Путешествия по Центральной Азии. Путешествия по Сибири
Шрифт:
Геолог Черский считал, что это озеро является очень древним – остатком силурийского моря. Но новые исследования показали, что оно, наоборот, очень молодое и в современной форме возникло не ранее современного геологического периода, хотя впадина начала уже создаваться в юрский период. В прошлой главе я говорил уже о молодых движениях земной коры, обусловивших образования Тункинской долины и контраст между формами рельефа ее боков – Хамар-Дабана и Тункинских альп. Впадина Байкала создана теми же молодыми движениями, доказательства которых распределены на большом протяжении от середины нагорья Хангай в Монгольской Народной Республике до р. Учура на Алданском плато, т. е. на протяжении 2400 верст. На этом протяжении земная кора в течение третичного периода начала вспучиваться, конечно очень медленно и постепенно, в виде длинного и широкого вала, называемого Байкальским сводовым поднятием. Это поднятие, охватившее фундамент, состоящий из самых древних докембрийских
В юрский период этого поднятия еще не было, так как угленосные юрские отложения Иркутского бассейна доходят по берегам р. Ангары почти до оз. Байкал и здесь, местами на самом берегу озера, обрываются и опущены на большую глубину в воду. Во вторую половину третичного периода на месте южной части озера уже была впадина, заполненная водой, в которой отложились верхнетретичные угленосные отложения; это, по-видимому, был зародыш современного Байкала. Но поднятие всего свода имело место еще позже, судя по излияниям базальтовой лавы на высотах Саяна, Тункинских альп, Хамар-Дабана; эти излияния происходили еще до поднятия в эпоху миоцена, судя по флоре прослоя в базальте Саяна. Поднятие развивалось постепенно в конце третичного периода, а одновременно некоторые клинья, на которые выпучиваемый свод разламывался на всем своем протяжении, отставали от других при поднятии, как показывают верхнетретичные угленосные отложения на восточном берегу Байкала южнее ст. Мысовой, которые все-таки теперь подняты против своего первоначального положения ниже уровня воды, в которой они образовались. Другие клинья, наоборот, опускались очень глубоко, как те, которые составляют современное дно Байкала, дно оз. Косогол, или неглубоко, как клинья дна Тункинской долины, р. Муи и других впадин.
Приходится думать, что это поднятие совершилось не в один прием, а в несколько, с перерывами, и продолжалось еще в четвертичный период, судя по базальтовым лавам, излившимся уже не на поверхности свода (до его поднятия), а на дне долин, врезанных в этот свод и, очевидно, поднимавшимся по трещинам разломов. Эти излияния, несомненно, гораздо более молодые, чем первые, и некоторые из них происходили даже из небольших вулканов, возникших на трещинах разлома. Хорошо сохранившиеся вулканы известны в бассейне р. Оки в Саяне, возле Тунки в Тункинской долине, на р. Джиде и в трех пунктах вблизи р. Витима на Витимском плоскогорье.
Слабые движения клиньев в сводовом поднятии происходят и в настоящее время; их доказывают сильные землетрясения, свойственные местности на берегах оз. Байкал, и новые нивелировки на берегах этого озера, обнаружившие, что в одних местах берег немного поднимается, в других – опускается.
При сводовом поднятии самые узкие клинья, поднятые особенно высоко, подверглись сильному размыву и поэтому быстро получили резкие альпийские формы. Таковы Тункинские и Китойские альпы в Саяне, хребты Делюв-Уранский и Северно-Муйский, Удокан, Каларский хребет в бассейне р. Витима.
Эти выводы об образовании глубокой впадины оз. Байкал в связи со сводовым поднятием целой длинной полосы в Восточной Сибири, которая начинается в Монголии и кончается в бассейне Алдана, являются результатом исследований ряда геологов в течение сорока лет и оформились сравнительно недавно. Восхищаясь видом Байкала с высоты Приморского хребта в мае 1890 г., я ничего этого еще не знал и мог только подумать, что это озеро действительно занимает большой провал в земной коре, как полагали академики больших экспедиций XVIII в.
Спуск по восточному склону Приморского хребта был очень длинный и не представлял трудностей – мы шли пешком без дороги; разные кусты, трава, отдельные деревья, небольшие скалы сменяли друг друга в длинном овраге, пока мы не спустились на тысячи полторы метров; затем мы поехали по берегу Малого моря до устья р. Сармы. Здесь мы отпустили наших охотников с лошадьми, и они направились прямым вьючным путем через горы в Хогот, а меня с писарем буряты доставили в Ольхонскую степную думу на южном берегу ворот Малого моря, где был центр управления бурятами, живущими на р. Ольхоне и в береговой полосе западного берега Байкала. В этой думе мы могли уже получить земских лошадей, чтобы проехать в Хогот по колесной дороге через село Косая степь. Писарем в думе был поляк из ссыльных 1861 г. Он очень уговаривал нас переночевать в думе, угощал чаем, познакомил нас со своей довольно миловидной дочерью, которая особенно ухаживала за мной. Она, может быть, надеялась – а вдруг понравится молодому проезжему инженеру и вырвется из этого медвежьего угла, где жила с детства среди сплошного бурятского населения. Но мне, конечно, хотелось скорее вернуться в Хогот к семье, чтобы продолжать неожиданно прерванное путешествие на золотые прииски, и, несмотря на уговоры, мы уехали и прибыли в Хогот поздно вечером. Эта экскурсия дала мне дополнительные сведения о Прибайкальских горах, описанные в отдельной статье в «Известиях Восточно-Сибирского отдела».
