Путешествие туда и сюда
Шрифт:
Рядом с ним красовались ещё три костюма. Два чёрных и один белый.
– У тебя, смотрю, тот же набор, – хмыкнул в окне Бронислав Матвеевич. – Какой наденешь? Спрашиваю, чтобы разнообразить наш вид на пиру. А то припрёмся все в чёрном, будем как вороны за столом сидеть.
– Лично я бы не хотел сидеть, как белая ворона, – усмехнулся я.
– Отлично, – удовлетворённо кивнул тесть. – Значит, я надену белый.
С этими словами он исчез. Я пожал плечами. Откровенно говоря, я вовсе не собирался надевать местный костюм. Мне и моя рубаха всегда казалась нарядной.
Василиса
– Ты ведь не пойдёшь на пир в этом? – она тронула ворот моей рубахи.
Из её недр тут же показалась ушастая голова.
– Мяу? – поинтересовался Че.
–Если хочешь, могу надеть свой водолазный костюм, – улыбнулся я девушке. – А ты, – я взял котёнка на руки, – лучше посиди здесь. А то некоторые местные жители странно к тебе относятся. Обещаю принести сочный кусочек какого-нибудь кабанчика.
Чебурик фыркнул и уцепился коготками за ткань рубахи. Мол, пейте там, чего хотите, а свой тёплый домик я вам не отдам.
– Может, всё-таки смокинг? – Василиса приподняла бровь.
– Какой ещё? – не понял сначала я. Потом понял и покосился на шкаф. – Да ну его. К чему нам пафос? К тому же, в водолазном костюме я смотрюсь очень мужественно. Подчёркивает мускулатуру, с этими словами я стянул рубаху и бросил на кровати к вящему удовольствию котёнка, тут же в ней зарывшегося. Я скрестил руки и напряг грудные мышцы.
– Красивый, красивый, – засмеялась Василиса и, чмокнув меня в щёку, поднялась с кровати. – Переодевайся. Пойду, папе помогу. А то он без меня может не справиться.
Я расплылся в улыбке. Интересно, с чем этот великий учёный может не справиться? А девушка обернулась на пороге комнаты и произнесла:
– Лучше смокинг.
20
Я, разумеется, поступил по-своему. В конце концов, царевич я, или нет? Жаль, зеркала в комнате не оказалось. А то бы я точно потратил минут пять-десять на самолюбование.
– Ну, как? – на всякий случай спросил я ослика, когда облачился в подарок Ахти.
– Были бы пальцы, показал бы, – оскалился Ницше.
– Который? – я приподнял бровь и пристально поглядел на своего скакуна.
– А есть разница? – удивился ослик.
Я только усмехнулся. Не хватало ещё тратить силы на лекцию о жестах. И времени жалко, и Ницше она не пригодится.
Я уже собирался покинуть комнату, когда вспомнил про шприц с зельем. Задумался, куда его запихать. Кое-как втиснул под рукав.
Ослик выскочил первым и замер на Радужном мосту, который мерцал сразу за порогом.
– Иван, дорогуша, – услышал я голос Зинаиды Сигурдовны Хеймдаль, – поторопись. Там уже все собрались. Ждут только тебя.
– Тогда полетели, – пожал я плечами и тоже занял место на мосту.
– И побыстрее! – вставил Ницше.
И мы понеслись. У меня даже кишки к спине прилипли. К счастью, уложились мы в два десятка секунд. Нас с осликом просто-таки внесло в тёмное помещение, в котором я узнал давешнюю таверну с головой хряка на вывеске.
– О! Иван! – оглушил меня радостный возглас Тора.
– Йа-йа! – то ли по-немецки, то ли попросту на ослином воскликнул Ницше.
Пока мы шли к месту посадки, я заметил тестя и супругу, устроившихся по одну сторону от сидевшего во главе стола Одина. Василиса была восхитительна, но я её сегодня уже видел в новом наряде. Бронислав Матвеевич, как и планировал, надел белый смокинг с красным галстуком бабочкой. Ага, вот с этим предметом ни один гениальный учёный не справится. Я даже в собственных силах не был уверен.
Аркадий Петрович с Антуаном Пустопорожним расположились напротив. Что характерно, оба были в белых костюмах. Правда, поэт от галстука отказался совсем, а блогер намотал на шею какую-то фиолетовую тряпочку, что смотрелось, на мой взгляд, несколько нелепо. Короче, наша команда, кроме нас с Василисой, выглядела стаей белых ворон.
Супруга, правда, при виде моего наряда тут же закатила глаза. На что я ей ответил широкой улыбкой. Имею право одеваться во что захочу. Царевич я, или кто?
Тор похлопал меня по плечу, и я не заметил, как очутился на широкой лавке между громовержцем и его дочкой. Труд тут же плеснула мне в здоровенную кружку какого-то напитка. Один из асов провозгласил тост в честь дорогих гостей. Пришлось пить. Кажется, в кружке было пиво. Вроде, неплохое. Тёмное, бархатистое. Пролилось в желудок легко и приятно. На тарелке тут же оказалась крупная нога кого-то из пернатых, зажаренная до хрустящей корочки.
После четвёртой опорожнённой кружки Браги спел свою песню про то, что всё в наших руках. Баб и ягнят он оставил на прежнем месте. Судя по всему, народу понравилось. Даже Ницше радостно и одобрительно кричал за моей спиной, а потом с упоением захрустел морковкой.
Ещё через какое-то время валькирии дружно затребовали от Ароза Азорина какое-нибудь новое стихотворение. Аркадий Петрович выглядел несколько уставшим, если не сказать замученным. То ли сказалась вчерашняя пирушка, немилосердно продолжившаяся сегодня, то ли ещё чего. Он немного поотпирался, но потом вздохнул и продекламировал:
Я покинул родимый дом,Дорогую оставил Русь.Потрудившись вчера за столомЯ сегодня питаю грусть.Аркадий Петрович и в самом деле как-то сдал. Он ведь и правда пожилой человек. Ему, поди, уже тяжеловато вот так со всеми веселиться.
Глянет белочка мне в окно,Подмигнёт и растает как сон.Я устал от радушия, ноЯ радушием этим польщён.Валькирии зашушукались. Видимо, ожидали от своего кумира чего-нибудь более романтического. Поэт же снова вздохнул и продолжил: