Путешествия и исследования в Африке

Ливингстон Давид

Нам очень понравился Чинзамба; он был решительно против того, чтобы мы рисковали своей жизнью, идя дальше на северо-запад. Так как полагали, что мазиту заняли все горы в этом направлении, мы провели 4 сентября у него. Принадлежащая ему область, носящая название Мозапо, волнистая, с несколькими коническими холмами; к сожалению, из-за тумана видимость была очень плохой. Трава сейчас была вся желтая, с несколькими черными пятнами на тех местах, где она была выжжена. Высокие деревья были оголены, за исключением тех, которые росли по берегам Линтипе, протекающей здесь по глубокому скалистому руслу. В том месте, где мы раньше переправились через нее у озера, она была спокойной и глубокой, и в ее плесах играли бегемоты.

Около частокола, за которым мы жили, была густая роща, и наши люди настреляли

в ней много цесарок. Женщин и детей постоянно видели купающимися в реке, и мужчины не подходили к ним без разрешения. Мы часто замечали, что женщины манганджа тщательно избегают тех мест, где, по их предположениям, моются мужчины, и только счастье увидеть в первый раз белую кожу заставляет их иногда забыть о своих хороших манерах.

Смех женщин очень веселый. Это не глупая жеманная улыбка и не бессмысленный громкий хохот, а веселый, звенящий смех, звук которого радует сердце. Начинают с ха, хее, затем следует хоровое – хаееее. Заканчивают они, дружно хлопая в ладоши, что на зрителя производит впечатление большой сердечности. Если, знакомясь с вождем, мы замечали веселый огонек в его глазах, сопровождавший его смех, то всегда считали его хорошим товарищем и никогда в нем не разочаровывались впоследствии. Плач малышей во время их детских горестей по тону тот же в различных возрастах, как и во всем мире. Жалобные звуки, когда-то близкие родительскому сердцу и уху, всегда напоминали нам о доме и семье, и мы чувствовали благодарность за то, что к младенческим горестям наших детей никогда еще не присоединялось раздирающее сердце горе, которое приносит торговля невольниками.

Мы отправились 5 сентября на северо-восток; Чинзамба посоветовал нам на прощание избегать разбойничавших мазиту. Мы шли миля за милей по полям туземцев, засеянным хлебом, перемежающимся с участками хлопка. Много толстых колосьев было наломано в спешке жнецами, и теперь они лежали поперек дороги и очень мешали нам двигаться вперед.

Женщины и мужчины с большим рвением собирали оставшиеся еще колосья и торопливо переносили их в крепостцы из частокола, которые были завалены зерном и в которых помещалось по три-четыре тысячи человек. Некоторые принимали нас за мазиту и в страхе убегали, но возвращались, когда наши проводники успокаивали их, говоря, что мы англичане, прибывшие под парусами на озеро. Так как вдоль дороги мазиту и беглецами было рассыпано много зерна, то некоторые женщины собирали его и просеивали, чтобы отделить песок.

Три трупа и несколько сожженных селений говорили о том, что мы шли как раз по следам захватчиков и что система обеспечения «добрыми хозяевами» в руках зулусов является довольно печальной. Все, что можно привести в ее пользу, это то, что она влечет за собой гораздо меньшую потерю жизней, чем эта же система за океаном.

После длинного перехода по хлебным полям мы шли по безводной равнине, расположенной примерно на северо-северо-запад от гор Цента, к одной деревне на озере и оттуда по его берегу в Читанду. На берегах озера теперь скопилось много беженцев, укрывавшихся там в тростнике, представлявшем собой весьма слабую защиту. На протяжении многих миль берег озера представлял собой непрерывный ряд селений с временными хижинами. Люди принесли с собой немного зерна. Они говорили: «Что мы будем есть, когда все это выйдет? Если мы посеем хлеб, придут дикие звери (зиньяма, как они называют мазиту) и возьмут его. Посадим маниок, они сделают то же самое. Как мы будем жить?» Одна бедная слепая женщина, думая, что мы мазиту, бросилась прочь от нас с вытянутыми руками, высоко поднимая ноги, как это обычно делают потерявшие зрение, и прыгнула в тростник в поисках спасения.

На нашем пути вдоль берега мы переправились через несколько ручьев с прозрачной холодной водой, которых мы не заметили при прежнем обследовании этих мест на лодке, потому что устья этих ручьев заросли тростником. Один ручей издавал сильный запах сероводорода.

