Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи
Шрифт:
— Ты делаешь глупость, Велосипедист, но будь по-твоему. Увидишь: через две недели мы встретимся и садок у меня будет полон крокодилов. Но так и знай, своей доли ты не получишь!
Теперь у меня оставалась только одна лодка, за которой тянулся садок. В бачках для подвесного мотора было литров тридцать бензина, не больше. Утешало одно: чем выше по реке, тем сильнее течение, и я рассчитывал, что на обратный путь горючего хватит. Хуже обстояло дело с помощниками. Это были три канака с реки Флай из Папуа — они и сами-то не слишком отличались от охотников за головами. Я то и дело их успокаивал:
— В тех местах не встретишь ни души, зато пук-пуков столько, что мы разбогатеем за несколько дней.
Однако три дня путешествия по реке Фриндсхап показали, что меня одурачили: крокодилы там не водились. Делать нечего, надо поворачивать назад. Мы решили переждать до утра, нашли небольшой клочок сухой земли и разбили лагерь для ночлега. Дежурных не назначили, нам ведь говорили, что здесь никто не живет. Я проснулся, на рассвете, поднялся, протирая спросонья глаза, и вдруг увидел, что на берег высадился добрый десяток вооруженных дубинками людей. Не успел я крикнуть, как копье со свистом вонзилось в мою левую руку. Наверное, перебило нерв: в глазах помутилось от адской боли. Я попытался дотянуться до заряженного пистолета, который лежал в мешке не более чем в метре позади меня, но черная пелена накрыла меня с головой — я потерял сознание.
Уже позднее, перебирая в памяти все случившееся, я понял, что своим спасением был обязан обмороку: асматы не могли меня убить, не узнав моего имени. Что касается моих помощников, то они скрылись в джунглях, и с тех пор я о них не слышал. Во всяком случае, асматы их не поймали, иначе заставили бы сказать мое имя, и тогда всех нас перебили бы.
Очнулся я на дне пироги, между ног одного из воинов. Выпрямившись во весь рост, он и его товарищи мерно вонзали в воду длинные шесты. Я мигом принял решение притвориться, будто по-прежнему нахожусь в обмороке. К счастью, асматы меня не связали. Если удастся овладеть пистолетом, есть шанс спастись.
Но где же мешок с пистолетом, который я обернул полотенцем, чтобы защитить его от сырости? Я осторожно приоткрываю глаза и осматриваюсь. Мешка не видно. Чтобы осмотреть всю лодку, необходимо повернуть голову, однако сделать это надо так, чтобы асматы, стоявшие надо мной, ничего не заметили. На мгновение пирога накренилась, — видимо, гребцы обошли плывущее по реке дерево. Этого было достаточно, чтобы я смог повернуться. Теперь мне видна была остальная часть лодки. Мешок лежал в трех метрах от меня! Как достать его? Для этого надо подняться и прыгнуть вперед. К тому же мешок, возможно, закрыт на «молнию». По-моему, молния расстегнута, а это может означать, что пистолет из мешка достали. Вряд ли кто-либо из охотников за головами знал, что это такое, но не исключено, что они его просто выкинули или переложили на другое место.
Я лихорадочно думал, как быть. Пожалуй, придется рискнуть и попытаться схватить мешок: ведь если воины обнаружат, что я пришел в себя, они тут же меня свяжут, тогда мне никак не добраться до оружия. А возвратясь домой, асматы под пытками вынудят меня сказать свое имя. Предположим, им это не удастся… В любом случае они меня прикончат. Если действовать, то немедля.
Я молниеносно вскочил на ноги, бросился вперед и тут заметил, что дно узенькой лодки заполнено водой. На мгновение я похолодел: что, если пистолет отсырел? Лодка разом остановилась, и я почувствовал за спиной какое-то движение. Уж не шест ли это занесен над моей головой? Левая рука нестерпимо болит, краем глаза я замечаю в запекшейся крови кусочек деревянного копья. Здоровой рукой схватил мешок, и в этот момент воин, находившийся впереди, повернулся ко мне лицом. От удивления глаза у него округлились. Я успел заметить, что на правом плече у него повязка из лианы, а под ней большой бамбуковый нож, который он пытался выхватить левой рукой, для чего ему пришлось опустить шест. Я воспользовался этим и ударил его головой в живот. Он упал в воду. Не теряя ни минуты, я запустил руку в мешок, нащупал полотенце, а в нем твердый предмет — пистолет!
