Путешествие в страну Офир

Шишова Зинаида Константиновна

Ужин был наконец закончен. Мария с Тереситой почти бесшумно убрали грязную посуду и расставили на столе замечательные – мавританской выделки – чаши и кувшины, сейчас наполненные прохладительными напитками, которыми так славится Севилья.

Занятый своими мыслями, Франческо не следил за беседой, ведущейся за столом, и вздрогнул от неожиданности, когда отец Бартоломе обратился к нему:

– Простите, сеньор Франческо, мы толковали о поразительном сходстве молодого вице-короля с его отцом. Вы ведь знавали адмирала в его лучшие годы, не так ли? Вам, думается, легче, чем нам, судить о сходстве с ним его старшего сына.

«Боже мой! Лучше бы отец Лас Касас не задавал такой трудный вопрос!»

Встреченный доном Диего

на пороге столовой, Франческо и не разглядел его как следует. Все его мысли были заняты отцом Бартоломе. И только сейчас он попытался сравнить Диего, которого знавал когда-то, с тем, которого видел сейчас. Первое, что бросилось ему в глаза, были руки вице-короля, как бы устало отдыхающие на столе. И сейчас без долгих размышлении Франческо мог признать, что руки дона Диего были в точности такие же, как и у Кристобаля Колона… Те же утолщения на каждом суставе каждого пальца! То, что в свое время свело в могилу отца, не пощадило и сына…

Заметив, как пристально разглядывает Франческо его руки, Диего Колон усмехнулся:

– Мне думается, что в лучшие свои времена отец мой еще не страдал, как я, от подагры…

Как хорошо! Франческо может, не кривя душой, возразить наследнику адмирала:

– О нет, дон Диего! Даже в лучшие свои годы господин мой адмирал уже очень страдал от этой болезни! Во время особо мучительных приступов, – добавил Франческо, – господин, приказав мне завернуть обе его руки в кошачьи шкурки, с мужеством переносил страдания и продолжал диктовать мне свои заметки… Ведь во время приступов пальцы иной раз совершенно ему не повиновались!

«Хорошо бы, чтобы ни отец Лас Касас, ни дон Диего не задавали мне больше никаких вопросов», – подумал Франческо.

Но дон Диего, так же криво усмехнувшись, спросил:

– Надеюсь, что на этом мое сходство с отцом не кончается?

Да, на этом сходство сына с отцом – увы! – не кончалось! Та же не румяная, не загорелая, а какая-то красноватая кожа, оттененная красиво вьющимися, почти совершенно седыми волосами, гордая посадка головы, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки дона Диего, – все это очень подчеркивало сходство сына с отцом… Но боже мой, и морщины и обильная седина появились у адмирала Моря-Океана, говорят, только после того, как его в трюме корабля, в оковах, доставили в Испанию! С той же поры Кристобаль Колон, очевидно выполняя какой-то обет, на людях появлялся только в рясе францисканца…

Эрнандо со свойственной ему проницательностью понял, что при дальнейших расспросах его друг будет поставлен в затруднительное положение.

– Диего, да послушал бы ты, как о твоем сходстве с отцом толковала покойная кормилица покойного принца Хуана! Эта добрая и смелая женщина, с такой любовью и уважением относившаяся к нашему отцу, и нас никогда не оставляла своими заботами… И кому она толковала об этом сходстве?! Самому его королевскому величеству! (Император Карл Пятый в ту пору был еще только королем Карлом Первым.) «Посмотрели бы вы, ваше величество, как набожные люди крестились, встречаясь с наследником адмирала!» – внушала она молодому монарху «Хвала господу! – говорили люди. – Сын так разительно походит на отца! Разве это не сам господь бог напоминает вашему величеству, что вы должны вознаградить сына за все испытания, перенесенные его отцом!»

Несмотря на отговорки отца Бартоломе, хозяину дома все же удалось уговорить его прилечь отдохнуть в опочивальне, самой прохладной комнате этого «дворца».

– Да, отец Бартоломе вполне заслужил свой отдых! – заметил дон Диего. – Если бы не он, Карл, возможно, снова как-нибудь отвертелся бы от прямого ответа… Весь в свою бабку! И мне снова пришлось бы ни с чем отправляться за океан и спустя какое-то время снова возвращаться сюда… Или здесь месяцами дожидаться приема императора, надоедая Эрнандо своими жалобами и отвлекая его от работы… Не так ли, милый брат?

