Путешествия вокруг света
Шрифт:
11 февраля прибыли в Албесан, где жители, по врожденной ненависти к христианам, приняли нас с большим руганием и побоями; но квартира была порядочная, и хозяин дома, грек, был к нам милостив; одни только толпы турок, желавших нас видеть, как какое-либо чудо, до самой ночи беспокоили нас мучительно.
Наутро отправились; дорога шла горами.
12 февраля прибыли в крепость Огера, коей управление зависит от паши бератского; она построена на высокой горе при озере. Строение готическое, но защищено довольно изрядно; жители большей частью болгары и греки. Обид в этом городе мы не терпели, но кормили нас весьма худо – объедками хлеба, остававшегося после провожатых. С тощими желудками горестно перешли мы расстояние, ведущее высокими горами.
13 февраля пришли в город Монастырь{280},
18 февраля прибыли в Прилеп. Он окружен лесами и населен болгарами, кои встретили нас с неописанной радостью, чего никак мы не ожидали. Хотя квартирой нашей был сарай, но, впрочем, мы очень были довольны. Добрые жители принесли нам мяса, вина (не красна изба углами, а красна пирогами), и, к нашему счастью, пробыли мы здесь двое суток. Добрые болгары брали столь живое участие в горестном нашем положении, что наши стражи, приметив это, отгоняли их от нас палками.
Слава богу! Ноги отдохнули; погода была прекрасная. Кажется, все нам благоприятствовало, как один проклятый провожатый подъезжает ко мне и требует у меня платок с шеи. Я прошу оставить его требование, но вижу – он вынимает ятаган, и я, не дожидаясь комплиментов, отдал ему требуемое. До сего считал я себя счастливым против товарищей моих, у которых было уже все отобрано: видно, дошла очередь и до меня. Однако ж я взял свои меры: выучил наизусть их песню и по приказанию солдат и аги пел, когда им было скучно; таким образом, угождая им, не платил пошлины.
Таким образом, продолжая напевать, да подпевать, да выдумывать разные проказы, кои отчасти были мне знакомы с детства и весьма теперь пригодились, продолжал я путь с большой выгодой против моих товарищей.
19 февраля пришли в город Крюперли, при подошве горы, населенный турками; греков и болгар немного. Он зависит от Али-паши. Город большой и многолюдный; нас порядочно покормили и… поколотили.
20 февраля прошли крепость Иштип, построенную на горе.
21 февраля находились в небольшом городе Родовиште, заселенном на равнине, простирающейся верст на семь вокруг и кончающейся высокими горами. Природа обогатила местоположение это всеми прелестями и украсила обработанными полями и виноградниками; жители – болгары. Мы отгостили у них, по врожденному их состраданию к несчастным, довольно хорошо. Здесь заслуживает внимание кладбище: каждая могила обсажена кипарисом и тополем, что вместе составляет прелестнейшую рощу, испещренную мавзолеями. Такие кладбища должны быть во всей Турции по закону алкорана{281}; деревья сажаются у головы, которая всегда кладется обращенной к Мекке, и у ног. Мнение народа таково, что ежели деревья эти не примутся, покойника считают недостойным быть в раю с Магометом. Христиане также следуют сему обычаю: насаждают деревья при могилах своих, но только не кипарисы, ибо они исключительно принадлежат туркам.
22 февраля ночевали в городе Стромице. Достойно похвалы устройство и повиновение народа к начальникам. Ни один турок не осмелился пройти к нам без дозволения. Кормили нас довольно изрядно, и квартира была порядочная. Время нам к пути благоприятствовало; только наша одежда едва уже прикрывала наготу, и что было покрепче, то отнято нашими сторожами. Вчера бедные мои пуговицы были оторваны сторожем, который уверял меня, что они золотые, и никак не верил, что медные: этого зверя, одного из провожатых, не мог я сделать к себе великодушным и сострадательным.
23 февраля пришли в Петриче, большой и многолюдный город, окруженный каменной стеной. Нужда заставила меня время отдыха употребить на выделывание деревянных застежек вместо пуговиц и, таким образом, привязав к веревочкам палочки, соорудил порядочно оборванный вицмундир свой и потом показал злодею мое положение, до коего он довел меня. Он усмехнулся и одобрил, сказав: «Мудрен, собака!» Кормили нас хотя дурно, но мы были спокойны со стороны обид.
