Путешествие в Египет
Шрифт:
Бонапарт сидел за столом перед картой Египта. Возле него находились Каффарелли, Фурье и переводчик. Монахи по-итальянски изложили ему цель своего прихода. Бонапарт улыбнулся; они польстили ему больше, чем при всем старании мог бы польстить самый угодливый царедворец. Его слава докатилась до Азии и через Йемен достигнет Индии, опередив его самого. Он сам не знал, как велико могущество его имени, и двое бедных монахов, проделав сто лье по пустыне, убедили его в этом. Он пригласил пришедших присесть и, пока они пили кофе, продиктовал переводчику фирман.
Именно его и показали нам монахи; этот фирман охранял их передвижение и перевозку продовольствия по пустыне и в городах. С этого дня монахов стали уважать, но вот французские корабли ушли из Нила и Средиземного моря, турки обрели былое могущество, мамлюки вновь
В этот вечер Бешара вопреки обыкновению слушал, хотя из рассказа отшельника понял лишь то, что тот сопровождал жестами; но он заметил, как внимали мы его речам. Не сумев развлечь нас какой-нибудь сногсшибательной историей в столь поздний час, чтобы затмить впечатление от услышанного, он был вынужден, скрывая стыд под любезной прощальной улыбкой, ретироваться и растянулся на песке у входа в нашу палатку.
II. ЗАКОЛДОВАННАЯ ДОЛИНА
На следующий день, прежде чем расстаться с нами, синайские монахи поинтересовались, есть ли у нас рекомендательные письма в их монастырь. Мы им рассказали, как в день отъезда из Каира отправились с этой целью к монахам греческого монастыря, но нам помешал свадебный кортеж, и мы пустились в путь, рассчитывая только на себя и на свои честные лица, которые должны послужить нам пропуском. Однако монахи заявили, что если бы мы с ними не встретились, то наш внешний вид оказался бы плохим подспорьем в подобном деле, нас вообще не впустили бы в монастырь, по они помогут нам: в благодарность за наше гостеприимство они дадут нам то, чего нам так недостает, то есть рекомендательные письма, с ними нас ждет радушный прием. Мы, в свою очередь, поблагодарили их, благословляя Моисея, собравшего нас близ своих источников. Монахи нацарапали несколько строк по-гречески, мы спрятали листок с такими предосторожностями, словно это был фирман Бонапарта.
Мы провели ужасную ночь; увы, усталость не всегда вызывает сон: у нас усталость сопровождалась сначала глухими болями во всем теле, а затем боль стала отчетливее и острее в отдельных точках. В противоположность рыцарям Арпосто или Тассо, которые были разрублены надвое сверху вниз, мы чувствовали себя так, словно нас разрубили в обратном направлении. Каждый резкий шаг наших дромадеров отзывался в нас такой острой болью, что паши лица искажались гримасами осужденных на вечные муки. В довершение всего в тот день мы покинули берег моря, то есть дорогу в Тор, решив, что по ней мы будем возвращаться, и двинулись па восток; солнце светило нам прямо в лицо, а открывшаяся пустыня оказалась еще более выжженной, если это возможно, чем предыдущие. Широкую равнину, лежащую перед нами, разрезали идущие с востока на запад дюны, а песок, в котором по колено увязали наши верблюды, был мягким и беловатым, как известковая пыль. Около девяти часов поднялся ветер, но не тот свежий и несущий прохладу ветер равнин, а настоящий ветер пустыни, наполненный всепоглощающими частицами, тяжелый и жаркий, как дыхание вулкана. Бешара счел, что настало время нас развлечь, и, заняв место между Мейером и мною, затянул арабскую песню - похвалу хаджину. Вот самые замечательные ее строки: Верблюдица так резва и так торопится в путь, как будто в жилах ее клокочет не кровь, а ртуть. А как худа и стройна! Ее завидя, газель, стыдливо взор опустив, должна с дороги свернуть. II даже доблестный барс за быстроту ее ног без колебанья отдаст когтей разящую жуть. Подобна мастью пескам. Широк и правилен ход Гонись за нею поток - и тот отстанет чуть-чуть. Верблюдица и огонь - кто пылче? Оба равны. Кто легче - ветр иль она? У них единая суть6.
