Путешествие внутри себя

Агачер София

Поражаясь всё больше, я спросила Игнатия Лукича:

– А какое отношение к староверам и к Ветке имеет Пугачёв? Ведь восстание началось среди казачества Яика, на Урале?

Мой собеседник, довольно крякнув, не остался в долгу:

– Видите ли, в учебниках истории, как имперских, так и советских, об этом было не принято писать, ведь из-за преследований властей большинство раскольничьих скитов и молельных домов жило тайно. Фактически у людей старой веры тогда функционировала обширная подпольная сеть, раскинувшаяся по всей России веткой, и нити её сходились уже в городе под названием Ветка. Будучи удачливыми купцами и ремесленниками, в том числе и благодаря своей сплочённости, староверы из Ветки активно снабжали деньгами общины единоверцев и по ту сторону границы Российской Империи.

А какие ходили толки в те времена среди раскольников? Вероятно, о гонениях «истинной христианской веры»

в «антихристовом государстве», где на московском престоле правит немка, величая себя императрицей на манер гонителей христиан – римских тиранов. О том, что за поддержку своего трона она расплачивается со служивым дворянством землями и крестьянами, которые при этом полностью теряют свою свободу. Остальной же народ, «не дворянского чина», облагается грабительской подушной податью и рекрутчиной. Уважаемых людей унижали, били и оскорбляли прилюдно, заставляли их брить бороды, носить иноземные парики и платье.

В моём воображении возникали картины старой Москвы, покуда Лукич, как кот-баюн, продолжал:

– Возможно, староверы поговаривали также и о том, что на Яике может начаться «великая смута» и что казачество повсеместно недовольно притеснениями царицы, фактической отменой их вольницы и значительным ущемлением власти общевойскового круга. Вот тут-то летом 1772 года приезд в Стародубский монастырь близ Ветки сильного, не раз сиживавшего в остроге бывалого казака, подданного Речи Посполитой Емельяна Пугачёва и мог показаться ветковским старцам перстом Божиим. И замыслили они тогда восстановить справедливость – посадить на царство силами казачества своего царя-единоверца, как это было уже на Земском соборе в 1613 году, когда казаки князя Трубецкого возвели на московский престол также подданного польского короля – юного Михаила Романова. При жизни европейские дипломаты в своей переписке именовали его не иначе как «казачий» царь. Вот для этого и было решено прибегнуть ко «лжи великой» – выдать Емельку Пугачёва за царя Петра III, Божиим промыслом якобы спасшегося от душегубов, подосланных «подлой жонкой» его, нынешней императрицей Катериной… И снабдили они Емельяна Ивановича документами, деньгами, и отправили его к отцу Филарету, игумену, в Мечетную слободу на реке Иргиз, послав слух «верный» по всем скитам и монастырям старой веры, что под именем Емельяна Пугачёва на Русь вернулся законный царь Пётр III и всем единоверцам надобно служить ему верой и правдой. Семейные предания моих земляков повествуют о том, что под древними иконами Покровского монастыря один из самых уважаемых людей в мире истинной веры – старец Василий – венчал донского казака Емельяна Ивановича Пугачёва на царство Российское под именем Петра Фёдоровича. Здесь же, в Ветке, старцы передали Пугачёву одно из четырёх знамён голштинской гвардии Петра III, которыми, по прибытии на Яик, «спасённый царь Пётр Федорович» смог убедить казаков в своём чудесном воскрешении. Конечно, мы не знаем, как доподлинно складывался и осуществлялся этот план. Так что на Добрянский форпост на российско-польской границе 12 августа 1772 года, скорее всего, Емельян Пугачёв прибыл из Ветки, уже будучи посвящённым в план будущей войны казачества за восстановление старой веры и вольницы, с уже вполне твёрдым намерением выдать себя за царя Петра III. Он записался уроженцем Речи Посполитой, Емельяном – сыном Ивана Пугачёва. Около шести недель он пробыл в карантине, после чего комендант Мельников выдал ему паспорт…

Смута, «Капитанская дочка», стрельцы и воеводы, в панике бегущие от погромов, – такая далёкая и почти забытая история вдруг в устах ветковского краеведа стала родной и близкой.

– …Прибыв на охваченный волнениями Яик, Емельян Пугачёв возглавил казачью войну в России за «Веру, Царя и Отечество!». Последней такой войной, как, я надеюсь, вы помните, была Гражданская война, начавшаяся в прошлом веке после Октябрьского переворота и закончившаяся геноцидом казачества. Большевики не были столь великодушны, как Екатерина, которая, казнив несколько тысяч наиболее активных участников военных действий и урезав казачьи вольности до минимума, не тронула их семьи и таборы, а позволила им служить России, как и прежде. Так что шествовал «Петр III» по Руси, благословляя народ «старым крестом и бородою», а начал он этот путь вблизи Красной площади города Ветки, закончив его рядом с Красной площадью Москвы, на Болоте. Могилы его нет, и почитают его многие староверы до сих пор за пророка, принявшего мученическую смерть за «веру истинную».

