Путешествия и исследования в Африке
Шрифт:
Замечания губернатора свидетельствовали о недостатке, часто встречающемся у португальцев, а иногда и у наших соотечественников, которые, как дураки, находят удовлетворение своей гордости в осуждении всего английского. Если судить по нашим впечатлениям, то чужестранцы, услышав, что человек заканчивает свои тирады припевом: «Мне ужасно стыдно, что я родился португальцем» (как это часто приходилось слышать нам), или жалеют его, или испытывают к нему чувство презрения.
Он высказывал замечательные идеи при полнейшем пренебрежении к простой деловитости и трудолюбию. У его ног в изобилии росло индиго 6 футов высоты; на расстоянии мили можно было найти первосортный хлопок, который распространился здесь, несмотря на то что в течение ряда лет сжигался; говорят, что в большей части дельты Замбези легко возделывать сахарный тростник. Но вместо того, чтобы извлекать практическую пользу из этих очевидных преимуществ, наши друзья, погружаясь в великолепные
Губернатор упомянул об общеизвестном факте, что португальское правительство тратит на содержание колоний в Восточной Африке ежегодно 5000 фунтов; товаров оттуда в Лиссабон поступает мало или совсем не поступает, и ни один португалец не нажил себе здесь состояния и не вернулся на родину его тратить. Нельзя действительно не пожалеть, что государственные деятели, просвещенные люди, судя по издаваемым ими законам, являются посредниками в распространении такой нищеты в этой производящей рабов стране, на господство в которой они претендуют и не допускают туда другие нации, когда сами не могут сделать ничего хорошего. Не является ли это слишком дорогой ценой за возможность чваниться в Европе, вызывая к себе ненависть всего христианского мира тем, что португальцы были первыми, начавшими заокеанскую торговлю рабами, и будут последними среди тех, кто ее оставил.
Один работорговец, истощенный, тяжело больной и почти слепой, часто откровенно и искренно рассказывал нам о важных моментах в своей карьере. Было очевидно, что он смотрит на рабство иначе, чем мы. Все его соотечественники знали, что, взывая к его гуманности, было легче всего добиться от него щедрости; и действительно, по отношению к нам он был очень щедр и обязателен. Когда мы выразили свое удивление по поводу того, что такой гуманный человек мог быть повинен в тех ужасных жестокостях, которые связаны с вывозом невольников, он стал с возмущением отрицать, чтобы когда-нибудь отрывал рабов от их домашних очагов. Он вывозил только brutos do mato, «диких зверей», т. е. еще диких туземцев или недавно пойманных во время набегов. Эта точка зрения позволила ему серьезно рассказать нам, что, когда умерла его жена, он, чтобы притупить свое горе, сделал набег на племена, живущие поблизости от устья Шире, и взял много пленных. Он начал заниматься работорговлей в Анголе и несколько раз наживал состояние, но каким-то образом умудрился растратить все во время короткого пребывания в Рио-де-Жанейро, где он вел беспорядочную жизнь. «Деньги, которые человек наживает торговлей невольниками, – говорил он, – плохие деньги и скоро идут к черту».
Приблизительно 12 лет назад он отправился из Келимане с грузом слоновой кости, но судно было задержано, как ведущее торговлю невольниками, и отведено в Кэп. Другие его суда были также захвачены нашими крейсерами. Он против этого не возражал, – это было правильно и справедливо, они действительно служили для работорговли. Но он считал неправильным, что англичане забрали этот его корабль, который совершал законный рейс. Английские офицеры были того же мнения и хотели вернуть ему судно, так как они были джентльменами, но его собственный негодяй-соотечественник выступил против него, и корабль был конфискован. Спустя много лет морской офицер, который был на крейсере, забравшем его судно, сопровождал нас вверх по реке. Узнав нашего приятеля, он тут же сообщил ему, что британское правительство, удостоверившись позднее, что захват его судна был незаконным, выплатило португальскому правительству полную стоимость и корабля, и груза.
Сеньор Вианна, переселенец, только что купил себе ферму размером в 3 кв. мили; за весь участок он должен был уплатить 900 долларов, или 180 фунтов, в течение трех лет. Он также взял в аренду у правительства 40 кв. миль поместья Мариано на Шире и Замбези. Мистер Асеведо много лет арендовал в восточной части Мазаро 80 кв. миль. Рента в несколько сот долларов составляется из взносов колонистов или рабов, которые сдают фермеру ежегодно мешок или два зерна и несут известные обязанности, напоминающие те, которые существовали у нас при оброке.
Ландейцы, или зулусы, живущие на противоположном, южном, берегу, явились в Вианна за своей данью, но он послал им небольшой подарок и просил не торопить его, пока не уедет губернатор. Между тем он переправил все свои товары на противоположный берег и уехал с губернатором, не уплатив дани зулусам. Зулусам платят налог главным образом для того, чтобы получить разрешение рубить огромные деревья гунда на расстоянии около 20 миль внутри страны. Гунда используются для постройки больших каноэ, обычных на Замбези. Нарубив леса у себя в имении, он обеспечил себя каноэ на десять лет и был уверен, что о его мошенничестве забудут задолго до истечения этого срока. Несмотря на это, он с горечью жаловался на непочтительность, которую проявляли туземцы по отношению к губернатору и к нему самому.
