Путешествие в детство
Шрифт:
Стучат, постукивают колёса вагона. Я лежу на верхней полке и смотрю, как проносятся за окном картинки. Сверху мне всё видно лучше. Вон корова с телёнком на полянке пасутся. А вон мальчишка на велосипеде крутит педали. Видно, что торопится, наверно, наш поезд догнать хочет. Всё, отстал, зато домики показались. На бабушкин похожи. Не успела рассмотреть. А теперь – деревья. Большие. Высокие. Как их много! Дремучий лес! Как близко, совсем рядом. Мелькают так быстро-быстро! Глаза устали!
Отворачиваюсь от окна и, глядя в потолок вагона, мечтаю о скорой встрече с бабинькой и своими подружками-сёстрами. Представляю себе, как все непременно будут радоваться моему приезду и удивляться тому, какая стала я взрослая. Конечно, уже ведь не детсадовка, как
Какие живые и яркие детские воспоминания! Как будто это было вчера – я опять на всё лето ехала к бабиньке Мане, доброй, хлебосольной и весёлой. А она ждала меня, свою единственную внучку, в уютном доме с шестью окошками в резных наличниках.
Забот в деревенском хозяйстве всегда хватало: содержать дом в чистоте, поддерживать порядок во дворе, обихаживать скотину. Дедушка ещё работал на заводе, поэтому от него пахло железками и машинным маслом.
День у них с бабушкой начинался рано. Спросонья я слышала хлопанье дверей, скрип ворот, петушиную разноголосицу. Потом раздавалось мычанье коров, цокот лошадиных копыт и щёлканье пастушьего кнута. Они постепенно затихали, удаляясь. Наступала тишина. Снова наваливалась дремота. Но скоро по избе разливались вкусные ароматы и бабушкин ласковый голос будил меня.
Я ещё несколько минут, нежась, лежала на мягкой перине и наблюдала, как кошка играет с упавшим клубком, а солнце сквозь задёрнутые шторки рисует на полу кружевной узор.
Мне очень нравилось убранство бабушкиного дома. Узорчатые подзоры украшали торжественную кровать с высокой пирамидой подушек, укрывшейся белоснежной кружевной накидушкой. В дверных проёмах висели длинные полотняные шторы, а на окнах – коротенькие задергушки. Вышитая скатерть покрывала круглый стол в большой комнате, а такие же нарядные салфетки – комод и нижнюю часть резного буфета. Всё было сделано бабушкиными руками.
Я до сих пор берегу одну скатерть из выбеленного льна, расшитую яркими узорами гладью, одинаково нарядную с лицевой и изнаночной сторон. Кроме неё, в семье трепетно хранится ещё одна реликвия, сочинённая бабушкой к моему рождению, – уголок для младенца из тончайшего батиста, украшенный по всем четырём сторонам и в центре филигранной вышивкой ришелье. В него наряжали новорождённых уже трёх поколений нашего рода.
Моя бабушка умела всё. В углу спальной части дома примостилась расписная, с ножным приводом швейная машинка «Зингер», в сенках стоял станок с челноком, на котором бабушка при необходимости ткала грубоватые, но такие нарядные половики, а за печкой притаилась прялка. Я любила наблюдать, как из-под бабинькиных толстых пальцев выползает тоненькая нить и сама наматывается на пляшущее веретено.
Бабинька, когда у неё случалось нездоровье и больные ноги не давали ей хлопотать по дому, пристраивалась с каким-нибудь задельем на жёсткой кушетке-лежанке у печи. А я, если не убегала на улицу с подружками, мостилась рядом, с любопытством глядя, как ловки в работе бабушкины руки в синих полосках вен.
Мне хотелось быть такой же умелой, и бабушка всегда разрешала пробовать силы в занятиях, мне не знакомых. Она учила меня месить тесто, орудовать скалкой, рубить капусту сечкой в деревянном корытце, подсказывала, что мыть полы лучше вдоль половиц, а не поперёк, показывала, как правильно выкручивать мокрую тряпку. Под бабушкиным присмотром я, маленькая, шила куклам наряды, вышивала салфетки и вафельные полотенца. В семь лет знала, что такое стебельчатый шов, простой
В то лето бабинька, узнав, что зимой я самостоятельно научилась делать спицами простые петли, подарила мне первый детский альбом по вязанью и научила вязать носки и варежки.