– Потрясающе, а главное, многое становится на свои места! – воскликнула я, поражённая услышанным.

– Что, например? – оживился Игнатий Лукич.

– Для меня всегда было загадкой, как смог организовать такое грандиозное восстание неграмотный беглый казак, пусть даже обладавший недюжинными способностями вождя. Почему ему поверили люди? Кто снабжал его деньгами, оружием, информацией? Почему бунт вспыхнул и побежал пламенем, как по ветке? А, оказывается, эта ветка существовала не только в моём воображении – это была реальная разветвлённая сеть староверческих поселений, где десятилетиями оттачивались мастерство противостояния властям и искусство конспирации, где были деньги на оружие и собиралась информация о врагах, – озвучила я пришедшие мне в голову мысли.

Лукич, заговорщицки подмигнув, ответствовал:

– Вы знаете, в центре староверческой традиции всегда стояли символы и обереги, посланные людям с неба для устройства правильной жизни. Например, город Ветка, ставший столицей мира старой веры, должен был быть устроен в виде ветки и прорасти, как она. Старцы, строго следуя символам, творили историю, события и судьбы. Емельян Иванович Пугачёв венчался на царство в староверческой столице вблизи Красной площади наподобие царей Московских, совершавших такой же обряд в Москве вблизи Красной площади. Да и венчать на царство можно было только человека с царской, «голубой, драконьей кровью», ведь только «дракон может жить в пламени царствования».

– Подождите, подождите, вы хотите сказать, что Пугачёв был потомком благородного рода? – совсем растерялась я, воспитанная на идее бедняцкого происхождения народного бунтаря.

– Несомненно, иначе старец Василий не смог бы провести обряд венчания на царство! Поэтому-то староверы и приняли Емельяна Ивановича как царя! А вот чья это была кровь? Ведь казаки – это отдельный этнос, они дети великой и вольной, разбойничьей Степи, в том числе и потомки хазар, не особо жаловавшие попов. При Романовых началось активное ославянивание казаков и насильственное их приобщение к русской ортодоксальной церкви. «Сарынь на кичку!» был боевой клич казаков Пугачёва, что означает, извините, «срань на нос». Так кричали поволжские казаки-разбойники, ушкуйники, грабившие суда, призывая бурлаков, которых они не трогали, бежать к носу судна. Сейчас мы не в состоянии это понять и принять, поскольку символы и знаки ушли из жизни, сохранившись лишь на старинных иконах, книгах, рушниках и поясах. Увы, не осталось в живых тех, кто знал язык этой традиции, мог видеть будущее и с помощью древних знаний ткать рушник реальных событий…

– Ну, всё. Заболтался я с вами – ребятишки мои собрались, пора начинать урок, – улыбнулся Лукич. – Да и Анна Григорьевна уже идёт. До свидания, приятно было с вами побеседовать, – попрощался он со мною, повернулся и легко, по-мальчишески зашагал вглубь музея.

Картинка 4

Вождение Стрелы

Из исторической панорамы Пугачёвского бунта, куда меня погрузил Лукич, мне навстречу спешила высокая, статная женщина, с горящими глазами и пышной короной каштановых волос, как будто подёрнутых всполохами огня.

Солнечные зайчики играли в пятнашки на стеклянных витринах музея. Столбики пыли, выхваченные лучами, висели в воздухе. Чесались глаза, и чих вот-вот должен был прорваться наружу. Запах времён давал о себе знать.

– Доброе утро, меня зовут Анна Григорьевна, и я с радостью проведу для вас экскурсию, – привычно начала она. – Наш музей устроен как любой дом: он имеет фундамент, светлицу и крышу; или как человек, у которого есть тело, душа и разум; или как земля с её природой и рекой-дорогой, пронизывающей и объединяющей пространство и время. По берегам этой воображаемой реки вы видите окна-экспозиции: пристань, верфь, торговый ряд, старый город, кузню…

И мы, отворив скрипящую в петлях тяжёлую кованую дверь, отважно шагнули в прошлое…

– Какие огромные булавы? Древнее оружие? – спросила я, пытаясь вынырнуть из зачаровывающего голоса моего экскурсовода, зацепившись взглядом за висящие на стене полуметровые, чеканные, дюжие цилиндры с утолщениями на одном конце и крючьями на другом.

Анна Григорьевна заулыбалась с лукавым прищуром:

– На территории Речи Посполитой иноземным купцам запрещалось иметь оружие, но места здесь были лесные и глухие, да и граница рядом, поэтому лихие людишки пошаливали частенько. Вот купцы и возили с собой безмены – приспособления для взвешивания и отпуска товаров, хотя в случае необходимости их могли использовать для защиты и как оружие. Так что это выставка стародавних безменов.