Когда мы были в Шупанге, мимо провезли на каноэ взятого в плен Поля Мариано. Его везли в Сену. Он обвинялся в убийстве нескольких несчастных чернокожих, в том числе плотника, принадлежавшего хорошо известному сеньору Асеведо. На Мариано ночью напали офицер и несколько солдат и взяли его в плен. Сестра Мариано пришла к губернатору и спросила его напрямик, в присутствии нескольких джентльменов, сколько надо ему заплатить за освобождение ее брата. Конечно, губернатор был возмущен такой смелостью и отчитал женщину; однако, как это ни странно, через несколько дней Поль бежал и вернулся на свой остров, где его больше и не беспокоили. Когда мы еще не знали, куда он отправился, мы спросили одного джентльмена, хорошо знакомого с местными обычаями, куда, по его мнению, бежал Поль. «Что? К себе домой, конечно», – ответил он.
И действительно, так оно и было.
Теперь часто шли дожди и уровень реки сильно поднялся. Мы двигались вверх по реке так медленно, что можно было прийти в отчаяние. Тете мы достигли только 2 февраля 1860 г. В этот же день вернулся из геологической экскурсии м-р Торнтон; некоторые португальцы ожидали, что он откроет снова богатейшие залежи серебра. Здесь существует легенда, что раньше иезуитам были известны громадные залежи в Чикове и что они их разрабатывали. М-р Торнтон побывал за Зумбо в обществе «цветного» торговца. Вскоре после этого он покинул Замбези и, присоединившись к экспедиции барона ван дер Деккена, занялся исследованием покрытой снегом горы Килиманджаро, к северо-западу от Занзибара. Спутник м-ра Торнтона, торговец, привез много слоновой кости; в тех местах ее было много и стоила она дешево. Однако ему пришлось платить большие подати баньяи и другим племенам на территории, которую в Европе хладнокровно называют португальской. Во время этого шестимесячного путешествия было уплачено различным вождям за право прохода через их владения 200 кусков хлопчатобумажной ткани в 16 ярдов каждый, не считая бус и медной проволоки; в дополнение к этим достаточно тяжелым требованиям туземцы этого доминиона привыкли накладывать штрафы за миландо, или преступления, которые могут совершить непреднамеренно люди купца. Однако купцы предпочитают подчиняться этим требованиям, не рискуя вступать в борьбу. Слоновая кость достаточно дешево им достается, чтобы они могли выдержать все эти платежи. Говорят, каждый купец в Тете должен платить за содержание определенного количества солдат гарнизона. Этот купец, только что вернувшийся изнутри страны, должен был содержать пять солдат, хотя ему не оказывалось никаких услуг.
Обычно слоновую кость везут из Зумбо вниз до Чиковы в каноэ; здесь каноэ оставляют и переправляют кость сухим путем мимо Кебрабасы. Этот купец нанял баньяи, чтобы перенести свою слоновую кость за пороги. Они согласились сначала получать по 3 ярда ткани за каждый рейс, но несколько раз бросали свою ношу, требуя прибавки, пока не довели цену за переноску до 10 ярдов. «Я мог подраться с ними и разбить их при помощи моих людей, – сказал купец, – но когда я прибыл бы в Тете, губернатор оштрафовал бы меня за нарушение мира в стране. Баньяи ограбили бы тех людей из моей партии, которые шли сзади, и отняли бы у них слоновую кость; а все удовлетворение, которое я мог бы получить от наших властей, состояло бы только в обидном сознании, что они послали людей к баньяи перекупить по дешевой цене мою слоновую кость».
Старшим офицером здесь был (теперь его уже нет в живых) временно исполняющий обязанности коменданта Тете. Это был своеобразный правитель. Вскоре после своего вступления в должность он издал ограничивающий прибыли закон, которым устанавливались рыночные цены на туземные продукты. В связи с опустошающими войнами, имевшими место в течение трех последних лет, цены на продукты возросли почти втрое по сравнению с прежними. Губернатор решил снизить цены до их прежнего уровня и объявил, что за два ярда коленкора должны продаваться 24 штуки домашней птицы вместо восьми и что цены на овец, коз и растительное масло должны быть снижены в соответствующей пропорции. Первый туземец, явившийся на рынок, отказался продавать своих кур по правительственной цене. Он был немедленно представлен пред лицо разгневанного коменданта, который за неподчинение присудил его к следующему наказанию: провинившегося должны были целый день водить по улице с повешенным ему на шею кудахчущим товаром, а затем он был послан на ночь в тюрьму. Другой несчастный вынес на продажу кувшин орехового масла; за отказ продавать его по установленной законом цене он был принужден выпить значительную его часть. Единственное затруднение, которое встретил комендант в проведении своей реформы, состояло в том, что туземцы отказались продавать свои продукты, пока эти новые законы не будут отменены.