Путешествия по Африке
Шрифт:
После двухчасовой прогулки через тенистые заросли мы встретили посланцев короля с приказанием вернуться. Тут же появился и охранитель дороги, почтенный господин из королевского окружения, для которого предназначены были упомянутые выше подарки; он объяснил этот приказ тем, что завтра король возвращается в свою постоянную резиденцию и примет меня там через несколько дней. Итак, мы напрасно прошли по опаленной солнцем дороге и вернулись обратно, сопровождаемые охранителем дороги, который, к счастью, приказал своему слуге принести национальный напиток мвэн-ге и напоил нас в тени дерева. Позднее мы все же завернули к нему, и я передал ему подарки, причем мы опять пили мвэнге. Жены его сидели вокруг нас, и одна из них выступала, как хозяйка, наполняя маленькие тыквенные чашечки и угощая меня. При прощании я получил в подарок козу Здесь я впервые увидел тщательно выстроенное большое жилище в Буганде. Дома здешних знатных людей представляют собой настоящие залы, поддерживаемые многочисленными столбами, с крышами в виде конуса или свода. Внутри помещение обычно разделено на отделения натянутой тканью из коры. Искусная наружная облицовка из тщательно и симметрично связанного камыша вызывает восхищение.
Усталый после бесполезного похода, я к полудню добрался до миссии со своим багажом — подарками. После обеда пришли в гости господа из французской миссии: монсиньор Ливинак, отец Жиро и отец Лурдель. К сожалению, между членами римско-католической и англиканской миссии не было близких отношений, и посещения носили характер лишь визитов вежливости. Даже в таком жизненно остром вопросе, который одинаково интересовал миссионеров — именно об отношениях с Мвангой, о его преследованиях христиан — к сожалению, даже в этом не существовало согласованности. Я не хочу здесь углубляться дальше в вопрос о том, что думает негр о существующем у нас расщеплении церквей, которое предстает перед ним в виде наличия в одном месте двух различных миссий. Я думаю, что в интересах морали и культуры должно быть заключено международное церковное соглашение, которое бы запрещало сосуществование представителей двух различных догм в одном месте.
Ночью 12 июня мы услышали оживленную стрельбу, возвещавшую приближение короля.
Наконец, 23 июня я получил приглашение на следующий день явиться на прием. Как я случайно узнал, наша аудиенция откладывалась лишь потому, что король пожелал произвести на меня впечатление большим приемом, а для этого необходимо было подготовить новый приемный зал. К назначенному времени я вышел, опять с подарками, которые несли впереди нас. Через час мы пришли в резиденцию, окруженную высокой оградой. Площадь особыми заборами была разделена на множество разного размера четырехугольников, в которых помещались большие жилища и залы. Отдельные строения соединялись дверьми. В первое большое дворцовое помещение, носившее еще следы пожара, по-видимому, мог войти каждый; много помещений было еще в стадии строительства; другие, едва достигающие человеческого роста, покрытые шкурами, хижины служили слугам защитой от дождя и солнца и своим некрасивым видом оскорбляли взор. Из этого открытого проходного двора мы прошли во второй четырехугольник, двери в который охранялись стражей. Несмотря на это, внутри него была сутолока, как на очень оживленном рынке. И здесь также было много незаконченных помещений; грозного министра королевства, катикоро, мы нашли в маленькой временной хижине устроившимся на циновках и подушках. В это время он как раз выполнял свои государственные обязанности и был окружен таким множеством людей, что они не могли поместиться в хижине, так что перед ее дверьми на корточках сидели десятки людей, ожидая справедливых приговоров всемогущего фаворита.
