Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах
Шрифт:
По сему поводу я был на берегах Туркменских и в Хиве. Записки сии были ведены мною тайно и для себя, в сохранении видимого памятника благости спасшего меня провидения.
Возвратясь в отечество, многие любопытствовали получить некоторые сведения как о стране мною посещенной, так и о приключениях моего странствования; записки мои были не в порядке и сделаны только для прочтения родным и малому числу друзей; но желание многих видеть записки сии напечатанными, заставили меня решиться издать их в свет; я излагаю просто все что видел и мог узнать, заключенному мало средств познавать край особенно среди подозрительного народа; я сделал все что мог, желание мое было быть полезным, виденное мною и сделанное описываю как было не желая делать книги; соотечественникам судить о моих действиях а моя обязанность посвятить им свои труды. Примечание. В продолжении сих записок, я часто называю, лица которые кажутся незначительными; но я почел себя обязанным сие сделать, дабы вперед облегчить пути нашего правительства в случае какого нибудь предприятия в сем краю; особы которых я называл имеют связи в той стране и знавши имена их и нрав, посланной будет уже несколько знаком с тамошними чиновниками, ибо большая часть из них занимают довольно значительные должности.
Глава первая.
Путешествие в прибрежную Туркмению.
Июня 17. 1819 года Июня 17 числа господин Главнокомандующий Грузинским отдельным корпусом Алексей Петрович Ермолов, снабдив нас всеми нужными бумагами, отправился на Кавказскую линию, куда призывали его военные действия против Чеченцов. К нам назначен был переводчиком Армянин Мурашов, который ездил во время Николая Федоровича Ртищева в Туркмению.
Того же дня, готовясь к отправлению мы отслужили в Тифлисской соборной церкви Сиона обедню, прося Всевышнего, о счастливом совершении возложенного на нас поручения.
Майор Пономарев имел особенное предписание, он принял также подарки назначенные для Туркменов. В предписании своем ко мне Господин Главнокомандующий, давая наставления, которыми надлежало мне руководствоваться в сношениях с Туркменами и Хивою, объяснялся между прочим следующим образом: «от ловкости в обхождении вашем можно обещать немалые успехи, и знание ваше в Татарском языке много способствовать вам будет. Не смотрите как Европеец на средства лести; между народами Азиатскими употребление оной обыкновенно, и вы имеете выгоду не страшиться быть расточительным в оном. Ваше Высокоблагородие можете сделать другие полезные исследования, к которым может дать повод ваше между ими пребывание, более нежели что могу я предписать, а паче о народе почти совершенно нам неизвестном. Я от способностей ваших и усердия могу себе обещать, что не останутся бесплодными делаемые усилия войти с Туркменским народом в приязненные сношения, и что доставленными сведениями облегчите вы пути к будущим Правительства предприятиям.»
Июня 18. Отправился я из Тифлиса. — Штабс-Капитан Ренненкамф провожал меня до половины дороги к Соганлугскому посту, где мы съехались с Пономаревым, отправившимся в путь за полчаса до меня; я прибыл на станцию Салаглы, где в то время располагался ночлегом сводной отряд войскового старшины Табунщикова в числе 250 ти казаков, он шел в Дагестан{2} против Лезгин{3}.
Июня 19. Я прибыл ночевать на Таузской пост. Ужасный проливный дождь не переставал во весь день.
Июня 20. День был несносно жарок. Я прибыл к вечеру в Елисаветополь, прекраснейший город, засаженный садами, ограды коих образуют улицы и площади, из за них мелькают довольно хорошие каменные домы и развалины. — Я остановился в предместье называемом Калиса кунт на правом берегу реки Ганжинки.
В Елисаветополе{4} жили мы до 1 го числа Июля; Пономарев занимался сдачей должности своей тамошнему Коменданту. Пред въездом в город со стороны Тифлиса возвышается древняя крепость; при Князе Цицианове Джавот Хан владел оною; орудия его еще и до ныне на башнях находятся. — Крепость приходит в разрушение, но внутри ее видны еще остатки пышных каменных домов. Под крепостью есть потаенные ходы, которые однако же совсем уже завалились; жители уверяют, что в них хранятся сокровища, свезенные во время приступа; главные же богатства бывшего Хана сокрыты, по рассказам их, в саду вне крепости, куда будто бы сын убитого Джавот Хана приезжал недавно, отрыл их и увез; но сказание сие по-видимому ложно{5}.
