Путешествие вокруг стола
Шрифт:
А если ему попадалась телега мусорщика, он тоже вставлял словечко:
– Уважаемый, порожняком возвращаешься! Тебе что – самоуправление за запах платит?
Превратив свой надел в огромный карьер, смешав гравий с отборным мусором, сдобрив его ночным золотом, Бумба-Бумбелявичюс пустил участок под ячмень. Он не представлял, что вообще может уродиться на такой почве. Кроме того, четвертый помощник готовился отпраздновать новоселье и одновременно свадьбу.
– Я, – объяснял Бумбелявичюс Марите, – сварю из ячменя такое пиво, которое свалит всех гостей и убедит моих коллег, что я мастер на все руки.
Одно беспокоило его – часть надела, отведенная под сад, напоминала
Наконец настал долгожданный день. Около надела Бумбелявичюса, который он сам называл предприятием, остановилась пролетка. Из нее вылезли Спиритавичюс с супругой и верными помощниками. Увидев спешащего навстречу, скачущего по ямам зятя, Спиритавичюс удивился:
– Ну, знаешь ли, то да се… никогда бы не думал, что отдаю свою единственную дочь на свалку! Попахивает, зятек! – говорил Спиритавичюс, затыкая нос.
– Без навоза и урожая не будет, господин директор, – оправдывался Бумбелявичюс, целуя руку теще.
– Ну-ну, не мели, показывай свои владения. Давно хотел проведать, да дела не пускали. Как там говорится – рад бы в рай… Ишь ты, что он наворотил в этом курятнике… Есть, есть то да се.
Бумба-Бумбелявичюс провел гостей по собственной земле, теплой и мягкой, как пышный пуховик. Ноздри чиновников, тещи и тестя щекотал какой-то острый аромат. Правда, землей участок Бумбелявичюса мог назвать только человек с большим воображением. Это был попросту слой мусора, достигавший местами нескольких метров, свалка городских отбросов, стыдливо прикрытая тонким одеяльцем песка. Теплая от непрекращающегося гниения почва была пригодна для выращивания разных благ домашнего значения. Надел эксплуатировался в двух измерениях: горизонтально и вертикально. Часть его продавалась тачками и возами, как строительный материал, часть была завалена мусором и превращена в огород, часть засажена фруктовыми деревьями, кустарниками и цветами. Тут же стоял крохотный сарайчик с плоской крышей, под которой молодая чета наслаждалась медовым месяцем, строя в мечтах сказочные замки. У самого тротуара был забетонирован высокий фундамент для солидного дома.
– Ну и ну!
– Поглядите-ка!
– Наворотил же, господин Бумбелявичюс!
Диву давались гости, шествуя за своим преуспевающим коллегой.
– Вот что значит план!
– Вот что значит коммерция!
– Вот что значит кооперация. Хе-хе-хе…
– Ну и хватка же у господина Бумбелявичюса! – угодливо подпевал Пискорскис Спиритавичюсу, нежно взяв его под руку, чтобы перевести через воронку. – Ваша Марите за ним, как за каменной стеной!
– Воистину, господин Пискорскис… Другие вкладывают в участок все: жалованье и сбережения, и получают шиши, а мой зятек добыл из песка золото.
Ковыляя гуськом, чиновники делали вид, что рады за своего коллегу, от которого они, хотя и считали его пронырой, не ожидали такой прыти. Все в один голос заявили, что только молодая хозяйка пробудила дотоле дремавшие в нем таланты и что он должен быть по гроб благодарен Марите.
– Господа! – остановил хозяин растянувшихся в цепочку чиновников. – Обратите только внимание. Видели
Бумба-Бумбелявичюс, заметив, что гости заинтересованы, объяснял дальше:
– А потом гляжу и собственным глазам не верю! Тьфу! Сплюнул и перекрестился. Под ячменем – помидоры!.. С каждым днем они все больше наливались. Окучивай, Марюк, говорю, подвязывай!.. Когда ты их посадила? – накинулся я на женушку. – Перекрестись, отвечает она, побойся бога! Знать ничего не знаю об этих помидорах! Уставились мы друг на друга и думаем… память вроде бы не отшибло. Что за чертовщина! Вроде до сих пор я своих дел еще никогда не забывал!.. И тут я внезапно вспомнил, что один золотарь, привозивший свой товар, упомянул «Метрополь». Я еще раз напряг свои мозги, и в моем сознании блеснул просвет. Я вспомнил, что даже угостил его тогда за такое прекрасное подношение. Все стало ясно. Видно, золото это было из хорошо всем нам известного местечка…
Кто-то отпрянул, кто-то натянуто улыбнулся. Спиритавичюс развил мысль зятя:
– Кто дерма боится, сам его не стоит. Я знаю два испытанных жернова, которые все перемелют: земля и брюхо. Все остальное чепуха. Навоз остается в земле, а зерно поднимается вверх. А потом мы это зерно пропускаем через желудок; и опять – что негодно – опускается вниз, а что пригодно – поднимается наверх. Хотя это и не совсем по-научному, зато верно.
Бумба-Бумбелявичюс провел гостей по всем дорожкам, обвел вокруг каждой клумбы и кустика, облазил, осмотрел все подвалы, бетонный, еще не вполне затвердевший, фундамент и по досчатой лестнице поднялся с ними наверх, где должно было состояться пиршество в честь закладки краеугольного камня.
– Фундамент у тебя, зятек, крепкий, стол богатый, а стены где же? – сказал, оглядевшись, Спиритавичюс.
Все громко расхохотались.
– Имеются, господин директор, и стены… Прошу садиться… Простите за скромный стол. Марите, проси к столу, видишь, меня не слушаются!
Был теплый июльский вечер. Солнце клонилось к закату. Во все стороны открывались пестрые картины Вилиямполе. На западе маячила высокая насыпь форта, в саду, огороженном зеленым забором, две женщины выколачивали пыль из красного ковра, старая тщедушная баба волочила по лугу сухую ивовую ветвь, по улице Тильжес катил извозчик, в пролетке дремал какой-то горожанин. На будущем первом этаже дома Бумбелявичюса стоял стол, уставленный бутылками, тарелками и закусками, за которым непринужденно расположились старшие чины балансовой инспекции. За свою жизнь они перевидали много столов, преимущественно под крышей, и такого сюрприза, который приготовил Бумба-Бумбелявичюс, не ожидали. Все было неожиданно, непривычно, экзотично.
– Дорогие гости! Прошу садиться… Пожалуйста… Извините, если неудобно… Господин директор говорит, что не видит стен и крыши. Я должен рассеять эти сомнения, пока мы еще ничего не отведали. Я документально докажу обратное!
Все уставились на хозяина. Его слова показались довольно странными: несмотря на то, что гости сидели под открытым небом, хозяин упорно доказывал, что они находятся в его квартире, состоящей из трех комнат с кухней.
– Загипнотизировать меня хочешь, зятек?… – сказал Спиритавичюс. – Ничего не выйдет.