Путешествия и исследования в Африке
Шрифт:
У женщин племени макололо маленькие, мягкие, нежные руки и ноги; лбы красивой формы и достаточного размера, нос не слишком плоский, хотя крылья его довольно толстые; рот, подбородок, зубы, глаза и фигура красивы. Если сравнить их с негритянками западного побережья, то они выглядят настоящими дамами. Поскольку у них есть служанки, ухаживающие за ними и выполняющие основную домашнюю работу, свободного времени у них много, и иногда они не знают, что с ним делать. Не в пример их более светлым и счастливым европейским сестрам, у них нет ни шитья или вышивания, ни упражнений в игре на рояле, чтобы занять пальцы; недоступно им и чтение, которое могло бы развивать их ум; дети, за которыми надо следить, есть только у немногих, и они тяготятся своим досугом. Мужчины коварно уверяют, что у них два главных развлечения или способа убивать время – это потягивать пиво и курить тайком бэнг, или индийскую коноплю, известную здесь под названием ма-токуанэ. Хотя мужчины много ее курят, им не нравится, чтобы женщины следовали этому примеру, и многие это запрещают. Однако некоторые женщины тайком курят, результатом чего является болезнь – на коже появляется мелкая сыпь, которую нельзя вылечить, не избавившись от этой привычки. Сам вождь
Мы имели достаточно возможности наблюдать результаты курения матокуанэ на наших людях. Накурившись, они чувствуют себя необыкновенно сильными физически, но на ум оно оказывает прямо противоположное действие. Двое из лучших наших молодых людей стали завзятыми курильщиками и полуидиотами. Ритуал, который выполняется группой курильщиков матокуанэ, производит впечатление какого-то гротеска. Они вооружаются чашкой чистой воды, расщепленным бамбуком 5 футов длины и большой трубкой, к которой прикреплен большой сосуд или рог куду, содержащий воду, через которую втягивается дым, как при курении наргилэ. Каждый курильщик делает несколько затяжек, – последняя из них самая длинная, – затем передает трубку соседу. Создается впечатление, что он проглотил дым, так как, борясь с сокращением мускулов груди и шеи, он набирает в рот воды из чашки, ждет несколько секунд, а потом выплевывает и воду и дым в бамбуковую трубку. Дым вызывает сильный кашель у всех участников курения, а у некоторых также род безумия, которое проявляется в быстром потоке бессмысленных слов или коротких предложений, вроде «зеленая трава растет», «жирный скот процветает», «рыбы плавают». Никто из группы не обращает ни малейшего внимания на это бурное красноречие или на мудрые или глупые высказывания оракула, который внезапно останавливается и, когда здравый смысл к нему возвращается, выглядит довольно глупо.
Наш приезд в Шешеке нарушил монотонность их повседневной жизни. Нас посещали целые толпы гостей, как мужчин, так и женщин, – особенно во время еды; тогда мы их привлекали вдвойне: во-первых, можно было посмотреть, как едят белые люди, и, во-вторых, поесть вместе с ними. Мужчины очень забавно пользуются ложкой, когда едят кашу или молоко: они набирают то или другое в ложку, доносят ее до левой руки и выливают в ладонь, из которой уже едят. Мы шокировали сверхутонченных дам тем, что мазали масло на хлеб. «Посмотрите на них, посмотрите на них, они едят сырое масло, фу! как противно!» Или они жалели нас и говорили, как это подобает хорошей жене или хозяйке: «Дайте это сюда, мы его распустим, и тогда вы можете прилично макать в него хлеб». Мы вызывали у них такое же отвращение, какое вызвал бы у нас эскимос, поедающий сырой китовый жир. По их мнению, масло нельзя есть, если оно не растоплено. Главным образом они употребляют его для умащения тела, и благодаря ему кожа у них гладкая и лоснящаяся. И мужчины и женщины выпрашивали вещи, которые им нравились, и совсем не обижались, если им отказывали; они, вероятно, считали, что просьба не может причинить вреда: нам это не мешало и не составляло никакого труда для их бойких языков. Мамире попросил черный фрак, так как ему понравился его цвет! Когда мы сказали ему, что он может получить фрак в обмен на хорошую новую пелерину, полную шкур молодых лечуэ, он улыбнулся и перестал просить; шутка обычно клала конец этому выпрашиванию.