В доме повсюду валялись мои незаконченные рукоделья. Обладая нетерпеливым характером и неуёмным любопытством, я по обыкновению бросала начатое на полдороге, потому как всегда находилось что-то ещё более интересное для маленькой девочки. Поэтому бабушка придумала для меня прозвище – «деушка-семиделушка».
Любопытно, что моя мама, бабушкина дочка, за всю жизнь не держала спиц в руках и не умела вышивать. Я же с удовольствием впитывала все умения, какими бабинька щедро делилась со мной. Она даже умудрилась научить меня, пятилетнюю, бить чечётку тогда, когда сама этого делать уже не могла из-за болезни ног, и отбивала нужные ритмы ладонями по столешнице.
Конечно, у меня не всегда всё получалось. Мне так и не покорилась прялка с веретеном. А сколько раз я возвращалась от колодца в мокрых сандаликах и с пустыми вёдрами! Это ведь очень непросто – идти с коромыслом на плечах так, чтобы вода, налитая до краёв, не колыхалась и не выплёскивалась на траву. Живя в городской квартире, я просто открывала кран при надобности, но у бабушки мне хотелось быть такой ловкой, как требовала деревенская жизнь. И если моя бабинька и подружки лёгкими павами плыли к дому с полными вёдрами на коромыслах, то и я этому научилась.
Вот чего не умела делать, так это бегать по земле босиком. Нежные пятки городской девочки приятно щекотала зелёная травка. Но как только нога ступала на каменистую тропку, все песчинки и галечки впивались в подошву грубыми гвоздиками, и я бежала обуваться в сандалии.
Позади дома начинался большой огород, где каждое лето выделялась пара грядок для меня. Дедушка подарил мне детский набор огородных инструментов. И я с воодушевлением поливала своё маленькое хозяйство, выдёргивала сорную травку и ждала, когда потолстеют морковные хвостики или надуются круглыми семенами стручки сладкого гороха. Это занятие казалось гораздо увлекательней, чем строительство песочных куличиков в родном городе.
Очень весело было и приглядывать за цыплятами, когда их начинали выносить на полянку перед домом. Жёлтые пушистые комочки бестолково сталкивались, роняя друг друга, и тоненько пищали. А я зорко следила, чтобы никто не потерялся, проявляя, наверно, большую озабоченность, чем их мама-курица. Цыплята росли на глазах. Уже через две недели у них вырастали пёрышки на хвостах и крыльях, а молодые петушки начинали устраивать первые бои.
Меня радовало, что у бабушки водились только куры и не было гусей, которых я боялась. Гусей разводила двоюродная тётка Валентина, чей дом стоял через дорогу напротив. Когда я направлялась в гости к её дочкам, то внимательно осматривала улицу: далеко ли гусиный выводок? Оценив расстояние до воинственных птиц, я стремглав неслась к дому сродников, а гуси, вытянув шеи, с шипением гнались следом, пока калитка не захлопывалась перед их клювами.
С удовольствием я участвовала с бабинькой в хозяйственных хлопотах. Одним из таких полезных развлечений был поход с выстиранным бельём на городской пруд. Лет с восьми я ходила вдвоём с бабинькой, и она учила меня полоскать бельё и отбивать его деревянным вальком. Бабушка управлялась с большими вещами, а мне поручала салфетки и полотенца. Я старалась изо всех сил, размахивая маленьким вальком, специально выструганным для меня дедушкой.
С двенадцати лет я уже самостоятельно справлялась с этой работой. Сговорившись с кем-нибудь из сестёр, мы выезжали каждая со своего двора, толкая перед собой одноколёсные тачки с большими корзинами, наполненными выстиранным бельём, пахнущим хозяйственным мылом. Наперегонки бежали мы с неповоротливым грузом в проулок, пересекали три улицы и выруливали прямёхонько к пруду. На деревянных мостках, выбеленных мылом, водой и солнцем, обязательно уже кто-то был.