Путешествия и исследования в Африке
Шрифт:
Находя, что осадка «Пэрл» слишком велика для этой части реки, мы выгрузили имущество экспедиции на один из поросших травою островов, на расстоянии около 40 миль от входной отмели (Barra Catrina). Затем «Пэрл» покинула нас, и нам пришлось расстаться с нашими друзьями Дунканом и Скидом; первый отправился на Цейлон, а второй должен был вернуться к исполнению своих обязанностей правительственного топографа Южной Африки.
Из тех, кто продолжал работу экспедиции, большинство прониклось трезвым здравомыслием по отношению к предприятию, за которое мы взялись. Некоторые оставались на острове Экспедиции с 18 июня до 13 августа, в то время как пароход и катер перевозили имущество вверх до Шупанги и Сены.
Страна находилась в состоянии войны, наш багаж был в опасности. Почти все наши люди подвергались опасности
Погода стояла восхитительная. Лишь изредка бывали ливни или холодные туманные утра. Оставшиеся на острове отдавали большую часть своего времени метеорологическим и магнитным наблюдениям, а также ботаническим, насколько это было возможно при высохшей растительности. Никто, по-видимому, особенно не полагался на «официальное донесение» двух командиров флота, которые, пробыв на Замбези две недели, торжественно заявили, что она «больше похожа на внутреннее море, чем на реку, с климатом, как в Италии, и гораздо более здоровым, чем на какой бы то ни было реке западного побережья». Каждый, по совету руководителя экспедиции, начал проверять и записывать свои наблюдения, не считая непогрешимым даже прежний опыт начальника.
Каждый день в различных пунктах на горизонте поднимались высокие столбы дыма, свидетельствовавшие о том, что туземцы сжигали огромные урожаи высокой травы, вредной здесь, как бы ни ценна была она в других местах. Часто наблюдали, что на вершине такого столба повисало белое облако, как будто жар пламени посылал вверх поток горячего влажного воздуха, и эта влага конденсировалась на самом верху. Но дождя за этим не следовало, хотя теоретики и воображали, что он должен был бы идти в таких случаях.
На острове изобиловала крупная дичь, буйволы и зебры, но людей видно не было. На материке, над правым берегом реки, мы часто наблюдали очень забавлявшие нас круговращательные движения и маневры стай мелких птиц, питающихся семенами. Они летали плотными колоннами с такой военной точностью, что создавалось впечатление, будто ими руководит начальник и указывает направление определенными сигналами. Затем летели стаями некоторые другие породы птиц и среди них крупные сенегальские ласточки. Присутствие этих птиц, явно совершавших перелет с севера, в то время как местная ласточка и коричневый коршун находились за экватором, позволяет сделать предположение, что возможны двойные перелеты, а именно птиц из жаркого климата в районы с более умеренным, как это имеет место сейчас, а также из районов с суровой зимой в солнечные. Однако такие перелетные птицы, как мы сами, не могли это проверить.
Достигнув Мазаро, устья узкой речки, которая во время разлива сообщается с рекой Келимане, мы узнали, что португальцы воюют с метисом Мариано, он же Матакенья, от которого они бежали и который, выстроив укрепление из частокола недалеко от устья Шире, владел всей страной между этой рекой и Мазаро. Мариано был более известен под своим туземным именем Матакенья, которое означает «дрожащий», или «трясущийся», как это бывает с деревьями во время бури. Он был смелым охотником за рабами и имел большую дружину, хорошо вооруженную мушкетами, которая делала набеги на беспомощные племена, живущие на северо-востоке. Похищенные жертвы привозились закованными в Келимане, где и продавались зятем Мариано, Крус Коимбра, и отправлялись в качестве «свободных переселенцев» на французский остров Бурбон. [20]
20
Бурбон – старое название острова, после революции 1848 г. переименованного французами в остров Реюньон (остров Соединения). Населен в основном метисами – потомками рабов. Основной сельскохозяйственной культурой является сахарный тростник.
