Путешествие во времени с хомяком

Мой папа умирал дважды. Первый раз – когда ему было тридцать девять, а потом снова – четыре года спустя, когда ему было двенадцать. (Он умрёт и в третий раз, что, пожалуй, чересчур жестоко, но тут ничего не поделаешь.)

Первый раз никак не был связан со мной. Второй же – определённо был, но оказался я там только из-за папиной «машины времени». Я знаю: кажется, будто бы я обвиняю папу, а это вовсе не так, но… вы скоро поймёте, что я имею в виду.

Спроси вы меня раньше, я бы сказал, что машина времени может выглядеть как подводная лодка. Или космическая

ракета. В любом случае, это что-то с кучей переключателей, панелей и лампочек из железа или чего-то подобного, и обязательно большое – то есть действительно большое – с двигателями, усилителями и реакторами…

Вместо этого я вижу перед собой ноутбук и жестяной садовый таз.

Это – машина времени моего папы.

И она скоро изменит мир – буквально. Ладно, по меньшей мере – мой мир.

Прямо через дорогу от дома, где мы жили до того, как папа умер (в первый раз), есть переулок с островком газона, кустами и беспорядочно растущими деревьями. Когда я был маленьким, то называл это место «джунглями»: мне казалось, что на джунгли оно и похоже. Теперь я вижу, что это просто участок земли под ещё не построенный дом.

Здесь-то, в кустах, я и сижу глубокой ночью. На голове у меня мотоциклетный шлем, он полностью скрывает лицо, и я жду подходящего момента, чтобы проникнуть в свой бывший дом.

Рядом валяется старая бумажная коробка из-под жареной курицы; до меня доносится неприятный кислый запах – вероятно, от лисьего помёта. Дом стоит тёмный, света нигде не видно. Я смотрю вверх на окно своей бывшей спальни – маленькое окошко над входной дверью.

Днём на Честертон-роуд спокойно – маленькие дома на две семьи из красноватого кирпича вытянуты по ней в длинную дугу. Когда их только построили, домики выглядели одинаково. Но жители постепенно добавляли резные ворота, гаражи и даже – как старый мистер Фрейзер – раскидистую араукарию [1] , а потому теперь каждый дом немного отличается от других.

Сейчас, почти в час ночи, на улице никого нет, а я смотрел достаточно много фильмов и телепрограмм о преступниках и точно знаю, как вести себя, чтобы не вызвать подозрений. Когда вы ведёте себя как обычно, вас никто не замечает. Если бы я нервно ходил туда-сюда по улице и осматривал дома в ожидании удобного момента, меня могли бы заметить и вызвать полицию. С другой стороны, если я просто иду по улице, в этом нет ничего особенного, и я становлюсь для людей невидимкой.

(Не снимать мотоциклетный шлем – авантюра, или «обдуманный риск», пользуясь определением моего дедушки Байрона. Если я его сниму, кто-то может обратить внимание на мой возраст – слишком юный для езды на мопеде; в шлеме же я выгляжу подозрительно. Я пока не определился, но в любом случае надолго в нём не останусь.)

Я всё продумал на пути сюда. Около года назад, когда мы ещё здесь жили, местный муниципалитет отключил каждый второй фонарь на улице. Благодаря этому эксперименту по экономии средств мне удалось оставить мопед в тёмном месте. Так непринуждённо,

как это только возможно, я выхожу из кустов, снимаю шлем и кладу его в открытый багажник мопеда. Я поднимаю воротник и, не останавливаясь, перехожу улицу к дому номер сорок. Здесь я быстро миную короткую подъездную дорожку и встаю в тени – меня хорошо скрывают живая изгородь между садиками двух домов и маленькая припаркованная тут же «Шкода».

Пока всё идет хорошо: новые владельцы нашего дома ещё не успели отрегулировать гаражные ворота. Оказывается, они разболтались даже сильнее, чем раньше. Перед воротами лежит удерживающий их кирпич, и когда я приседаю и сдвигаю его, правая створка ворот распахивается и ударяется о «Шкоду». Секунду я с ужасом думаю, что не пройду в такую узкую щель, но всё-таки ухитряюсь протиснуться, и вот я уже в гараже, где пахнет пылью и старым машинным маслом. Луч моего фонарика скользит по стенам, высвечивая ещё не распакованные коробки, и по полу, где тёмные деревянные доски закрывают подвал в центре помещения.

Вот ещё один совет тем, кто планирует куда-то проникнуть: не светите фонариком во все стороны. Мелькающий свет привлекает внимание, в отличие от света неподвижного. Я ставлю свой фонарик на пол и начинаю поднимать промасленные доски.

Под ними открывается бетонная лестница; спустившись по ней, я оказываюсь в комнатке с квадратный метр и вижу справа металлическую дверь высотой примерно в половину моего роста. А на ней – пыльное стальное колесо-штурвал, какое можно встретить на кораблях. Колесо прочно закреплено болтом с кодовым замком.

Я бы тихонько просвистел «фью» от изумления, но мои губы настолько пересохли от волнения и пыли, что ничего не выходит.

Я набираю на кодовом замке цифры из письма папы – день и месяц моего рождения наоборот, – берусь за штурвал обеими руками и поворачиваю его против часовой стрелки. Штурвал сопротивляется, но все же со скрипом поддаётся: дверь неожиданно открывается внутрь, тихо выпуская воздух.

Я хватаю фонарь и направляю его перед собой, сгибаясь, чтобы пройти в маленькую дверь. За дверью – снова ступени вниз, а на стене справа я нащупываю выключатель, но не решаюсь нажать на него: вдруг сработает сигнализация или что-то ещё, или зажжётся свет в гараже наверху, или… я не знаю что. Мне просто страшно щёлкнуть выключателем, и мой путь освещает только жёлто-белый луч фонаря.

Ступени ведут в комнату в два раза меньше нашей гостиной. Потолок здесь настолько низкий, что не каждый взрослый смог бы распрямиться.

Вдоль длинной стены стоят четыре двухъярусные кровати, они полностью заправлены: одеяла, подушки, постельное бельё. В закутке за стеной туалет и ещё какой-то механизм с трубами и шлангами. На белом бетонном полу лежат коврики, а на стене висит выцветший оранжево-чёрный постер: круглая картинка с мамой, папой и двумя детьми и надпись «Защити и выживи» [2] большими белыми буквами. Я уже однажды видел этот постер в школе: какой-то человек рассказывал нам о мире и ядерной войне, а Дания Бизевски испугалась и расплакалась, сильно его этим смутив.