На другой день, при пасмурной погоде, отправились в город Демисар, окруженный высокими горами: на некоторых видны были развалины крепостей; сам паша приходил нас смотреть, разговаривал с нами ласково и велел накормить и не обижать; но по выходе из города все-таки каждому досталось удара по два палкой по спине, а бедному нашему доктору разбили сверх того камнем нос.
25 февраля, при хорошей погоде и прекрасной дороге, но с худыми сапогами, прибыли мы в большой и торговый город Севас. В нем паша имеет великолепный дворец в азиатском вкусе. Любопытствуя видеть нас, приказал он привести к себе на двор, где окружила нас его гвардия и народ. Сам же он с своей свитой смотрел на нас из великолепной галереи. Между тем шуты, принадлежащие его особе, бегали около нас и забавляли его разными кривляньями.
По окончании сего парада, препроводили нас с криком, шумом и барабанным боем в сарай (обыкновенную нашу квартиру на станциях). Мимоходом заметил я великолепные торговые лавки с хорошо расположенными товарами. В это время было там множество войск, собранных пашой против Георга Черного{282}, и все это валилось нас смотреть. Тут мы испытали все неприятности, какие только можно себе вообразить, особенно устав от дальнего перехода. День был жаркий, томительный; мы были измучены совершенно и даже в отчаянии от сих наглецов. Дерзость одного из них простиралась так далеко, что он пнул нашего офицера, ругая его сколько можно более, и привел нас, давно уже привыкших к подобным поступкам, в ожесточение – я забыл сам себя и ударил этого басурмана так крепко, что он полетел стремглав. В минуту засверкали сабли, и я получил такой сильный удар в голову, что упал без памяти; но дело этим бы не кончилось, если б, по счастью, не случился тут француз, служащий в турецкой артиллерии; он умел привести все в порядок и утишить волнение.
Не имев во весь день и ночь покоя, отправились мы в дальнейший путь; меня же по болезни посадили на осла. При выходе из города народ не упустил случая попотчевать нас палками и грязью, и опять более всех досталось доктору; его треугольная шляпа казалась им смешной, и мы неоднократно просили его скинуть ее, а надеть какую-нибудь скуфейку, чтобы избавить себя и нас от побоев; но он был упрям и терпел за то до самого Царьграда.
Версты две дорога продолжалась аллеею, насаженной престарелыми кипарисными деревьями. По выходе из оной представилось нам прелестное поле, на которое природа истощила, кажется, все дары свои. Потом дорога привела нас к высочайшим горам, где между оврагами прошли мы расстояние часов на восемь времени. Поистине искусный живописец не в состоянии изобразить этих скал, висящих над нашими глазами, на которых дикие кустарники и разного рода деревья, переплетаясь между собой, пустили корни и отрасли свои через трещины камней по бокам глубоко в овраги.
Таким образом дошли мы до фонтана и караван-сарая, за два года перед сим построенных одним пашой. Вода течет с высоты гор, клубится, кипит и падает через несколько каменных порогов в глубокую яму, которая обведена мраморной стеной с четырьмя кранами, при коих висят на цепочках ковшики. Старец вышел к нам навстречу и утолил жажду нашу. Стена вся исписана турецкими золотыми буквами, означающими имя строителя и год. Сей почтенный старец с участием смотрел на нас и, заметив, что я болен, из сострадания вынес мне кусок хлеба, за что я очень его благодарил, ибо два дня ничего не ел. Вскоре закричали наши провожатые «гайда!» и мы расстались с ним.
Вдали сквозь долину открылся прелестный вид города Мири, лежащего на берегу архипелага, а в правую сторону видны были острова Имбро и Самондраки; потом показались корабли, и, верно, русские; но вместо радости произвели они на нас горестное ощущение; я почувствовал всю жестокость своей участи, представляя себе соотечественников своих, сотоварищей, торжествующими владыками сих морей, страхом мусульман, а себя в рубище, в самом жалком, низком положении, страшащимся ежеминутно умереть от голода, изнурения или, подобно собаке, от руки последнего турка в забаву его или из презрения…