Чтобы не возвращаться еще раз к золотым приискам в Прибайкальских горах, организации которых я помог в этой экскурсии, упомяну, что мои охотники и писарь Хогота подали заявки в Горное управление – два прииска на р. Нуган были им отведены, и они несколько лет платили небольшой подесятинный налог за эти отводы. Но средств на разведки у них не было. В Иркутске я предлагал нескольким золотопромышленникам взять эти прииски в аренду и начать добычу золота. Но уединенность их положения, отсутствие колесной дороги через горы и, вероятно, недоверие к молодому геологу были причинами того, что никто не соблазнился моим предложением. Подкрепить свои слова о возможной золотоносности этой речки предъявлением хорошей пробы намытого на ней золота хотя бы в 2–3 золотника я не мог. Бедные владельцы этих приисков, конечно, вскоре отказались от них, и речка Нуган, насколько знаю, до сих пор не разведана, и вопрос об ее золотоносности открыт.
VII. По рекам Лене и Витиму на Ленские прииски
Из Хогота мы поехали дальше по Якутскому тракту; миновали с. Качуг на р. Лене, где начинается судоходство в весеннее половодье и где строили «паузки» – неуклюжие квадратные баржи из толстого леса, в которых купцы и золотопромышленники сплавляли вниз по реке разные товары и припасы для приисков и для торговли в приречных селениях и городах. Этот весенний сплав по р. Лене имел большое значение для приисков и для всего населения берегов реки до Якутска и дальше. Товары всякого рода, подвезенные за зиму из-за Урала, чаи, поступавшие через Монголию, хлеб прошлого урожая, туши мороженого мяса и пр. – все это сплавлялось на паузках вниз по реке, население и прииски снабжались многим на целый год. Товары для приисков шли безостановочно до Витима и там перегружались на баржи; товары для населения плыли на паузках в виде плавучей ярмарки, останавливаясь на всех станциях и селах для торговли. Эти ярмарки мы видели, плывя по Лене в разных местах. Слабое в то время пароходство по реке имело для населения меньшее значение, чем весенний сплав в паузках.
Мы проехали еще две станции дальше Качуга – до Жигалово, где начинается постоянный водный тракт в Якутск. Отсюда проезжающим в теплое время года дают на станциях не экипаж с ямщиком и лошадьми, а лодку с гребцами, которые и везут путешественников как вниз по реке, так и вверх. В последнем случае к гребцам присоединяют еще лошадь и мальчика: лошадь тянет лодку с пассажиром и гребцами вверх по течению на бечеве, мальчик едет на ней верхом и управляет ею; гребцы правят лодкой, подгребают в помощь лошади в трудных местах. Сдав пассажиров на следующей станции, они плывут на той же лодке домой, а мальчик едет назад верхом уже по тропе. Только зимой, когда Лена замерзает, почтовая гоньба ведется с помощью саней; весной и осенью во время ледостава и вскрытия проезд труден – приходится ехать верхом, а вещи везти вьюком от станции до станции.
Менять на каждой станции не только гребцов, но и лодку и перегружать вещи, конечно, было бы скучно. Поэтому мы в Жигалове купили небольшую лодку – шитик, по местному названию; ее средняя часть имела крышу, представляя небольшую закрытую каюту, а на носу был устроен очаг для разведения огня в виде ящика с песком и стояком для подвешивания котелка и чайника. Мы устроились в каюте, брали на станциях двух гребцов, за которых платили прогоны как за пару лошадей; жена варила чай и обед. Вечером – раньше или позже, в зависимости от расстояния, останавливались на станции: жена с сыном уходили ночевать в дом, а я оставался спать в каюте для охраны вещей. Плыть можно и ночью, меняя гребцов, но мы не торопились; кроме того, я хотел видеть весь путь по Лене при дневном освещении. Возле каких-либо интересных скал мы останавливались для их осмотра. Так мы делали четыре или пять станций за день, на станциях покупали хлеб и другую провизию; погода была уже теплая, и вся поездка, продолжавшаяся до ст. Усть-Кут дней семь, была очень приятная.