Мы достигли Моламба 8 сентября и встретили там нашего старого знакомого Нкомо.

Одним из преимуществ путешествия по берегу озера было то, что мы могли повсюду купаться в его прозрачной, прохладной воде. На Замбези и Шире нам часто приходилось отказывать себе в этом из страха перед крокодилами, и теперь купание доставляло нам необычайное удовольствие. Температура воды была такой же, как и во время нашего прежнего посещения, т. е. 22°. Огромная глубина озера мешала лучам солнца повышать температуру до той высоты, как в Шире и Замбези; крокодилы при прозрачности воды и изобилии рыбы в озере редко нападают на человека. Многих из этих пресмыкающихся можно было видеть греющимися на солнце на скалах.

На расстоянии дня пути за Моламбой находится озерко Чиа, параллельное озеру Ньяса. Длина его равна 3 или 4 милям, а ширина от 1 до 1¹/^ миль. Оно соединяется с озером рукавом значительной глубины, но с несколькими скалами в нем. Проходя между озером Ньяса и восточным берегом этого озера, мы не видели ни одной речки, которая впадала бы в него. Оно поражает изобилием рыбы, и мы видели свыше 50 больших каноэ, занятых рыбной ловлей, производимой при помощи ручных сетей с боковыми шестами около 7футов длины. Эти сети почти такие же, как те, которые применяются теперь в Нормандии. Разница между ними заключается в том, что у африканской сети концы жердей соединены деревянной перекладиной, чтобы удерживать их в неподвижном положении. Это – большое усовершенствование. Рыбы должно было быть очень много, если ее могли вылавливать в таком большом количестве на стольких каноэ. Торговля сушеной рыбой ведется тут в большом размере.

Местность вокруг возвышенная, волнистая, много маниоковых полей. Употребляемая здесь мотыга имеет рукоятку в 4 фута длины, а ее железная часть такой же формы, как в стране Бечуана.

Корзины здесь плетутся так плотно, что в них держат пиво. Они такие же, как и те, которые используют для хранения молока кафры, за тысячу миль отсюда.

Путешествие пешком особенно располагает к размышлениям – радуешься любому предмету, занимающему твои мысли, что нарушает однообразие утомительного длинного пути. Сеть на Чиа напомнила нам, что кузнечные мехи, которые делаются здесь из козьих шкур с палками на открытых концах, такие же, как и те, которые употребляются далеко на юго-западе в стране Бечуана. Эти мехи, вместе с мотыгой с длинной рукояткой, только показывают, что каждый народ, следующий один за другим с севера на юг, приносил с собой изобретение из одного и того же источника. На местонахождение этого источника указывает другая пара мехов, замеченная нами ниже водопада Виктория; такие мехи были найдены еще в Центральной Индии и у цыган Европы.

Здесь встречаются три вида дикорастущих трав, семена которых можно употреблять в пищу. Один из них, называемый ноандже (Noanje), даже культивируется. Если очистить зерна от шелухи, а затем сварить, то получается сносная каша; но если не толочь зерно и не отделять его от острой шелухи, составляющей почти половину зерна, то эту еду не вынесли бы желудки самых первобытных дикарей. От Египта до южного конца материка встречаются одинаковые песты и ступки. Существование их, по-видимому, доказывает, что со времени самых древних переселений африканцев они служили для удовлетворения той же потребности, что и сейчас.

Глава XXV

У истоков Луангвы

Мы переправились в каноэ через рукав озера, соединяющий Чиа с Ньясой, и переночевали на его северном берегу. Вся прилегающая к озеру местность от этого пункта до залива Кота-Кота густо населена тысячами людей, бежавших от набегов мазиту в надежде найти защиту у живущих здесь арабов. На трех речках мы видели пальмы шуаре и одну масличную, которая гораздо хуже растущей на западном побережье. Хотя по виду она и похожа на ту, но ее плод не намного больше обыкновенного ореха. Люди не используют эти плоды, так как они дают очень мало масла.

По-видимому, мысль о том, чтобы использовать масло для освещения, никогда не приходила в голову африканцам. Пучок расщепленного и высушенного бамбука, перевязанного вьющимися растениями, толщиной с туловище человека и около 20 футов длины, употребляется здесь ночью, на каноэ в виде факела для приманки рыбы. Жечь или вообще употреблять на что-нибудь другое, кроме смазывания головы или тела, масло, которое они добывают из бобов клещевины и из других семян, а также и из некоторых рыб, считалось бы безумной расточительностью.