Увы, не понимая, что мы переживаем, певец восхвалял палача перед его жертвами и поэтому не мог претендовать на бурный успех. Панегирик верблюду в подобных обстоятельствах был способен лишь вывести пас из себя и тем самым сделать нас к нему несправедливыми. Ничто так не побуждает отрицать достоинства какого-либо существа, как страдания, причиняемые его недостатками. С тем же успехом можно было воспевать солнце, припекавшее нам головы, легкость пыли, в которой мы увязали, однообразие раскаленного пейзажа, обступившего нас. Ведь мы углубились в одно из вади 7, пользующееся на полуострове самой печальной известностью, из-за зыбучих песков его называют Заколдованной долиной: их вечное движение, подчиненное прихотям ветра, вводит путников в заблуждение, и они сбиваются с дороги.
Пас окружали холмы, ветер срывал с верхушек песок, засыпая им нас так, что мы ничего не видели дальше ста шагов перед собой и задыхались в этом песчаном вихре, как в горниле печи. Наконец, когда пришло время первого привала и мы уже грезили о короткой передышке, не стихавший с утра колючий ветер через пять минут снес палатку, поставленную арабами; вторая попытка тоже не увенчалась успехом; колья не держались в беспрестанно движущемся песке, а если бы они даже и устояли, то лопнули бы веревки, на которых крепилась палатка; самым разумным было последовать примеру арабов и спрятаться в тени верблюдов. Я улегся возле своего, когда Абдулла, обращавшийся ко мне по всем кулинарным вопросам, явился сообщить, что не может развести огонь. Впрочем, новость оказалась не столь печальна, как предполагал бедолага; мы не только не хотели есть, но вообще испытывали отвращение к пище; верх наших желаний в эту минуту - стакан чистой пресной воды; увы, та, которой мы запаслись у колодцев Моисея, была слегка солоноватой; этот недостаток, а также неприятный запах от кожаных фляг и невыносимая жара, нагревшая воду за время пути, делали ее совершенно непригодной для питья. Как нам ни хотелось утолить жажду, но,: увы, мы не смогли сделать ни глотка.
Т
ем временем солнце поднялось и теперь находилось как раз у нас над головами, так что верблюды ' больше не отбрасывали тени; я отошел на несколько I шагов от своего дромадера, спасаясь от исходившего от пего резкого запаха, который из-за жары стал еще острее, и улегся на песок, с головой укрывшись накидкой Бешары. Через десять минут я почувствовал, что бок, обращенный к солнцу, раскалился, и повернулся па 5 другой в надежде, что, когда сварюсь окончательно, перестану испытывать муки: за два часа привала я ни на минуту не сомкнул глаз, а только ворочался с боку на бок под своей накидкой. Я не знал, что происходит с моими спутниками, ибо они оказались вне поля моего зрения, а спрашивать, как их дела, было слишком утомительно. Сам я, под своим плащом, чувствовал себя, как черепаха, заживо сваренная в панцире.
В конце концов наши страдания приняли иную форму: Мухаммед приказал собираться в путь, я поднялся. Песок, служивший мне ложем, был таким мокрым, словно туда вылили кувшин воды.
Мы вновь вскарабкались на верблюдов, подобно покорным, безвольным осужденным, совершенно не интересующимся, в какую сторону идти, твердо зная: нужно двигаться только вперед. Я задал лишь один вопрос, будет ли у нас вечером свежая вода; Арабалла, стоявший ближе всех ко мне, успокоил: мы устроим ночлег возле источника; больше меня ничего не интересовало.
Однако из-за бессонницы, мучившей меня прошлой ночью, недостатка пищи, состояния какой-то размягченности, в котором мы пребывали, начиная с Мукаттама, меня неудержимо клонило ко сну. Я пытался бороться, вспоминал об опасности падения с высоты пятнадцати футов, пусть даже на песок, в чем, правда, не видел ничего притягательного, но скоро мысль об этой опасности стала чисто инстинктивной. Меня преследовали галлюцинации: хотя глаза у меня были закрыты, я видел солнце, песок и даже воздух. Правда, они изменили свой цвет и приняли совершенно необычную окраску. Потом мне показалось, что я нахожусь на корабле, качающемся на волнах. Внезапно я вообразил, что проснулся, упав со своего дромадера, а тот продолжает двигаться; я хочу крикнуть, позвать спутников, но у меня нет голоса; я вижу, как они удаляются от меня, стараюсь подняться и броситься вдогонку, но не могу устоять на ногах из-за песчаных волн, которые обрушиваются на меня, как потоки воды, грозя гибелью. Тогда я пытаюсь плыть, но не помню, как это делать, чтобы удержаться на воде.