Гавань Сешеке (Шешеке) на Замбези
Рисунок середины XIX в.
Вождь получает обычно загорбок и ребра каждого быка, убитого его народом, а также дань в виде зерна, пива, меда, диких фруктов, мотыг, весел и каноэ от баротсе, маньэти, матлотлора и других подвластных ему племен. Однако главный доход доставляет слоновая кость. По закону вся слоновая кость в стране принадлежит вождю, и клыки всех убитых слонов предоставляются в его распоряжение. Этот закон охоты па первый взгляд кажется более жестоким, чем установленный португальцами и среди соседствующих с ними племен, согласно которому правительству принадлежит только один бивень, а другой остается охотнику. Но здесь от вождя ожидают, что он будет великодушен и разделит доходы от слоновой кости со своим народом, как отец с детьми. Они говорят: «Дети нуждаются в руководстве отца, чтобы чужестранцы их не обманули». Это примиряет их с законом. Высшие классы также получают львиную долю прибыли от охоты на слонов, не неся большого труда и не подвергаясь опасности; подвластные племена получают только мясо, и, по-видимому, никто не стремится изменить этот обычай. Однако наши люди во время своих путешествий часто обсуждали права, которые дает труд. Поскольку мы всегда оплачивали их работу, у них явились некоторые новые представления, находившиеся в противоречии с этим древним законом. Они считали несправедливым отдавать вождю оба клыка: как ни плохи были португальцы, до этого они не доходили, – они оставляли один бивень охотнику; закон Секелету несправедливый; они хотели бы, чтобы он его отменил. Этот обычай, несомненно, служит для охраны существования слонов, хотя его назначение не в этом. Питсане застрелил несколько слонов на своем пути из Анголы, а затем совершенно отказался от охоты.
Моселекатсе также претендует на всю слоновую кость в своей стране и даже не позволяет ни одному чужестранцу охотиться на слонов в его владениях. Один житель Наталя, не зная об этом запрещении, приехал с намерением поохотиться на этих животных, но его скоро схватили и доставили пред светлые очи вождя. Его продержали на положении свободного пленника в течение 3 месяцев, причем ему разрешалось сколько угодно охотиться на буйволов, жирафов, носорогов и антилоп; но как только он пробовал пойти по следу слона, его помощники, – или тюремщики, – поворачивали голову его лошади в другую сторону.
Макололо по имени Секоке, который недавно вернулся из Бенгелы с хвостами пяти бедных околдованных лошадей, нанес нам визит вместе с несколькими своими товарищами вскоре после нашего прибытия. Они узнали, что все сказанное им доктором о том, что земля окружена океаном, – правда. Они видели море и чудеса на побережье, и корабли – все так, как говорится в Писании. Одни путешественники знают все, а тот, кто не знает Писания и сидит дома, похож по своим знаниям на ребенка. Бенгельские купцы обошлись с ними хорошо и, желая развить торговлю с макололо, сделали каждому богатый подарок, состоявший из предметов одежды. Прежде чем прийти к нам, они оделись в свои новые костюмы и, несомненно, были одеты лучше, чем мы сами. На них были хорошо выстиранные и накрахмаленные рубашки, пиджаки и брюки, белые носки и лакированные башмаки, а на голове красный капюшон и поверх него широкополая коричневая фетровая шляпа. Они долго беседовали с нашими людьми о замечательных вещах, которые видели, и пришли к единодушному мнению, что макололо, прозябающие у себя дома, – просто дикие звери или скот. Но их более богатые соседи, которых они называли полохоло, или зверями, вовсе не хотели допустить, что путешественники знают больше их: «Ну, они видели море, так что ж из этого? Море – это просто вода, а воды они могли увидеть сколько угодно и на родине, – больше, чем им нужно; белые люди приходят к нам в наши селения, – зачем же ходить на побережье, чтобы посмотреть на них?»