Сзади на меня кинулся другой воин, мощной грудью прижимая меня ко дну лодки. И хотя в моих руках был пистолет, воспользоваться им я был не в состоянии. Асмат с такой силой надавил на осколок копья, застрявшей в руке, что я опять едва не потерял сознание от боли. Собрав все силы, я прижал пистолет к его груди, взвел курок и нажал на спуск. Раздался оглушительный выстрел и на меня хлынул поток крови. Асмат был мертв, но сбросить с себя тяжелое тело я не смог и вновь потерял сознание.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулся, а когда открыл глаза, то увидел, что нахожусь в пироге один и на мне лежит мертвый асмат. Из последних сил я столкнул мертвеца за борт. Остальные удрали. Выстрел напугал их до смерти. Лодку медленно относило вниз.
Трое суток спустя, едва дыша от слабости, я добрался до места, где находились Велосипедист и остальные помощники. Перевязав мои раны, Велосипедист не преминул заметить:
— Теперь ты понимаешь, почему я не хотел плыть с тобой дальше?!
Ванусс замолчал. Велосипедист и Джек с Кейп-Йорка слушали его, не перебивая. Они слышали этот рассказ не впервые.
На твердом клочке земли посреди болота мы разожгли костер, чтобы отогнать москитов. Из джунглей донесся хриплый крик какого-то животного. Костер разгорелся, освещая сидевших перед ним людей. И я вдруг почувствовал, что они мне чем-то близки. Возможно, завтра я и переменю свое мнение о них, но сейчас я вижу, как радуются они веселому огню, испытывая покой и удовлетворенность свободных и независимых людей. Их называют членами пук-пуковой мафии и полагают, что жизнь их ужасна. Но я в этом не совсем уверен.
Глава четвертая
Как летают на Новой Гвинее. — Аэродромы, пригодные для реактивных самолетов, и «почтовые марки» с «теннисными кортами». — История воздушных сообщений на Новой Гвинее. Майор Граймс находит ворота в Шангри-Ла [14] . Авария самолета приводит к открытию долины Балием. — Из каменного века в современность за несколько месяцев
Маленькая «Сесна» легко отрывается от травяной взлетной полосы, ибо, кроме пилота Стэна и меня, на борту никого нет, а вес моего багажа едва ли превышает 50 килограммов.
14
Шангри-Ла — утопическая горная страна, где все живут в счастье и благополучии. Описана в романе английского писателя Дж. Хилтона «Потерянный горизонт» (1933).
— Это один из плохоньких аэродромов, каких много в Ириан-Джая, да и во всей Новей Гвинее, — замечает Стэн. Показав на поросший травой холм метрах в двухстах к северу от посадочной полосы, он добавляет:
— Мы называем его «срезанной горкой» — тяжелогруженые самолеты нередко задевают за него. Индонезийский офицер следит, чтобы трава там была хорошенько скошена. И все же мне иногда кажется, будто меня щекочут по пяткам, когда моя «Сесна» пролетает над этим холмом.
Стэн уже восемь лет летает в Ириан-Джая (до недавнего времени эту часть Новой Гвинеи называли Западным Ирианом, а до того, как она перешла к индонезийской администрации, — Голландской Новой Гвинеей). Ему нередко приходится совершать вынужденную посадку, но такое здесь случается практически с каждым пилотом. Хорошо еще, что все сходит благополучно.
— Года два назад эта полоса была еще хуже, — говорит Стэн. — В длину метров двести, не больше. Мы называли ее теннисным кортом, потому что на этом поле миссионер и полицейский офицер иногда играют в теннис. Говорят, будто их предшественники враждовала друг с другом. Утверждают даже, что бывший полицейский офицер, зубной врач из Джакарты, которого выслали в Ириан-Джая, грозился убить миссионера. После свержения Сукарно он уехал на Яву. Нынешний офицер-индонезиец — человек весьма приятный. Они с миссионером играют в теннис, а всего в каких-нибудь двух часах ходьбы отсюда островитяне поедают друг друга. Когда мне приходится взлетать, всех жителей поста созывают на «теннисный корт» и велят покрепче держать хвост самолета. Процедура не из приятных, особенно когда даешь газ. Случись кому-либо замешкаться, и он может лишиться не только руки, но и жизни. К счастью, пока все обходится без потерь. У нас, пилотов, в этой связи даже бытует особое выражение: если речь идет об очень грязной и неприятной работе, мы говорим: «Ну-ка, выходи поиграй с нами в теннис!».