Путеводитель по греческой мифологии

Кершоу Стивен П.

Троянская война продолжалась десятый год, когда Калхас (или троянский предсказатель Гелен, которого взял в плен Одиссей, чтобы пользоваться его даром пророчества) предсказал, что Трою невозможно завоевать без лука и стрел Геракла. Тогда Одиссей и Неоптолем, сын Ахилла, отправились на Лемнос, чтобы отыскать Филоктета, владельца оружия, которого греки на пути в Трою были вынуждены оставить на этом острове из-за незаживающей раны. Прибыв на Лемнос, Одиссей решил похитить несчастного Филоктета вместе с оружием, однако Неоптолем отказался участвовать в похищении. События, произошедшие в это время на Лемносе с участием Одиссея, Неоптолема и Филоктета изложены в трагедии «Филоктет» Софокла. Суть в том, что Филоктет все-таки отправился под Трою, где его излечили, а как только он выздоровел, то вызвал Париса на поединок

в стрельбе из лука и нанес смертельную рану.

До того, как Парис похитил Елену, он был женат на нимфе Эноне, обладавшей даром пророчества. В свое время она сказала Парису, что ежели его ранят, лишь она может его излечить. Умирающего Париса отнесли на гору Ида, но явившаяся Энона из-за ненависти к Елене отказалась исцелить бывшего мужа. Спустя какое-то время Энона умилостивилась и, захватив с собой целебное средство, бросилась в Трою, но Парис к ее появлению был уже мертв. С отчаяния Энона повесилась.

После смерти Париса на руку Елены стали претендовать Деифоб и Гелен, сыновья Приама. В конце концов Елена перешла к Деифобу, а Гелен был вынужден удалиться из города и поселиться на склонах Иды. Узнав от Калхаса, что только Гелену достоверно известны оракулы, защищающие Трою от неприятеля, Одиссей похитил Гелена и понудил его выдать тайну. Гелен сообщил, что Троя падет, лишь когда в лагерь греков будут доставлены кости Пелопа, в войну вступит Неоптолем и греки завладеют Палладием (деревянной статуей Афины, упавшей некогда с неба), поскольку пока эта статуя в городе, его стены несокрушимы.

В скором времени кости Пелопа доставили в Трою, а Неоптолема привезли с Лемноса, и он вступил в войско, приняв от Одиссея доспехи Ахилла. Оставалось похитить Палладий. По Аполлодору, для этого были предприняты две попытки. Сначала Одиссей пришел в Трою под видом нищего, однако его узнала Елена, но троянцам не выдала, и Одиссей благополучно вернулся в лагерь, собрав необходимые сведения о месторасположении и охране Палладия. В следующий раз Одиссей отправился в Трою вместе с Диомедом. Они проникли в Трою по сточной трубе, перебили в храме Афины стражу и, похитив Палладий, вернулись в лагерь.

Однако по другой версии, отличной от варианта Аполлодора, Одиссей с Диомедом решили пробраться в Трою, преодолев городскую стену. Диомед влез на стену, встав на плечи Одиссея, поскольку лестница, которую они с собой захватили, оказалась короткой. Однако дальше Диомед решил действовать в одиночку и оставил Одиссея, не ожидавшего такого подвоха, внизу, у стены. Диомед похитил Палладий и вместе с Одиссеем отправился назад, в лагерь. Но Одиссей захотел, чтобы вся слава досталась ему. Он поотстал от Диомеда и выхватил меч, но тот предательски блеснул при ярком свете луны. Диомед обезоружил Одиссея, скрутил ему руки и погнал к лагерю, ударяя мечом плашмя.

Хотя греки и выполнили все условия для того, чтобы овладеть Троей, взять город не удавалось. Тогда они, воспользовавшись советом то ли Одиссея, то ли Афины, решили действовать хитростью: соорудить огромного деревянного коня, в пустотелом чреве которого могли бы спрятаться самые отважные воины.

Деревянный конь

О широко известном деревянном коне, который ассоциируется со взятием Трои, почти не говорится в греческой мифологии. О нем лишь мельком упоминается в «Одиссее», а вот в «Илиаде» и в послегомеровском эпическом цикле произведений древнегреческих авторов не говорится ни слова. Об этом деревянном коне повествуется в сочинениях римских авторов, а наиболее подробно — в поэме Вергилия «Энеида».

