Путешествия в Мустанг и Бутан
Шрифт:
Оставалось пройти «всего» несколько сот километров по не отмеченным на карте тропам, чтобы закончить исследование Мустанга; из семи районов страны мы посетили лишь три и довольно долго прожили в столице.
Издали Царанг выглядит очень поэтично — словно флотилия белых парусников, причаленных к тёмным буям. «Буи» — это чортены, а «парусники» — большой монастырь, четырёхэтажная крепость и окружающие дома. Название города происходит от «Чаптрун цетранг», что значит «петушиный гребень», — имеется в виду узкий выступ, на котором построена крепость. К югу расстилается ровная ледниковая равнина, но когда заходишь с севера, как мы, то видно, что крепость и монастырь стоят на краю пропасти глубиной 120
Есть в Царанге и печальная нота, которую придают два призрака— разрушенный форт и заброшенный монастырь. Когда-то эта крупнейшая обитель страны насчитывала тысячу монахов (теперь осталось не больше десятка). И там же живёт в уединении средний сын короля — святой царангский лама.
Я сказал «святой», хотя мнения на сей счёт расходятся. Для одних это в самом деле человек святой души и светлого ума; для других — демон; для третьих — просто несчастный. Судьба действительно была жестока к когда-то весёлому юноше. Порвав смолоду с монашеством, он женился; никто не видел его молящимся или одетым в тогу. Но вскоре жена заболела и умерла, оставив ему четырёхлетнего сына. Царангский лама понял, что настал час искупления грехов. Он публично дал обет предаться в одиночестве медитации и познанию путей к озарению. Так длится уже три года. По обету, он не принимает пищи в течение дня, не покидает королевских апартаментов над заброшенным монастырём и не общается ни с кем, кроме прислуживавшего ему монаха. Большую часть времени он проводит за чтением священных текстов, где изложены советы «святого образа жизни», ведущего к спасению.
Но видимо, обет соблюдается не строго. Доказательством служит хотя бы то, что он согласился принять нас с Таши.
Не требуется исповедовать тибетский буддизм или быть по натуре слишком впечатлительным, чтобы поверить в то, что царангский монастырь посещают призраки. Всё здесь настраивает на «потусторонний» лад: тёмные коридоры с узкими оконцами, три громадных гулких зала, пещерные своды кухни с «адскими» котлами, где некогда варился суп для тысячи монахов, и кувшинами, куда спокойно могли бы спрятаться пять человек, наконец, сотни брошенных келий. Когда раздавался удар барабана, эхо долго гуляло по необъятному зданию, где из келий вылезали оставшиеся обитатели. Удалившиеся от мира монахи молились за своего настоятеля. И сам он, несчастная душа, нечестивый монах, вдовец и грешник, жил вне времени, одинокий, как старый орёл.
Встреча с ним запомнится мне надолго. Под монотонное бормотание монахов мы вошли в часовню, где на широком троне сидел королевский сын.
Волосы ламы были столь длинны, что падали почти до поясницы: он дал обет не стричься, пока не искупит свой грех. Голос его прерывал нервный тик. Продолжая вместе со всеми читать нараспев молитвы, он время от времени бросал нам: «Г-а-а… вы можете остаться на ночь в монастыре… г-а-а… Если хотите, можете сфотографировать меня… г-а-а-а… Сколько вы пробудете в Царанге?»
Королевские апартаменты, где я поселился, состояли из семи больших комнат, выходивших на монастырскую крышу. Стены нашей с Таши комнаты были покрыты восхитительными фресками, на полу был паркет, по которому в отличие от нашего ло-мантангского жилища очень приятно ступать босиком. Сказанное, естественно, относится к летнему периоду, но сейчас в Царанге ночью было так холодно, что нам пришлось завесить оба окна палаткой. Мустанг — земля крайностей: днём воздух прогревается до 32°, а ночью температура падает до нуля. Но дворянство обязывает, и нам пришлось делать вид, что мы весьма удовлетворены комфортом, хотя втайне завидовали Калаю, устроившемуся на кухне. Санитарные удобства были в монастыре выше всяческих похвал, особенно если вспомнить, что в Версале нет ни ванн,
Я получил редчайшую возможность наблюдать за бытом монастырских обитателей.
Монастыри составляют важный аспект жизни в Мустанге точно так же, как, говоря о средневековой Европе, нельзя обойти молчанием роль церкви и монахов. Однако здесь следует провести чёткую грань между буддийским вероучением и церковными учреждениями. Буддизм учит, что жизнь — цепь страданий, иллюзия чувств и незаконченное состояние; человек поэтому должен стараться избавиться от причин своих страданий, которые заключены в разнообразных желаниях и неукротимых потребностях. Он должен подчиниться восьми правилам (ещё говорят — «пройти восемь путей»): верно верить, верно желать, верно говорить, верно вести себя, верно жить, верно работать, верно думать и верно наставлять. Лишь после этого человек достигнет состояния, называемого нирваной.
Принципы, изложенные Буддой при жизни, не являются религией. Учитель не упоминал ни о боге, ни о душе. Но с течением времени учение расширилось, вобрав в себя верования, существовавшие в Индии ранее. Ламаизм, или тантристский буддизм, в том виде, как он сформировался в Гималаях, превратился в невероятно сложную религию, приверженцы которой раскололись на бесчисленное множество сект. Но фундаментальное верование осталось. Жизнь, таким образом, лишь иллюзия греховных чувств, и человек, следуя восемью путями, должен стремиться к совершенству.
Монахи, принадлежащие к тибетскому буддизму, в отличие от служителей других культов не распространяют свою религию. Они просто посвящают собственную жизнь поискам нирваны. Остальная часть смертных вынуждена сочетать мирскую жизнь с попытками обрести совершенство. Монахи идут к свету как бы коротким путём, пользуясь методами, которым учат в монастырях. Это методы как физического свойства (например, практика йоги), так и мистического.
Учителями выступают ламы или гуру (учителя), владеющие тайнами этих методов. Бесконечное повторение священных текстов, скажем, развивает сосредоточенность. Сидя перед статуей Будды, следует представлять в воображении, как он выходит из цветка лотоса. Медитация имеет психологическую цель — отделить человека от его нынешнего существования, желаний и иллюзий, подвести сознание к, так сказать, «преднирванному» состоянию. На это уходят годы практики, и подчас для этого требуется полное одиночество. Недаром монахи так охотно уходят жить в пещеры, подобно христианским отшельникам, искавшим бога в пустыне.
Подходить к тибетским монастырям с привычной для Запада точки зрения было бы неверно. Здесь монахом делаются не по призванию, а по необходимости. Я говорил уже, что, как правило, им становится средний сын в семье. В девять лет ему надевают красную чубу, спускающуюся чуть ли не до пят, и записывают в монастырь, решая таким образом, к какой секте он будет принадлежать. Но мальчик пока остаётся дома, где родители заставляют его усердно читать и писать. Иногда в дом приходит монах, чтобы «образовывать» ребёнка.
Юношей он ещё остаётся какое-то время в родительском доме или у старшего брата, но может переселиться в местный монастырь. Он волен также выбирать себе обет: безбрачия, воздержания от определённой пищи и т. д.
Монахи не связаны вечными узами с определённым монастырём. Каждый платит за своё пребывание и за пищу. Кроме того, он вносит деньги за проведение больших церемоний, когда раздают еду всем собравшимся. По очереди послушники обязаны покидать монастырь и отправляться на поиски денег, уговаривая богатых и знатных людей делать пожертвования. Одиннадцатый месяц в году они проводят в сосредоточении на духовных делах. В остальное время твёрдого распорядка не существует.