Путешествие в Икстлан
Шрифт:
Введение
В субботу, 22 мая 1971 года я приехал в Сонору «Мексика», чтобы увидеться с Хуаном Матусом, индейцем-магом из племени яки, с которым я был связан с 1961 года. Я думал, что мой визит в этот день никак не будет отличаться от множества других визитов, которые я делал за те десять лет, пока я был его учеником. События, которые имели место в тот день и в последующие дни были для меня поворотными. На этот раз мое ученичество пришло к концу. Это не было каким-либо моим уходом, а законченным окончанием учения.
Я уже представил мое ученичество
Моим основным положением в обеих книгах было то, что основными моментами в учении на мага были состояния необычной реальности, производимые приемом психотропных растений.
В этом отношении дон Хуан был экспертом в использовании трех таких растений: datura inoxia, известной, как дурман; lephopheca williambi, известной, как пейот; и галлюциногенный гриб из рода psylecybe.
Мое восприятие мира под воздействием этих психотропных веществ было таким запутанным и внушительным, что я был вынужден предположить, что такие состояния являлись единственной дорогой к передаче и обучению тому, чему дон Хуан пытался научить меня.
Это заключение было ошибочным.
Чтобы избежать любого недопонимания в моей работе с доном Хуаном, я хотел бы прояснить следующие моменты.
До сих пор я не делал никаких попыток поместить дона Хуана в культурные рамки. Тот факт, что он считает себя индейцем яки не означает, что его знания магии известны индейцам яки в основном или практикуются ими.
Все разговоры, которые мы провели с доном Хуаном во время моего ученичества велись на испанском языке, и лишь благодаря его отчетливому владению этим языком я смог получить полные объяснения системы верований.
Я сохранил название этой системы – «магия», и я также по-прежнему называю дона Хуана магом, потому что это те категории, которые он использовал сам.
Поскольку я был способен записать большинство из того, что было сказано на его позднейших фазах, я собрал большую кучу записок. Для того, чтобы сделать эти записки читабельными и в то же время сохранить драматическое единство учения дона Хуана, я должен был издать, а то, что я выпустил, является, я считаю не относящимся к тем вопросам, которые я хочу поднять.
В моей работе с доном Хуаном я ограничивал свои усилия рамками видения его, как мага, и получения ч л е н с т в а в его знании.
Для того, чтобы выразить свою мысль, я должен прежде объяснить основные моменты магии так, как дон Хуан представил их мне. Он сказал, что для мага мир повседневной жизни не является реальным или «вокруг нас», как мы привыкли верить. Для мага реальность, или тот мир, который мы все знаем, является только описанием.
Для того, чтобы упрочить этот момент, дон Хуан сконцентрировал основные свои усилия на том, чтобы подвести меня к искреннему убеждению, что тот мир, который я имею в уме, как окружающий, был просто описанием мира; описанием, которое было накачено в меня с того момента, как я родился.
Он указал, что любой, кто входит в контакт с ребенком, является учителем, который непрерывно описывает ему мир, вплоть до того момента, пока ребенок не будет способен воспринимать мир так, как
Для дона Хуана в таком случае, реальность нашей повседневной жизни состоит из бесконечного потока интерпретаций восприятия, которым мы, т.е. индивидуумы, которые разделяют особое членство, научились делать одинаково.
Ты идея, что интерпретации восприятия, которые делают мир, имеют недостаток, соответствует тому факту, что они текут непрерывно и редко, если вообще когда-либо, ставятся под вопрос. Фактически, реальность мира, который мы знаем, считается настолько сама собой разумеющейся, что основной момент магии состоящий в том, что наша реальность является просто одним из многих описаний, едва ли может быть принят, как серьезное заключение.
К счастью, в случае моего ученичества, дона Хуана совершенно не заботило, могу я или нет понимать то, что он говорит. Таким образом, как учитель магии, дон Хуан взялся описывать мне мир со времени нашего первого разговора. Моя трудность в понимании его концепции и методов проистекала из того факта, что его описание было чуждым и несовпадающим с моим собственным описанием.
Его утверждением было то, что он учит меня, как «видеть», в противоположность просто «смотрению», и что «остановка мира» была первым шагом к «видению».
В течение многих лет я рассматривал идею «останавливания мира», как загадочную метафору, которая на самом деле ничего не значит. И только лишь во время неофициального разговора, который имел место к концу моего ученичества, я полностью понял ее объем и важность, как одного из основных моментов в знании дона Хуана.
Дон Хуан и я разговаривали о различных вещах в свободной и непринужденной манере. Я рассказал ему о моем друге и его проблеме со своим девятилетним сыном. Ребенок, который жил с матерью в течение последних четырех лет, и теперь жил с моим другом, и проблема состояла в том, что с ним делать. Согласно моему другу, ребенок был негоден для школы. У него не хватало концентрации, и он ничем не интересовался. Он всему оказывал сопротивление, против любого контакта восстает и убегает из дома.
«У твоего друга действительно проблема», – сказал дон Хуан, смеясь.
Я хотел продолжать рассказывать ему обо всех «ужасных» вещах, которые сделал ребенок, но он прервал меня.
«Нет нужды говорить дальше об этом бедном мальчике», – сказал он. – «нет нужды ни для тебя, ни для меня рассматривать его поступки так или иначе в наших мыслях».
Его манера была прямой, и его голос был тверд, но затем он улыбнулся.
– Что может сделать мой друг? – спросил я.
– Наихудшая вещь, которую он может сделать, это заставить ребенка согласиться с ним, – сказал дон Хуан.