Мужчины ваганда
Сотни людей, частью хорошо одетых, группами сидели по сторонам двора; мне было не ясно, явились ли они сюда по делам, были ли это чиновники королевского дворца или просто праздношатающиеся. Посредине же двора, как я уже говорил, была сутолока, сквозь эту толпу приходилось пробиваться, и при этом более всего страдало обоняние. Чего хотели эти люди, было непонятно. Многие, вероятно, просто хотели увидеть своего повелителя или, по крайней мере, дышать одним с ним воздухом. При больших приемах, о которых король предупреждает заранее, эти наружные дворы являются своего рода местом прогулок. Сначала мы пробрались к хижине, чтобы пожать руку его превосходительству. Здесь мы прошли мимо какой-то настоящей принцессы, сидевшей терпеливо и, очевидно, тоже ожидавшей приема; меня предупредили ни в коем случае не прикасаться к ткани из коры, в которую она была завернута, так как в Буганде это осуждается, как тяжкое преступление. Обменявшись приветствиями с катикоро, мы стали опять осторожно пробираться назад, стараясь не наступать на сидящих у хижины, также осторожно прошли мимо опасной принцессы, не прикасаясь к ней, и, поскольку король еще не вышел из своего жилища, уселись на своих стульях среди публики.
Щит ваганда
Вскоре с другого двора послышался барабанный бой, и вся масса людей стремительной волной хлынула в том направлении. Даже катикоро покинул свою министерскую хижину, — его подчиненные расчищали ему путь через толпу, — и исчез в следующем отделении. Опять мы ждали, пока, наконец, у короля все было готово к приему, и за нами пришел паж. С трудом протиснувшись через плотную толпу, мы добрались до широкой, охраняемой при помощи кулаков двери, которая то и дело открывалась и закрывалась, пропуская имеющих право на вход.
Здесь у слуг были отобраны подарки для короля, так как слуги должны были оставаться за дверью. Мы же вошли и очутились на маленькой свободной площади перед приемным залом, у ворот которого, справа и слева, шпалерами стояло по шестьдесят различно одетых солдат. За ними устроились счастливцы, имевшие право на вход. Когда мы проходили мимо рядов солдат, они взяли «на караул». Настоящее избранное общество Буганды находилось внутри приемного зала. Этот зал выстроен по уже описанной мной форме, но был гораздо просторнее виденных мной, пол его покрыт мелкими пучками травы. Задняя половина зала была отделена от передней тростниковой стеной. Против входной двери в зал, перед тростниковой стеной, сидел собственной персоной король Мванга. Троном ему служил деревянный стул с ручками, покрытый пестрым покрывалом. Перед ним лежал ковер — кусок мебельной ткани, и на нем несколько леопардовых шкур. У столбов среднего прохода в зал стояли военные сановники с ружьями, а по обеим сторонам, между остальными столбами, сидели высшие придворные. Справа около короля разместились катикоро, колучи и другие, а за ними — занзибарские торговцы и дюжина чиновников, между ними губернаторы провинций, которые по обычаю Буганды находились не в управляемых ими областях, а большей частью вблизи короля. Они и другие любимцы лишь определенное время пользуются большими милостями, а затем часто, если не попадают в опалу, назначаются на другие должности. Таким путем хотят предотвратить интриги этих сановников и воспрепятствовать губернаторам забрать в руки слишком большую власть. Слева от короля сидели на стульях французские миссионеры, а дальше — опять придворные, одетые большей частью в легкие европейские ткани или арабские костюмы, хотя встречалась и местная ткань из коры. Место между двумя средними рядами столбов, от входной двери до короля, было свободно, да и весь зал не был особенно переполнен. Включая пажей и гонцов, в нем было около 150 человек.
На Мванге не было никаких украшений, одет он был просто, в материю из коры, скрепленную на плече в виде тоги. Он был крепкого, высокого телосложения, в возрасте двадцати с небольшим лет. Его большие, выпуклые глаза выражали ум и живой темперамент, но частый, громкий, дела-ный смех, с широко открытым ртом придавал ему несколько детский вид; возможно, что причиной этому было курение гашиша — порок, которому он предавался. При каждом взрыве веселости он протягивал левую руку, а то и обе руки, сидевшему около него катикоро, который всякий раз усердно брал их в свои руки и, чтобы польстить королю, изображал такую же веселость.
