Путеводитель по греческой мифологии

Кершоу Стивен П.

На следующую ночь мореходы попали в страшную бурю. В любой миг «Арго» мог натолкнуться на риф или разбиться о прибрежные скалы. Аргонавтов выручил спустившийся с Олимпа бог Аполлон, осветивший море яркими стрелами. Мореходы бросили якорь у ближайшего острова и назвали его Анафе (Открытие), посчитав, что этот остров им открыл Аполлон. На Анафе аргонавты соорудили жертвенник Аполлону, а во время церемонии принесения ему жертв двенадцать служанок, уступленных Аретой Медее, устроили легкую перепалку со сквернословием, и с тех пор у женщин вошло в обычай отпускать сомнительные остроты при церемонии жертвоприношений Аполлону, Властителю света, защитнику острова Открытия.

Аполлоний Родосский нередко (как в данном случае) рассказывал о древних обычаях и их происхождении, и современные исследователи, начиная с XIX столетия, изучая мифы в изложении Аполлония, пытаются точно определить источники этих мифов и место возникновения,

датировать время их появления и связывать эти мифы с религией, экономикой и общественной жизнью греков.

Когда аргонавты ушли с Кипра на север, Эвфем бросил в море ком земли, подаренный Тритоном, и из этого кома возник остров Каллисто (Фера/Санторин, или Санторини). Затем аргонавты зашли на остров Эгина, чтобы запастись питьевой водой. На острове они устроили состязание: кто первым принесет на корабль воду. После этого аргонавты, не встретив больше опасностей на пути, вернулись в Иолк.

Вот как заканчивает Аполлоний Родосский свое сочинение:

Милость явите мне, о род блаженных героев, Песнь же из года в год все приятней да будет для пенья Средь людей. Ведь уже до славного я завершенья Ваших добрался трудов, никакой ибо больше работы Не привелось вам нести, отплывшим прочь от Эгины. Вам не мешали налеты ветров. В спокойствии полном Вы миновали страну Кекропа, а также Авлиду, Что у Евбеи лежит, и локров опунтских селенья, Чтобы на брег Пагасейский ступить наконец с ликованьем.

Аргонавты успешно совершили путешествие за четыре месяца.

История Медеи по Еврипиду

Пелий не ожидал, что Ясон вернется из плавания, и ко времени его возвращения убил Эсона, заставив того испить бычьей крови [46] . Мать Ясона, потеряв мужа, с горя повесилась [47] , а Пелий завершил свое злодеяние, убив ее малолетнего сына.

Вернувшись в Иолк, Ясон отдал Пелию золотое руно, но мщение отложил. Он отправился на Кадм, перешеек, где находилось святилище Посейдона, и, вытащив в этом месте «Арго» на берег, посвятил корабль владыке морей. Когда Ясон возвратился в Иолк, он попросил Медею отомстить Пелию. Составив коварный план, Медея уговорила дочерей Пелия вернуть их отцу молодость, а чтобы они уверовали в ее чары, решила продемонстрировать им свое волшебство на баране.

46

Древние греки верили, что бычья кровь ядовита. По версии Овидия, Эсон не погиб, а наоборот, был омоложен Медеей после возвращения аргонавтов из Колхиды.

47

По версии Диодора Сицилийского, мать Ясона закололась.

Вот уж притащен баран, от бесчисленных лет истощенный, Около полых висков крутыми украшен рогами. Только вонзила она свой нож гемонийский в сухое Горло, едва лезвие запятналось скудною кровью, Тушу барана в котел погружает колдунья и тут же Мощный вливает состав, — и уже уменьшаются члены, И исчезают рога, а вместе с рогами и годы, Блеянье нежное вдруг из медного слышится чана. Все в изумленье кругом, — меж тем из сосуда ягненок Выпрыгнул; резво бежит и молочного вымени ищет.

Подивившись этому чуду, дочери Пелия согласились вернуть отцу молодость. Коварный план Медеи сработал, и Пелий погиб, после чего воцарившийся в Иолке Акаст изгнал Ясона и Медею из города, и они перебрались в Коринф. В этом городе они прожили десять лет, и за это время Медея родила Ясону двух сыновей — Мермера и Ферета. Но затем Ясон решил оставить Медею и жениться на дочери коринфского царя Креонта Главке.

Такова ситуация, при которой начинается трагедия Еврипида «Медея», впервые поставленная в Афинах в 431 году до нашей эры. Медея — одна из самых незаурядных и колоритных героинь греческой драмы. Неукротимая духом, она являет собой защитницу обездоленных женщин, пострадавших от деспотизма мужчин.

Она и сама страдает, о чем рассказывает кормилица:

Оскорблена Медея, и своих Остановить она не хочет воплей. Она кричит о клятвах и руки Попранную зовет обратно верность, Богов зовет в свидетели она Ясоновой расплаты. И на ложе, От пищи отказавшись, ночь и день Отдавши мукам тело, сердцу таять В слезах дает царица с той поры, Как злая весть обиды поселилась В ее душе… Несчастие открыло цену ей Утраченной отчизны. Даже дети Ей стали ненавистны, и на них Глядеть не может мать. Мне страшно, как бы Шальная мысль какая не пришла Ей в голову. Обид не переносит Тяжелый ум, и такова Медея. И острого мерещится удар Невольно мне меча, разящий печень, Там над открытым ложем, — и боюсь, Чтобы, царя и молодого мужа Железом поразивши, не пришлось Ей новых мук отведать горше этих. Да, грозен гнев Медеи: не легко Ее врагу достанется победа.

После такого предвестия о возможной трагедии на сцене появляются Мермер и Ферет. Их сопровождает наставник, типичный киник (в представлении Еврипида). Он нисколько не удивлен непостоянством Ясона и рассказывает о слухах, ходящих в городе: Креонт сбирается изгнать Медею с детьми из Коринфа.

Из-за сцены слышится голос Медеи:

Увы! О, злы мои страданья. О! О, смерть! Увы! О, злая смерть! О, горе! О, муки! О, муки и вы, Бессильные стоны! Вы, дети… О, будьте ж вы прокляты вместе С отцом, который родил вас! Весь дом наш погибни!

Медею утешает сочувствующий ей хор коринфских женщин, но она продолжает стенать:

О, ужас! О, ужас! О, пусть небесный перун Пронижет мне череп!.. О, жить зачем мне еще? Увы мне! Увы! Ты, смерть развяжи Мне жизни узлы — я ее ненавижу… Великий Кронид… Фемида-царица! О, призрите, боги, на муки мои! Сама я великой клятвой Проклятого мужа Связала с собою, увы! О, если б теперь Его и с невестой увидеть — Два трупа в обломках чертога! От них обиды, от них Начало…

Но когда Медея появляется на сцене, она держит себя в руках, хотя и чувствуется ее отчужденность от окружающих, обособленность. В Коринфе она — чужестранка, жившая раньше у границы известного грекам мира, и потому чуть ли не варварка. Некоторые современники Еврипида считали его женоненавистником, но Медея опровергает это суждение:

Да, между тех, кто дышит и кто мыслит, Нас, женщин, нет несчастней. За мужей Мы платим — и не дешево. А купишь, Так он тебе хозяин, а не раб. И первого второе горе больше. А главное — берешь ведь наобум: Порочен он иль честен, как узнаешь. Ведь муж, когда очаг ему постыл, На стороне любовью сердце тешит, У них друзья и сверстники, а нам В глаза глядеть приходится постылым. Но говорят, что за мужьями мы, Как за стеной, а им, мол, копья нужны. Какая ложь! Три раза под щитом Охотней бы стояла я, чем раз Один родить.