Путешествия в Мустанг и Бутан
Шрифт:
Мне не приходилось нигде, кроме страны Ло, слышать, чтобы матери говорили о своих сыновьях: «Этот умён, а этот глуп, ни к чему не пригоден». Оценивая человека, прежде всего определяют его интеллектуальные качества. Например, «очень умный человек». У нас же скорее скажут: «Очень богат», или «Очень силён», или «Хороший работник»…
Лоба — строгие критики и явные индивидуалисты. Нелегко бывает найти двоих людей, высказывающих одинаковое суждение по одному и тому же предмету. Этим объясняется существование бесчисленных сект, по сути отличающихся друг от друга ничтожными расхождениями в толковании вероучения.
Ум обычно связывают здесь с добродетелью: человек, блистающий умом, слывёт высоконравственным. Престиж в обществе также основан на уме, а не на богатстве или силе. Случается, что великого ламу затмевает какой-нибудь скромный монах, прославившийся своими высказываниями или «чистотой». В целом это порождает в народе устремлённость не к богатству и могуществу, а к развитию интеллекта.
Громадной популярностью пользуются люди остроумные. Я часто восхищался изобретательностью Пембы по части высмеивания моего характера и поведения. В большом фаворе и умелые рассказчики.
Пемба вообще охотно высказывал меткие суждения по всякому поводу. Разговаривая с ним, я убеждался, что его образ мысли современен, а любознательность и терпение нередко выше, чем у меня, хотя он никогда не покидал пределов Мустанга, а я прибыл за тридевять земель изучать жизнь его страны!
Интересно, что, отвечая на его проницательные вопросы о жизни Франции, я вдруг обнаружил, сколь мало фундаментальных отличий между нашими двумя странами. Наши политические, религиозные или правовые институты во многом унаследованы от средневековья. У нас тоже были короли, феодалы, крестьяне. На нашей земле стояли замки, крепости и монастыри. У нас были суды разного назначения и королевские герольды, превратившиеся со временем в почтальонов. Наша общественная жизнь покоится на средневековом представлении о семье. Скажем, оксфордский профессор подчинён таким же древним правилам, как учёный-монах. А язык наших юридических документов почти до мелочей схож с эдиктами короля Мустанга.
Как правило, я не терплю сравнений и всегда раздражаюсь, когда меня начинают уверять, что Мексика похожа на Испанию или такая-то страна похожа на его родину. Но здесь я хочу подчеркнуть, что тибетская культура Мустанга в гораздо большей степени схожа со средневековой Европой, нежели с традициями своих соседей, будь то Индия, Бирма, Китай, Монголия или Афганистан…
Шесть дней спустя мы вновь появились, усталые и грязные, перед воротами Ло-Мантанга. Жизнь текла как обычно. Мужчины ожидали возвращения стада, знатные граждане, потягивая чай, обсуждали государственные вопросы. Единственная новость была радостной: королевскому сыну стало лучше! Огонь возле дворца погас. У меня с души свалился тяжеленный камень.
До чего приятно было вернуться вновь в свою комнату на крыше возле старого дворца и спокойно заснуть под далёкое пение девушек.
На следующее утро я первым делом отправился в Тренкар. По дороге нам встретилась женщина с кувшином.
— Добрый знак, — тут же отметил Таши. — Если первой встречаешь женщину с водой, надо преподнести ей ката, и тогда ожидай удачи во всех своих делах!
К сожалению, у нас, как обычно, не было с собой ката.
На сей раз ждать у летней резиденции почти не пришлось — нас тут же препроводили пред королевские очи. Его величество сидел на маленькой веранде, выходившей во внутренний дворик, погружённый в утреннюю молитву над серебряной чашей с водой.
Закончив общение с богом, король ласково улыбнулся нам. Значит, всё в порядке! Впрочем, я ни минуты не сомневался, что король может поверить злым наветам.
Был подан чай, а вскоре появился и Джигме Дордже. Он очень вежливо просил извинить его за то, что он не мог уделить нам времени. Я начал рассказывать королю и наследному принцу о результатах путешествия. Видимо, старому королю пришлось по сердцу то, что заезжий чужеземец оказался столь внимателен к вещам, которые он сам считал «банальными и неинтересными». Я сказал, что хотел бы посетить южные районы, и в частности ещё раз побывать в Царанге.
Под конец, несколько смущённый, я поделился с ним своим самым заветным желанием — сфотографировать его величество. Немалых трудов стоило убедить старого короля переместиться на солнце. Затем он пригласил меня сесть рядом, с тем чтобы Таши снял нас вдвоём.
Последние дни в столице прошли в каком-то угаре. Надо было заполнить последние графы в составленном мною вопроснике, попрощаться с друзьями и знакомыми. Пять недель в маленьком городке — большой срок, мы успели познакомиться с доброй сотней людей. Трудно было поверить, что я уезжаю, и прежде всего самому мне. Неужели я навсегда лишусь этих стен, этих лиц, этих улыбок, этого города?..
Накануне отъезда Пемба устроил в нашу честь ужин. Он был грустен, а я едва удерживался от слёз. Пемба, оказывается, тайком выведал у Калая, что я люблю больше всего из еды, и стол ломился от яств.
Дочери Пембы играли возле подушек, на которых мы возлежали у очага, прихлёбывая пиво. Красавица Нима ласково глядела на нас. Без Пембы моё путешествие не было бы столь успешным. Только ему я обязан книжкой по истории, которую удалось раздобыть в Гарпху; он же поведал мне массу деталей о жизни и обычаях страны Ло. Когда я встал, чтобы проститься — Нима с детьми давно уже спали, — Пемба достал из ларца листок коричневой тибетской бумаги. Это был рисунок колеса жизни с иллюстрациями шести сфер перевоплощений.
Солнце едва брезжило из-за холодных вершин на востоке, когда мы тихо стали собираться в путь. Пемба вышел из дома, чтобы в последний раз проститься со мной. Я подарил ему электрический фонарь с набором батарей, и мы молча двинулись по ещё безлюдным улицам.
У городских ворот Пемба вытащил ката и повязал мне вокруг шеи. Я отвернулся, чтобы он не видел моих слёз. Я знал, что вечером в доме Пембы на том месте, где я сидел вчера, будет гореть светильник, а на подушке рядом с хозяином лежать ката — в память обо мне. Так обычно почитают ламу или большого друга…
С вершины холма я в последний раз окинул взором Ло-Мантанг. Солнце уже отражалось в белых стенах, а молитвенные флаги переливались всеми цветами, словно золотое оперение. Над городом виднелся Кечер-дзонг — круглая крепость Аме Пала.
Теперь я знал, что этот край, который Таши назвал вначале «бесплодным, как дохлая лань», населяют чудесные люди, исполненные душевного благородства и подлинной красоты, — мои друзья.
«Хрустальная гора»