Я и Макей вошли в широкий, кверху суживающийся портал, через который король мог видеть большую часть находившихся снаружи, а они, в свою очередь, могли видеть внутренний зал. Недалеко от портала, снаружи его, всегда находилось несколько очень важных персон двора Буганды, а именно — палач и другие субъекты, обученные искусству разных жестоких экзекуций и постоянно готовые исполнить любое повеление короля. На шее и на руках у них были намотаны веревки, чтоб немедленно связать виновного, а на головах — парики, подобные тем, какие носят племена амади.
Время от времени били в большой барабан, чтобы придать силу и значение словам короля.
Приблизившись по среднему проходу к королю, я приветствовал его в арабской манере, и он также ответил мне. Затем я и Макей отошли влево и сели на принесенные с собой стулья около французских миссионеров. Мванга показал на меня и сделал катикоро несколько веселых замечаний, которые показали его невоспитанность. Коротко высказав благодарность за разрешение посетить его страну, я передал ему письмо от Эмин-бея, и затем у нас завязался короткий разговор о переезде Эмин-бея ближе к Буганде, о чем Мванга уже знал из писем Саид-Баргаша. Когда Мазуди случайно перевел несколько слов письма неправильно, король явно испугался, так же, как и при расспросах о возможности проезда Эмин-бея. Я ему объяснил, что в данный момент об этом не может быть и речи и что представитель Эмин-бея у Кабреги посажен лишь для того, чтобы была открыта почтовая дорога, но что Эмин-бею и его людям не хватает одежды, и поэтому я прошу у него разрешения сделать для Эмин-бея необходимые закупки у здешних торговцев и переслать их ему. Между тем в среднем проходе были распакованы мои подарки, но король бросил на них лишь беглый взгляд, и их унесли. Я сообщил ему при этом, что уже ряд лет путешествую и не мог получать вещей извне, поэтому и мои подарки соответствуют моему положению; что единственным моим желанием было скорее поехать дальше в Занзибар, на что я прошу его разрешения. Он спросил, собираюсь ли я поехать в лодке английской миссии в Узукома, и, когда Макей подтвердил это, он легко разрешил мне поездку. О деле же Эмин-бея он долго и тихо говорил с катикоро и колучи, а остальные присутствующие в это время без всякого стеснения болтали, снаружи же шумели певцы и барабанщики.
Все эти переговоры велись, конечно, не в той последовательности, как я описываю. Такой африканский деспот, из привычки и хитрой политики, слышит лишь то, что он хочет слышать, и отвечает, когда ему нравится. Все же я был доволен приемом, так как получил от короля несколько определенных ответов и разрешение делать закупки для Эмин-бея. Помимо этого, разговор касался и других вопросов, король вынес решение по некоторым жалобам, что заняло больше всего времени. Особенно долго тянулось дело встреченной нами у катикоро принцессы, которая очень многословно излагала свою жалобу и была выслушана королем терпеливее, чем я. Другие жалобы были рассмотрены скорее, причем выигравшая сторона каждый раз кричала: «Нианзи, нианзи, нианзи!» Эти слова, при всяком удобном случае десятками раз выкрикиваемые в честь короля, являются выражением благодарности ему за решение дела, милость, подарок и т. п., при этом сложенными руками делаются движения от лица к земле. Я не встретил у Мванги какого-либо интереса к себе или к чужим обстоятельствам. Хотя он часто пристально оглядывал меня и делал катикоро замечания на мой счет, все же ни одного вопроса он мне не задал и даже обрывал меня на полуслове, когда я хотел сообщить что-либо, перескакивал с одной темы на другую; кроме того, все время несколько сановников говорили одновременно. Поэтому Макей посоветовал мне уточнить подробности посылок Эмин-бею лишь при второй приватной аудиенции, так как тогда можно будет легче говорить с королем.