Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады

Ильин Сергей

XXIX. Баллада о Яне Гусе

1

Нет в мире ценностей таких,чтоб жизнь за них отдать:не за себя, а за чужихтак трудно умирать.А может, здесь-то и секретсчастливого конца:и вера вносит ясный светв пугливые сердца?Красив быть должен человеки телом, и душой:кто в вечность совершил побег,пожертвовав собой!Волнист и нежен должен бытьволосяной покров,а взгляд – который не забыть —возвышен и суров.Подобен эллипсу овалпрекрасного лица, —чтоб он всегда напоминалтворенье от Творца.Когда

ж бессмертный наш геройи лыс, и безбород,и с очень крупной головойедва ли не урод,когда во мраке Пражских баньон, платных женщин друг, —природе отдавая дань,не брезговал услуг, —их, то… не просто нам решить,стоит что за строкой, —и можно ль подвиг совершитьс наружностью такой.Но характерную детальв нем некто углядел:он пригубить Святой Граальмучительно хотел.Там, у магической чертымирская круговертьпредел являет красоты:то мученика смерть.Кто хочет кровь из Чаши питьзаветную – Христа,свою обязан кровь пролить,иль Чаша та пуста!Как будто шепчет сатана:«Не больше, чем актер,он был, а роль ему дана:темница и костер».

2

Когда не благообразный человек с красивыми вьющимися волосами, достойной бородой и овалом лица Иисуса Христа (таким рисовали его в романтический девятнадцатый век), а толстый, лысый и безбородый, плюс к тому, в юности охотно посещавший пражские общественные бани, где женщины предлагали известные услуги, мужественно выступает против Римской церкви и, имея возможность тысячу раз спасти свою жизнь, все-таки предпочитает мученическую смерть на костре, хотя о спасении жизни путем отречения от взглядов его умоляли и лучшие друзья его, и сам король Богемский, – да, это очень трудно соединить воображением, умом и сердцем в единую картину: таким образом, чтобы внутренне понять этого великого человека – как понимаем мы наших родных и близких – нужны либо незаурядный художественный дар, либо очень хорошее знание всей его жизни, – но ни того, ни другого, как это обычно и случается с персонажами далекой Истории, мы не имеем, и потому нам приходится опять и в который раз рассматривать также и эту, весьма примечательную историческую страницу, как черновик к ненаписанному шедевру: вроде бы, материал для великого произведения искусства налицо, а как ни крути, преобразовать его в гомогенную художественную субстанцию почему-то не получается, и никакие красочные эпизоды из жизни великого Реформатора, никакие фильмы или романы о нем зияющих пробелов не восполняют, – вот такое именно впечатление бесчисленных и бесконечных черновиков к неосуществленным – и быть может, неосуществимым в принципе – художественным шедеврам производит вся наша человеческая – и в особенности европейская – история.

XXX. Баллада о Тайной Несовместимости

1. Лицо и маска

Как две параллели, согласно нашим физическим законам, никогда не сойдутся в видимых нам пределах, зато соединятся в каком-то непонятном, но молча признаваемом всеми измерении, так точно все решительно духовные реформаторы, все те, кто создали учения и даже религии, то есть выпестовали то единственное, что хотя бы может еще как-то претендовать на громкое звание «истины», – они, эти великие люди, все-таки вынуждены быть не только «носителями истины», но и параллельно выступать в роли «носителя истины», а вот это уже совсем другое дело, ибо роли по сути уравнивают всех людей, пусть не до конца.

Так в актерской игре есть главные и второстепенные роли, и так одни играют более талантливо, чем другие, зато в самом главном: перед лицом вечности, – и если, например, на минуту забыв об исполняемой роли, сравнить человека, прожившего обыкновенную жизнь и ничего в ней особенного не добившегося, с духовным реформатором человечества, то тут даже само сравнение как-то неуместно, – а если сопоставить их роли: одного – сыгравшего просто Человека, но плюс к тому еще Супруга и Отца детей, далее, Гражданина и, быть может, Защитника отечества, а также, как это обыкновенно бывает, Мастера того или иного скромного дела, и другого – Духовного Реформатора, но при этом, как правило, ни Супруга, ни Отца детей, ни Гражданина, ни Мастера, – то при таком сравнении уже нельзя утверждать, что между ними пролегает непроходимая бездна и сам нерукотворный Ход Вещей – последняя инстанция истины, ибо другой нам не дано – скорее подтверждает вышесказанное, чем опровергает его.

Во всяком случае, все мы в глубине души признаем подобное разделение ролей и живем в соответствии с ним, но если нас прямо спросят об этом, выскажемся несколько иначе и дипломатичней: быть может, здесь сквозит наше тайное восхищение перед самыми выдающимися ролями жизни, но может быть, и совсем наоборот: как никакой актер не в состоянии жить одними ролями, но должен иметь свою личную жизнь, так и мы, не довольствуясь нашими простенькими и житейскими ролями, думаем, что такая жизнь есть у Духовных Реформаторов и пытаемся им даже некоторое время подражать, как правило, безуспешно, – во всяком случае, если и может быть разрешено это противоречие, то за пределами нашего земного мира: там, где как будто бы сходятся параллельные прямые.

