Путешествие рок-дилетанта
Шрифт:
Вот я и стал рассматривать тексты, исполняемые ВИА и солистами, как явление литературное. Больше того, я вслушивался в них с доверием неофита, стремящегося почерпнуть необходимую жизненную мудрость. Что же я услышал?
Я услышал, что «вся жизнь впереди, надейся и жди», что «обручальное кольцо — не простое украшенье», что «ничто на земле не проходит бесследно», что «взлететь над суетой порой не просто-просто-просто-просто…». И так далее.
Когда я просил перевести мне зарубежные тексты, часто получался конфуз. Оказывалось, что певцы иной раз попросту повторяют одну и ту же полюбившуюся им фразу, чаще всего вполне бессмысленную.
Я вовсе
Но я никаким образом не хотел признать, что эти тексты могут быть «учителями жизни», ибо знал, что даже у русских поэтов так называемого «второго ряда», не говоря о гениях, в каждом стихотворении чувств и мыслей в десять раз больше, чем в любом из прослушанных текстов. Тем не менее редко еще приходится слышать, что русская поэзия (или поэзия вообще) является для молодых «учителем жизни».
Здесь мне хочется сделать небольшое отступление. Видимо, сами музыканты прекрасно понимают, что хороший поэтический текст песне все-таки нужен. Поэтому в последнее время наметилась тенденция — использовать в современной музыке стихи крупных поэтов, не предназначенные специально для пения. Греха в этом нет. Композиторы испокон веку пишут музыку на полюбившиеся им стихи. Важно, как они это делают.
Говорят, что обращение к поэтической классике пробуждает у молодежи интерес к поэзии. Действительно, в библиотеках был зафиксирован кратковременный «поэтический бум» после выхода диска Тухманова «По волне моей памяти». Тогда особенно активно брали книжки Ахматовой, Гильена, разыскивали стихи Волошина. Словно обнаружили вдруг за лавиной песенно-поэтической банальности чистый родник поэзии.
Но вот что меня лично смущает. Некоторые музыканты относятся к классическим стихам так, словно те — не более чем сырьевой материал для их музыки. Не влезло слово — убрать! Композитору захотелось изменить смысл строки — пожалуйста!.. Между тем стихотворный текст — такой же памятник культуры, как картина Сурикова или здание Эрмитажа, если хотите. Никому не придет в голову подмалевывать лишнюю фигуру на полотне «Утро стрелецкой казни», равно как и надстраивать Эрмитаж. Эти памятники охраняются законом. Почему же известнейшая певица поет вдруг в классическом сонете Шекспира: «Есть одна беда — моей любви лишиться навсегда»? Неужто у великого поэта и драматурга было такое колоссальное самомнение! Открываем книгу и видим: нет, Шекспир скромен. Он написал, что «есть одна беда — твоей любви лишиться навсегда». Остается предположить, что он обращался непосредственно к певице, а она восприняла это обращение буквально.
Скажете, мелочь? «Твоей» — «моей», какая разница? А разница есть, и большая.
Или слышим недавно в том же исполнении: «Я вернулась в мой город, знакомый до слез…» Казалось бы, тоже мелочь. Но ведь вернулся в этот город поэт, вернулся лет за двадцать до рождения певицы, и ему естественно было написать о себе в мужском роде. И он знал, какие адреса у него есть и чьи голоса найдет он по этим адресам. И у него были основания сказать: «Петербург, я еще не хочу умирать…» А получилось так, что он, наряду с песенниками Милявским и Резником, чьи фамилии стоят рядом с его фамилией на обложке модного диска, — не больше чем автор подтекстовок к очередным шлягерам.
В результате вольность оборачивается бестактностью, искажением истинного поэтического
Но вернемся к нашей теме.
Пословица гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Применительно к вокально-инструментальным ансамблям можно сказать, что лучше один раз услышать, чем сто раз прочитать.
Я много читал об ансамбле МАШИНА ВРЕМЕНИ — и хорошего, и дурного. Потому, когда представился случай, я поспешил на концерт. Я уже смутно чувствовал, что исследуемая функция «учителя жизни», приписываемая рок-музыке, зависит не столько от текста и даже не столько от музыки, сколько от атмосферы восприятия.
Для начала я пошел в ближайшую театральную кассу и спросил билет во Дворец спорта, где проходили гастроли МАШИНЫ. Кассирша посмотрела на меня, как на ненормального, и сообщила, что билетов нет и не будет. «У меня эта МАШИНА вот где сидит!» — раздраженно добавила она, и я направился в другую кассу.
По улицам сновали стайки подростков, имеющие, как я понял, ту же цель. Подростки были мобильнее меня. Может быть, поэтому билетов не оказалось ни в одной из касс. Я понял, что нужно менять тактику.
Я запасся письмом журнала в концертную организацию и, отстояв очередь к администратору, состоявшую из людей с аналогичными письмами, получил желанный билет. На моих глазах в билетах было отказано двум солидным дамам, одна из которых козыряла заграничным паспортом, а другая, плача, говорила, что сын не пустит ее домой без билета.
Признаться, я не ожидал такого масштаба популярности МАШИНЫ.
Концерт состоял из двух отделений. Первое выглядело довольно-таки унизительно. Выступали эстрадные актеры, не имеющие и доли популярности МАШИНЫ ВРЕМЕНИ. Они знали, что публика пришла не на них, что сбор делает МАШИНА, а они присутствуют в концерте в качестве обязательной нагрузки. И публика знала это, что не способствовало обоюдному уважению. Актеры отбывали номер, а зрители не задерживали их на сцене, чтобы приблизить выход кумиров.
Среди прочих в первом отделении выступил и некий неизвестный мне (и молодежной публике) вокально-инструментальный ансамбль. На сцену бодро выбежали человек пятнадцать в униформе, бодро спели бодрую песню нулевого содержания и бодро убежали, героически улыбаясь. Чему они улыбались? Неужели собственной стандартности?.. Я не понял только, почему их было пятнадцать, а не семьдесят и в чем отличие такого ВИА от хора.
Антракт прошел в предвкушении счастья. Я приглядывался к публике. За исключением «престижных» зрителей, доставших билеты на концерт только потому, что это было трудно (а таких было не так уж мало), основную массу составляли поклонники МАШИНЫ. Они тоже делились на бывалых, помнивших выступления ансамбля в качестве любительского, и новообращаемых, привлеченных сюда волной моды.
И вот, наконец, в огромном Дворце спорта погас свет, высветился разноцветными огнями задник сцены, и на нее под рев зала выбежали четыре молодых человека, одетых разнообразно. Один, помнится, был в пляжной кепочке.
За моею спиной сидел паренек лет шестнадцати. Кажется, он подогрел свой интерес к выступлению стаканом вина. Впереди сидели две девушки примерно его возраста.
«С давних лет я любил не спектакль, а, скорей подготовку к спектаклю…» — начал солист. Зал встретил первые слова аплодисментами.