Путешествие с дикими гусями
Шрифт:
– Это не мой телефон. – Я оглядываюсь на девчонку, отошедшую от меня на безопасное расстояние и, по ходу, размышляющую, не забить ли ей вообще на трубку и дать деру. Наверное, не привыкла, чтобы в мобильник так орали.
– Тогда просто дождись меня, - просит Ник. – Жди и не делай глупостей, понял, Денис?
Пришлось пообещать. Хотя глупости, по ходу, меня находят сами.
Бегемот. Германия
Время сразу после возвращения к Яну было для меня самым тяжелым. Думаю, я бы сорвался и наглотался чего-нибудь, как Борька, если бы не Бегемот.
Когда
Наверное, жирдяй почувствовал, что мне не по себе. Стыдливо сунул шоферу деньги, выставил его за дверь и улыбнулся – будто извинялся передо мной за все это. А потом сделал приглашающий жест рукой и пошаркал вглубь квартиры. Двигался он медленно и с большим трудом. Я тихонько топал за ним, оглядываясь по сторонам. Жилище толстяка было небольшим, но уютным и очень чистым. Похоже, к нему приходила убираться домработница. Сам он, наверное, в последний раз нагибался до пола килограмм сто тому назад.
Фраер добрался наконец до спальни с широченной кроватью. Шелковое покрывало в рюшечках, гора подобранных по цвету подушек – очень мило. Толстяк рухнул на постель, тяжело дыша и хлопая на меня грустными темными глазами. Его черты давно расплылись в бледную перезрелую грушу, но сохранили мягкость и наивную доброту, делавшие физиономию привлекательной, несмотря на весь жир. Я легко мог представить человека с таким лицом выпекающим булочки с повидлом для детсадовцев или возящим бабулек по парку в кресле-каталке. Хотя вот с детсадовцами я, пожалуй, хватил лишку, да.
– Ви хайст ду? – спросил, отдышавшись, жирдяй.
– Денис.
– Майн наме ист Бенедикт.
Я сразу окрестил его про себя Бегемотом. Толстяк все смотрел на меня и трындел о чем-то бархатным печальным голосом. Я нефига не понимал, но меня напрягал треп. Я что сюда пришел выслушивать про его тяжелую жизнь? А потом время кончится, и этот же симпатяга нажалуется на меня Яну. Я стану крайним и буду виноват, что не успел найти фитюльку во всех этих жировых складках. Нет уж, пусть он свою домработницу проблемами грузит, а мне пора делом заняться.
Когда я стал решительно раздеваться, фонтан Бегемота иссяк. Он просто сидел в ах...е и пялился на меня круглыми глазами. Я залез на кровать и принялся стягивать с фраера халат. Прикольно, но он даже слегка сопротивлялся, будто это я собирался его поиметь, а не он меня. Под халатом все оказалось не так уж страшно – в конце концов, толстяк недавно мылся и даже пах парфюмом. В общем, я сделал все сам. Бегемот оказался скорострельным. Отработал я его за четверть часа, а куда остальное время девать? Заказал-то он меня аж до десяти. Но хозяин-барин.
Я хлопнулся рядом с ним на подушку и спрашиваю:
– Вас воллен зи?
Бегемот давай снова бормотать и гладить меня – осторожно так, будто я хрустальный. Я не люблю, когда меня трогают, но пришлось терпеть. Бегемот же от процесса тащился так, что у него от вздохов аж сиськи с подбородками тряслись, и в зобу все спирало. Мне его, если честно, даже жалко стало. По ходу, страдал мужик от жуткого недотраха. И другого выхода, как штрихеров покупать, у него не было. Насчет того, что Бегемот мог бы выбрать мальчика постарше, я тогда не задумывался. Кому-то нравятся блондинки, кому-то парни в коже, а кому-то малолетки. Это в порядке вещей.
В общем, когда толстяк наконец насмотрелся и натрогался, он на радостях вытащил из шкафа здоровенную коробку конфет и стал мне их скармливать прямо в кровати. Я обнаглел и попросил у него колы. Он в кухню полетел, будто с него сразу центнер весу свалился. Припер мне не только колу, но еще и гору пирожных. Я все это потребил – надо же спасать человека! Бегемот сидел рядом, смотрел мне в рот и иногда робко протягивал салфетку – отереть со щек крем и сливки. Я же завладел пультом и щелкал каналами огромной плазмы, висящей прямо напротив кровати. Потом поплескался в душе и свалил.
Через несколько дней меня привезли к Бегемоту снова. Потом еще. И еще. Он стал моим постоянным вторничным клиентом. Я быстро расчухал, что позволять ему себя щупать вовсе не обязательно. Он сам спросил, нравится ли мне это, а я ответил: «Нет». И все – он больше пальцем ко мне не притронулся. Скис поначалу только. Я хотел объяснить, что это типа не личное, мне не его именно прикосновения противны, а вообще. Но слов, как всегда, не хватило. А Бегемот ничего, пережил.
В итоге встречи наши проходили так. Сначала я делал то, зачем пришел. Это было легко – Бегемот хотел многого, но почти ничего не мог. Потом толстяк накрывал мне поляну – видать, мучило его, что я такой худенький, хотел уравнять разницу в весе. Подперев подбородок пухлыми ладошками, Бегемот смотрел, как я жру, и радовался так, будто каждая ложка мороженного или кусок пиццы отправлялись напрямую в его собственный желудок. Очистив тарелки, я заваливался в кровать, и мы вместе смотрели какую-нибудь тупую комедию или мультики. Крокодил Данди, шпрехающий по-немецки – это жесть. Бегемот даже раздобыл икс-бокс, и мы резались в «Кол оф дьюти» прямо с кровати.
Может, он скучал по семье. Или просто по возможности с кем-то поговорить, почувствовать рядом чье-то тепло. Мне кажется, Бегемот был очень одиноким. Не знаю, выходил ли он когда-нибудь на улицу. Подозреваю, что продукты ему закупала та же домработница. Зато мы часто спускались в небольшой бассейн в подвальном этаже дома. Жильцы могли резервировать его у консьержа, так что Бегемот знал, что нас там никто не побеспокоит.
Он величественно спускался в воду в своих огромных семейных трусах и начинал плавать кругами, пофыркивая, как настоящий гиппопотам. Если я правильно понял, эти процедуры прописал ему врач – в воде толстяк становился гораздо легче. Это было единственное место, где он мог более-менее свободно двигаться. Я нырял вокруг него, брызгался или просто лежал на дне, глядя, как надо мной проплывает огромная бледная туша, колыхаясь раздутыми семейниками. Не знаю, что Бегемот говорил консьержу. Может, что присматривает за племянником. Проблем у меня, по крайней мере, никогда не было.