2. (М.В. Нестеров. Под благовест)

Во мгле, забрезжившей окрест,безмолвно схимники шагают,и под вечерний благовестпремудрость божью постигают.Их двое, первый – впереди,сухой вышагивая тростью,из юной гонит прочь грудиприроды ласковую гостью.Второй – согбен, как монастырь,от лет, молитвами сожженных,еще внимает сквозь псалтирьдымку березок обнаженных.А мир, забыв и о себе,и о блаженстве вечной сени,капризной отдался судьбеи своенравности весенней.

3. Притча об Учителе и Ученике

«Вы же прекрасно понимаете, молодой человек, что раз существуют вещи, причем такие сложные, как мы с вами, то должен существовать и Тот, кто их сделал», – сказал Учитель с той бесконечной теплотой во взгляде, которая, казалось, учла все возможные возражения и которая поэтому готова изливаться на Ученика без каких-либо ограничений, присно и вечно, подобно солнечной теплоте и свету. «Да, вы правы, дорогой учитель, Творец должен быть, но ведь все дело в том, что для творения разницы между бытием и небытием Творца никакой нет, потому что оно, творение, и по природе Творца, и по природе творческого акта, и по собственной природе так же мало может знать о своем создателе, как знала Анна Каренина о Льве Толстом», – для вида немного задумавшись ответил Ученик, – и во взгляде его появилась та ответная, притворная и не уступающая учительской теплота, которая лучше всех прочих факторов демонстрирует изначальное, затаенное и непреходящее соперничество между Учеником и Учителем, – и сколько бы ни продолжался подобный диалог, метафизический его финал – то есть вполне соответствующий внутренней логике – заранее известен: это знаменитый безмолвный поцелуй Учителем Ученика как триумф Парадокса, – только он один может положить конец этому всем давным-давно надоевшему, а больше всего самим его участникам, спектаклю, а до тех пор, пока это не произойдет, Учитель и Ученик, продолжая разыгрывать знакомую наизусть сцену, будут оставаться намертво друг к другу вечным сюжетом учительства привязанные, – точно каторжники к галерным веслам.

4. Баллада о поиске Истины

Истину свойственно людям искать,чтоб ее ближним потом преподать.Так возникает Учителя роль:Мастер ведь выше, чем даже король.Верно. Однако, с другой стороны,если лишь роли играть мы должны,то ведь не важно, кого нам сыграть,важно – уменье в игре показать.Лучше в простом эпизоде блеснуть,чем, воплощая сюжетную суть,ложный однажды позволить нюанс.Тонкий возникший в игре диссонансскомпрометирует весь и сюжет.Ибо один только в мире предметне в состоянии в принципе лгать:музыкой стали его называть.Также в искании истины есть —если оно претендует на честь —истине этой, как в школе, учить,как бы тщеславия тонкая нить.И потому только тот из людейнепревзойденность своих мне идейсердцем докажет – отнюдь не умом —память земная исчезла о ком.Там же, где памяти суетной нет,гаснет пустой честолюбия свет.Есть и постскриптум к балладе моей —с ним не забудет читатель о ней.Небезопасен ученья рецепт:свой и единственный может адептнеобратимо сюжет потерять.Он ведь учителю вздумал отдатьсамое ценное, что он имел.И – как творец удалился от дел.Мастера сделал своим он творцом.А вот началом иль, может, концомбыло решенье адепта сего,мы не узнаем, скорее всего.

5. Прислушиваясь к мнению авторитета

Если одно из главных духовных – хотя и литературных тоже – завещаний Пушкина для каждого из нас состоит в том, чтобы в одной фразе постараться выпукло и зримо выразить суть проблемы, в нескольких предложениях попытаться обрисовать самый сложный феномен, а в умной разговорной беседе всерьез претендовать на исчерпывающее обсуждение главных вопросов жизни и смерти, то следует предположить, в том гипотетическом и крайне любопытном случае, если бы Пушкина спросили, скажем, насчет основного отличия между Иисусом и Буддой, наш первый поэт, судя по всему, подумав, заметил бы, что один – лицо драматическое и действовавшее на узком историческом пространстве, тогда как другой – фигура эпическая, задействованная на гораздо большем игровом пространстве, прибавив еще, пожалуй, что все это поистине вопрос жанра и ничего больше, – и он был бы тысячу раз прав.

XXXI. Баллада об Осеннем Пейзаже с Человеком

1

Когда фонари между деревьев напоминают старинные лампы с абажурами, когда даже безоблачное небо кажется ближе, чем то же небо в облаках и тучах, но весной или летом, когда стволы деревьев черны от сырости, а листья перед тем, как сморщиться и упасть, обретают удивительную красоту и трогательность, и падение одинокого листа, кажется, слышно в соседней улице, – да, в такие волшебные вечера пейзаж с деревьями вдоль дороги и фонарем посередине напоминает декорацию камина, и вся природа, а с нею и весь мир в первый и в последний раз в году становятся интимными, домашними, и конечно, можно было бы сказать, что страдать и умирать в это время гораздо лучше и легче, чем в другие месяцы, точно так же, как страдать и умирать лучше и легче дома, чем в больнице, – но ведь это само собой разумеется…