Я видел еще внутри крепости дерево, достойное замечания по своей толщине; оно имеет в окружности 4 1/2 сажени. — Мне приятно упомянуть здесь о гостеприимстве, которым семейство Пономарева славилось и которым я часто пользовался.
Июля 1. В вечеру отправились мы из Елисаветополя в бричке, которая поминутно ломалась, так что в этот вечер мы не могли доехать до Кургу-Лугая, и ночевали в поле на половине дороги; с восхождением месяца отправились опять в путь и к ночи 2 го числа Июля прибыли на Турганской пост. Целый день жар был несносный. В Мингичауре переправились мы через Куру на пароме. — Страна представлявшая до сих пор одну голую степь, покрытую кое где солончаками, принимает отсюда совсем иной вид. — Самые берега Куры уже прекрасны; они обросли с обеих сторон рощами и садами, в коих поселены Армяне. — Переправясь — мы постепенно отдалялись от реки. — С левой стороны были обнаженные горы; от них отражающиеся солнечные лучи палили нас зноем; с правой стороны простиралась плодороднейшая, обширная, населенная и обработанная равнина, в коей видны развалины бывшего города, называвшегося Аревша{6}.
Июля 3. Выехав из Тургана весьма рано, мы прибыли на ночлег в новую Шамаху. — Новая Шамаха недавно была столицею Мустафы Хана Ширванского, которого предки издревле жили в старой Шамахе; большая же часть народа почти всегда занимала равнину около новой Шамахи, где земли весьма плодородны. Мустафа Хан, оставив свою прежнюю столицу, построил город на сей равнине среди подданных своих, дабы удобнее содержать их в повиновении; но народ опять переселился в горы в Фитагу, и Хан принужден был снова перенести туда свою столицу. — В новой Шамахе остался теперь только один казачий пост, — на котором мы и ночевали.
Июля 4. Проехав верст 7 равниной, мы стали подыматься на крутые горы, отделяющие новую Шамаху от старой; — переезд был не велик, но лошади так пристали, что едва к вечеру мы прибыли на станцию. — Обширная и богатая сия равнина простиралась у подошвы гор за нами; горизонт ее сливался с небом; горы, на которые подымались, множество Армянских селений, разбросанных по ущельям и вершинам, — народ везде на жатве и селении, со всех сторон обставленные скирдами хлеба — представляли прелестную и богатую картину. Это та самая обширная и плодоносная равнина, которая славится своим Шамаханским шелком, в столь великом количестве по всюду развозимым.
Старая Шамаха или Когнашар (т. е. Кегнешеер, что значит древний город) величественно открывается взору; не далеко от оного видны обширные и великолепные развалины; бани, мечети, палаты, крепость еще и до сих пор внушают уважение к строителю сей древней столицы. Дворец Ханской лежит на высоте и возносится над сими памятниками древности. — Почтовой двор расположен в прекрасно выстроенном Керван — Сарае. — Цитадель находится в некотором отдалении от крепости; в ней поделаны глубокие пещеры, в которых, по преданиям стариков, погребена с богатыми сокровищами какая то Царь Девица Лютра строительница сей Цитадели. Уверяют, что Мустафа посылал людей своих отрывать оные, но будто бы Девица не допустила до сего. — Мне нельзя было идти в сии пещеры по причине позднего времени, но по возвращении своем намеревался непременно их посетить.
Июля 5. Мы выехали из старой Шамахи, и проехали две станции до глубокой балки (так называется казачий пост, расположенный в безводной и бесплодной степи) где мы ночевали. — Страна здесь принимает совершенно другой вид: степь, горы, изредка кочевья, представляются взору среди остатков селений, зданий и городов.
На другой день прибыли мы на Арбатской пост, расположенный в весьма исправной и хорошо выстроенной крепостце. — Мы застали на оном фуру свою с подарками, отправленную вперед из Елисаветполя, и нагнали опять войскового старшину Табунщикова, которой, минуя Баку,{7} шел прямо на Кубу.