– Мне ты нисколько

не надоедаешь, – отозвался Эрнандо, – но императору твои жалобы могут надоесть… И, прости меня, – мягко улыбнувшись, добавил Эрнандо, – отдых отец Бартоломе заслужил не только потому…

– Да, конечно, я просто неправильно выразился, – смущенно перебил его дон Диего. – Что касается жалоб, которые я приношу императору, то я ведь упрекаю не его, а его стряпчих и законников!

– Милый мой брат, послушайся наконец моего совета, – помолчав минуту, очень серьезно промолвил Эрнандо. – Уверяю тебя, что ни здесь, ни за морем без императорского соизволения никто из его подчиненных действовать не будет! Отца Бартоломе, а заодно и тебя Карл выслушал благосклонно, потому что отец Лас Касас жалуется на энкомьендеро и просит освободить индейцев от рабской доли… А императору это на руку. Но хочет он добра не индейцам, а заботится о пополнении государственной казны. Чем скорее отец Бартоломе добьется освобождения индейцев от их жестоких хозяев, тем легче будет императору навести свои порядки за океаном… А что касается твоего недовольства слугами императора, то от души должен сказать: чем меньше жалоб ты будешь изливать перед Карлом, тем полезнее будет для тебя!

– А эти десять тысяч дукатов, которые я дал ему вперед, не будучи еще уверен в том, что стану получать с моих плавильных заводов на Эспаньоле обещанное золото!

– Те деньги давно истрачены, – коротко ответил Эрнандо. – А золото с заводов тебе поступает…

– Ты, Эрнандо, безусловно умнее и рассудительнее меня… Даже за океаном ходят толки, что ты самый образованный человек в Испании! – Снова на губах дона Диего появилась усмешка. – И по справедливости, – продолжал наследник адмирала, – я должен был бы тебя послушать… Но то, что творят императорские законники, следует назвать не юриспруденцией, а крючкотворством! Если они правы сейчас в том, что должности и звания не могут быть передаваемы по наследству, то почему же они в свое время не удержали испанских монархов от выдачи нашему отцу верительных грамот? Почему они тогда не напомнили их высочествам о законе 1480 года… Кстати, закон этот запрещает передачу по наследству только судебных должностей… Боюсь, что вы с этим законом незнакомы, сеньор Франческо, но Эрнандо может вам подтвердить мою правоту! И мне хотелось бы услышать ваше мнение…

– Милый Диего, – сказал Эрнандо, – сеньор Франческо мало сведущ в хитростях или ухищрениях императорских законников, и мы понапрасну тратим время на такие разговоры. Ведь от того, что мы думаем, ничто не изменится… Важно то, что думает и чего хочет император. А уж облечь его желания в нужную форму его законники безусловно смогут! Давай, Диего, лучше расскажи сеньору Франческо о том, как твое умение владеть шпагой открыло тебе путь в отряд личной охраны короля Фердинанда…

– Ну, этим я хвастать не стану, – ответил дон Диего. – Я-то был тогда при шпаге, а эти напавшие на меня мальчишки – без какого бы то ни было оружия!.. Я лучше расскажу сеньору Франческо о моем столкновении с племянником герцога Альбы… Но пока разрешите мне закончить мою мысль. – Помолчав, дон Диего произнес с грустью: – Не знаю, будут ли закреплены за мною и моими потомками титулы нашего отца по наследству, однако отцовская настойчивость мне именно по наследству все же досталась. И этого я пороком не считаю!

«Возможно, что именно такая настойчивость и погубила адмирала! – с горечью подумал Франческо. – Но дай господи, чтобы она не погубила и его сына!»

Франческо и не заметил, как он тяжело, прерывисто вздохнул… Ему было очень жаль старшего Колона… Одни эти руки, не лежащие, а точно с трудом уложенные на столе! Все, что Франческо раньше слыхал о вице-короле Индий, о его заносчивости, о его презрении к людям, стоящим ниже его, так разительно не походило на явную скромность и уступчивость Диего, которую Франческо наблюдал сейчас…