У нас создалось впечатление, что правосудие, в общем, осуществляется у макололо довольно справедливо. Старшина отобрал у одного из людей, которые были с нами, бусы и одеяло. Дело было доложено вождю, и он немедленно приказал возвратить вещи и, кроме того, распорядился, чтобы ни один старшина не смел отбирать ничего у вернувшихся людей. Подразумевается, что все принесенное ими имущество принадлежало вождю; люди сложили вещи у его ног и предложили ему взять все; он посмотрел на вещи и сказал, чтобы они оставили их себе. Так бывает почти всегда. Однако Мокоро, боясь, что Секелету может понравиться что-нибудь из самых лучших его вещей, показал только небольшое количество своих старых и наименее ценных приобретений. Масакаса не мог показать много: по дороге он совершил нарушение закона в одной из деревень и предпочел заплатить большую пеню, только бы об этом не узнал доктор. Каждый носильщик имеет право на часть товаров, находящихся в его тюке, хотя бы они были приобретены на слоновую кость, принадлежащую вождю. Они никогда не стесняются предъявлять эти свои права; но если вождь не соглашается на уплату по первому требованию, они не могут просить у него никакого вознаграждения.
Наши люди, привыкшие к нашим обычаям, считали, что английская система оплаты труда – единственно правильная; некоторые даже говорили, что лучше было бы жить под властью такого правительства, при котором жизнь и труд были бы в большей безопасности и больше бы ценились, чем здесь.
Пока они были с нами, они всегда вели себя соответствующим образом во время богослужения и даже требовали того же от других туземцев, которые случайно оказывались присутствующими. Однажды Мошоботуане, вождь батока, пришел к нам с несколькими своими людьми во время богослужения. Они молча прослушали чтение Библии на языке макололо, но, как только мы преклонили колени для молитвы, они начали громко хлопать в ладоши, – это их способ обращения с просьбой. Наши возмущенные макололо быстро положили конец этому шумному аккомпанементу и отнеслись весьма неблагосклонно к этому проявлению невежества. Почти все наши люди научились произносить «Отче наш» и символ веры на своем языке и гордились этим; вернувшись на родину, они любили делать это перед группами восхищенных друзей. Их представления о добре и зле ничем не отличаются от наших, кроме одного момента: они совершенно неспособны понять, почему человеку не приличествует иметь больше одной жены. Год или два назад некоторые из жен ушедших с нами людей обратились к вождю с просьбой разрешить им снова выйти замуж. Они думали, что им больше нечего ждать своих мужей, которых, вероятно, уже нет в живых. Однако Секелету им в разрешении отказал: он сам побился об заклад на большое количество волов, что доктор вернется с их мужьями, а последним обещал, что их жены будут для них сохранены. Таким образом, нетерпеливым супругам пришлось подождать еще немножко. Однако некоторые из них убежали с другими мужчинами; например, так сделала жена Мантланьяне, оставив его маленького сына среди чужих. Мантланьяне очень рассердился, услышав об этом. Но его возмутило не то, что она его покинула, – у него в Тете было две других жены, – а то, что она бросила мальчика.
Район Замбези. Женщины сооружают хижину
Рисунок середины XIX в.
Во время нашего пребывания в Шешеке был такой случай. Крокодил убил вола; один человек нашел тушу и взял себе мясо. Когда владелец быка узнал об этом, он потребовал, чтобы взявший мясо явился к вождю, так как он хочет принести на него жалобу. Однако преступник предпочел покончить дело миром, отдав хозяину убитого быка своего собственного – только бы не являться к вождю. Один старшина из окрестностей Линьянти явился с жалобой, что весь его народ разбежался из-за «голода». Секелету ответил: «Нечего тебе оставаться и тощать одному, некоторые из них должны вернуться к тебе». Таким образом, старшина получил приказ, который обязывал разбежавшихся людей вернуться к нему. Часто целые семьи покидают своего старшину и бегут в другую деревню; иногда ночью исчезает население целой деревни, оставляя старшину в одиночестве. Секелету редко вмешивается в выбор старшин, предоставляя в этом отношении своим подданным полную свободу. Поскольку население большею частью покидает старшину по его собственной вине, для него является достаточным наказанием, если он остается один.
Явное нарушение приказа вождя карается смертью. Одному человеку из племени мошубиа было приказано нарезать тростнику для Секелету; вместо этого он сбежал и два дня скрывался. За это он был осужден на смерть. Его отвезли в каноэ на середину реки, задушили и бросили в воду. Зрители посылали по адресу палачей негодующие крики и кричали им, что и их скоро так же вывезут на середину реки и задушат. Иногда, когда кому-нибудь поручают избить провинившегося, он идет к последнему, говорит, зачем пришел, а потом возвращается и уверяет вождя, что избил того чуть не до смерти. После этого провинившийся старается в течение некоторого времени не попадаться на глаза, и все забывается.