Пока Мариано ограничивался в своих грабежах и убийствах отдаленными туземными племенами, власти ему не мешали: но его люди, приученные во время набегов к насилию и кровопролитию, естественно, начали практиковать их и в отношении более близко живущего населения, хотя оно принадлежало португальцам, – даже в Сене, под дулами пушек форта. Весьма высокопоставленное лицо рассказывало нам, когда мы обедали у него в семье, что не являются редкостью такие случаи, когда в комнату врывается невольник, преследуемый кем-нибудь из людей Мариано, вооруженным копьем и грозящим его убить.
Злодеяния этого негодяя, которого бывший губернатор Келимане метко определил как «выдающегося грабителя и убийцу», с течением времени стали невыносимы. Все португальцы говорили о Мариано как о редком чудовище по бесчеловечию. Непонятно, почему метисы, как этот, более жестоки, чем португальцы, но это несомненно так.
Утверждали, что одним из его любимых способов производить впечатление в стране и заставлять бояться своего имени было закапывание пленных собственными руками. Говорят, что однажды он убил таким образом 40 несчастных, выстроенных перед ним в ряд. Сначала мы не верили этим рассказам, думая, что это просто преувеличения разъяренных португальцев, которые, естественно, были доведены до белого каления, так как он парализовал их торговлю и укрывал бежавших от них рабов. Но позднее мы узнали от туземцев, что рассказы португальцев не искажали истины и что Мариано был действительно таким большим мошенником, каким они его изображали. Казалось бы, владельцы рабов должны были обращаться со своим человеческим движимым имуществом так, как люди обращались с другими ценными животными; но, по-видимому, торговля рабами всегда порождает безрассудную жестокость, если не кровожадность.
Мариано была объявлена война; против него были посланы военные силы. Некоторое время он сопротивлялся. Однако, видя, что, по-видимому, ему придется плохо, и зная, что португальский губернатор получает маленькое жалованье и «склонен поэтому быть благоразумным», он отправился в Келимане, чтобы «уладить дело» с губернатором, как здесь говорят. Но полковник да Сильва посадил его в тюрьму и потом послал для суда в Мозамбик. Когда мы прибыли, люди Мариано сражались под начальством его брата Бонга. Война продолжалась 6 месяцев, и на это время приостановилась всякая торговля на реке. 15 июня мы впервые встретились с мятежниками. Они появились в Мазаро в виде толпы хорошо вооруженных и фантастически одетых людей. Когда мы объяснили им, что являемся англичанами, некоторые из них сейчас же поднялись на борт и крикнули оставшимся на берегу, что оружие можно отложить в сторону. Высадившись, мы заметили, что у многих из них были выжжены на груди клейма рабов. К нашим задачам они отнеслись с горячим одобрением и оказались хорошо осведомленными относительно особой точки зрения нашего государства на вопрос о рабовладении. Крики, которыми нас провожали, сильно отличались от подозрительных расспросов при нашем приближении. С этого времени обе стороны стали считать нас своими друзьями.
Однажды мы грузили дрова на расстоянии мили от театра военных действий, но густой туман мешал нам слышать шум боя, происходившего у Мазаро. Когда же мы непосредственно после этого прибыли туда, на берегу появилось много португальцев и туземцев.
Доктор Ливингстон, вышедший на берег, чтобы поздороваться с несколькими своими старыми друзьями среди последних, очутился в ужасной вони, среди изувеченных тел павших в бою. Его попросили отвезти губернатора, который тяжело болел лихорадкой, вверх по течению в Шупанггу. Как раз в тот момент, когда он давал свое согласие, мятежники возобновили сражение, и вокруг него во всех направлениях стали свистеть пули. Напрасно пытался он найти кого-нибудь, кто помог бы губернатору сесть на пароход. Не желая оставить его в такой опасности и поскольку офицер, посланный за нашими кру, не возвращался, Ливингстон вошел в хижину и потащил его превосходительство на корабль. Губернатор был очень высокого роста, и когда он, шатаясь из стороны в сторону от слабости, повисал на д-ре Ливингстоне, то казалось, будто один пьяный помогает другому.