Конь этот был сконструирован и построен Энеем, пустотелый, с дверцей сбоку. На противоположном боку было начертано: «В благодарность за будущее возвращение домой греки посвящают этот дар Афине». Количество воинов, забравшихся в чрево коня, называют по-разному: двенадцать, двадцать три, тридцать, пятьдесят и даже, что вовсе невероятно, три тысячи.

По Евстафию, в чреве коня укрывались двенадцать воинов: Менелай, Диомед, Филоктет, Мерион, Неоптолем, Эврипил, Эвридамант, Феидипп, Леонтей, Мег, Одиссей и Эвмел.

Согласно Квинту Смирнскому, в деревянном коне укрылись тридцать греческих воинов, а последним вошел в его чрево строитель коня Эней, который сел рядом с потайной дверью, ибо только ему был известен ее секрет. Греческие воины сидели в чреве коня как на угольях, дрожали от страха все — кроме Неоптолема, которого впоследствии Одиссей, оказавшись в подземном царстве, расхвалил в разговоре

с духом его отца:

Все, при вступлении в конские недра, вожди отирали Слезы с ланит, и у каждого руки и ноги тряслися; В нем же едином мои никогда не подметили очи Страха; не помню, чтоб он от чего побледнел, содрогнулся Или заплакал. Не раз убеждал он меня из затвора Дать ему выйти и, стиснув одною рукою двуострый Меч, а другою обитое медью копье, порывался В бой на троян.

После того как чрево заполнилось вооруженными воинами, остальные греки ночью сожгли свой лагерь, вышли в море и поплыли к Тенедосу. У стен Трои остался только Синон, чтобы было кому разжечь сигнальный костер — знак для возвращения кораблей.

На рассвете следующего дня троянцы увидели, что лагерь неприятеля опустел, а на морском берегу стоит деревянный конь. Этот конь вызвал великое подозрение у жреца Лаокоона, который воспротивился возникшему намерению перетащить его в город. Лаокоону принадлежит известная фраза «Не верьте грекам (данайцам), дары приносящим». Произнеся эти слова, он бросил в коня копье, и внутри зазвенело оружие, но троянцы не услышали этого звона. Хуже того, они поверили Синону, выдавшему себя за изгнанника, который уверил, что конь оставлен для того, чтобы умилостивить Афину. И тут, словно в подтверждение его слов, из моря выползли два чудовищных змея, которые задушили Лаокоона и двух его сыновей. Этой теме посвящена скульптурная группа «Гибель Лаокоона и его сыновей», выполненная в стиле эллинистического барокко, хранящаяся ныне в Ватиканском музее.

А вот как описана эта сцена в «Энеиде» Вергилия:

Вдруг по глади морской, изгибая кольцами тело, Две огромных змеи (и рассказывать страшно об этом) К нам с Тенедоса плывут и стремятся к берегу вместе: Тела верхняя часть поднялась над зыбями, кровавый Гребень торчит из воды, а хвост огромный влачится, Влагу взрывая и весь извиваясь волнистым движеньем. Стонет соленый простор; вот на берег выползли змеи, Кровью полны и огнем глаза горящие гадов, Лижет дрожащий язык свистящие страшные пасти. Мы, без кровинки в лице, разбежались. Змеи же прямо К Лаокоону ползут и двоих сыновей его, прежде В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены, Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами; К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая, — Гады хватают его и огромными кольцами вяжут, Дважды вокруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись И над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей. Тщится он разорвать узлы живые руками. Яд и черная кровь повязки жреца заливают, Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный, — Так же ревет и неверный топор из загривка стремится Вытрясти раненый бык, убегая от места закланья. Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму. Быстро ползут напрямик к твердыне Третонии грозной, Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться.

Троянцы восприняли гибель Лаокоона как наказание за дерзость, ибо, как они посчитали, жрец осквернил ударом копья подношения богине Афине. Придя к этой мысли, они переправили деревянного коня в город. Правда, в «Одиссее» Гомера певец Демодик рассказывает, что принятому решению предшествовали жаркие споры: одни вызывались взломать коня и посмотреть, что внутри, другие настаивали на том, чтобы сбросить его в море с обрыва, третьи предлагали посвятить коня богине Афине. В той же поэме Менелай рассказывает, что Елена, прохаживаясь возле коня, стала обращаться к укрывшимся в коне грекам голосами их жен, и только вмешательство Одиссея помешало тому, чтобы греки себя выдали.