшими перерывами, почти до самого Баалбека. Позавтракав в деревне Талия, к двум часам мы были в виду Баалбека, древнего Гелиополиса, после семи с половиной часов ходу. Не доезжая какой-нибудь версты, показался зеленеющий оазис с шестью колоннами и какими-то желтоватыми массами. По мере приближения, колонны и постройки скрылись за густою листвой садов. Навстречу выехали местные власти. У каменных оград и вдоль водопровода стояли жители. Глаза мои блуждали с одного предмета на другой, не зная, на чем остановиться; но вот повернули за угол и пред нами, неожиданно, выросли величественнейшие развалины глубокой древности. Они состоят из таких громадных монолитов, что не веришь в возможность подобной постройки усилиями человеческих рук. Непонятно! Чувствуешь только, что культура народа, воздвигавшего такие исполинские сооружения, стояла на высокой степени.