Путеводная нить
Шрифт:
– Ты думай, чего говоришь-то, лейтенант, - встает старшина, с явным намерением уйти.
– Сидеть!
– рычу я, выхватывая пистолет, и загоняю патрон в патронник.
– Пристрелю!
– Ты, лейтенант, того..., - успокаивает меня Земсков и опять садится на табурет.
– Действительно, лейтенант, - теперь уже говорит метеоролог Лужин, - не надо горячку пороть, давай лучше вместе разбираться. Во-первых, Бахова надо еще сюда позвать. Если ты уж взялся всех подозревать, то он тоже здесь лишним не будет. Где он?
– Бахов лампы не брал, - хрипло отвечаю на вопрос метеоролога.
–
– переспрашивает старшина.
Я на несколько секунд задумываюсь, стоит ли сейчас открывать все свои карты, потом опять поднимаю руку с пистолетом и говорю медленно, четко с расстановкой.
– Среди вас диверсант. Он вынул из аппаратуры три лампы. Две лампы у меня есть на замену. Третьей нет. Бахов знал, какой лампы у нас нет. Если диверсант он, то для чего ему брать еще две лампы?
– Дрянная у тебя логика, лейтенант, - криво усмехается Лужин.
– А если твой Бахов хотел запутать следы? Он же знал, что ты так будешь рассуждать... Эх, вы, молодежь... Предсказуемые вы все на три шага вперед. Где он, кстати?
– Не знаю.
– Вон как, его помощник в бега ударился, а он взялся честных людей подозревать, ты, хотя и лейтенант, но молод еще, чтоб вот так, - кричит Земсков и тянется за винтовкой.
– Назад, - ору я и стреляю в стену. Зачем стреляю? Не знаю, но Земсков становится опять, шелковый: сидит, проштрафившийся колхозник на собрании.
– Зря ты так горячишься, лейтенант, - качает головой Лужин.
– Ты лучше скажи нам, почему ты нас подозреваешь?
– А кого мне еще подозревать?
– смотрю на лицо метеоролога, стараясь поймать глазами его взгляд.
– Кто-то из вас убил охотника Степана, чтобы выманить меня, а потом решил всё свалить на Бахова, подбросив под труп ...
Я осёкся. Мгновенная догадка, как острая шпага, пронзает моё сознание, теперь мне всё ясно.
– Земсков, - приказываю я старшине, одновременно показывая пальцем на Лужина, - возьми винтовку и цель этому гаду в ногу. Я сейчас буду считать до трёх, если он не скажет, где лампа, стреляй, потом я опять буду считать до трёх, если он и тогда не скажет, прострелишь вторую ногу. Понял?
– Ты чего, лейтенант, сдурел?
– таращит на меня глаза метеоролог.
– А вот и нет, господин Лужин, или как вас там, герр, что ли, - криво усмехаюсь, глядя на взволнованного метеоролога.
– Прокололся ты, тварь фашистская.
– Ты чего?
– С летной эмблемой Бахова прокололся. Ты дождался, когда я убегу к избушке охотника, вошел в избу. Бахов, конечно же, ничего не подозревал, повернулся к тебе спиной, а ты его чем-то тяжелым по голове и... Потом ты вынес труп сержанта из избушки, скинул его в овраг за домом, но предварительно сорвал с его петлицы эмблему, чтобы мы обвинили сержанта в убийстве Степана. Дескать, он обронил "птичку", когда в охотника стрелял. Только Бахов не виновен, а "птичку" под труп подбросил убийца. И никто, кроме тебя, гнида фашистская, сделать этого мог, я в этом на сто процентов уверен. Ты же после нас с Земсковым пришёл в избу охотника, а потом сам "крылышки" нашёл. Отдавай лампу по-хорошему, сволочь. Земсков готовься, я начинаю считать: раз...
– Подожди!
– кричит Лужин.
– Есть еще два человека, которые могли подбросить эту "птичку" в дом охотника.
– И кто это?
– я делаю знак рукой Земскому, чтоб подождал с выстрелом, нет у меня стопроцентной уверенности в виновности метеоролога, только на девяносто девять я уверен, а мне сейчас нужно сто. - Земсков не мог Бахова убить, да еще и эмблему под труп подбросить, я в этом уверен...
– А я и не говорю про Земскова, - хрипит метеоролог.
– Во-первых, это мог сделать ты...
– Я?!
– Ты, ты... Ты откуда узнал, что охотник убит?
– Мне сказал Бахов, и я сразу побежал...
– Вот именно, - бьёт Лужин себя ладонью по колену. - Никто не видел, как вы с Баховым расстались. А тебе, предположим, нужно сорвать сегодняшнюю акцию, вот ты перед нами комедь и разыгрываешь...
– Ты, сволочь, - задыхаюсь я от обиды на такое нелепое обвинение и целюсь в лоб метеоролога из пистолета.
– Подожди, - хрипит Лужин.
– это еще не всё... Есть и другой человек, который мог эмблему подбросить...
– Кто?
– Марьяна. Что же ты её в расчет не берешь? Она ж нам врала, что пришла в избушку охотника прямо из тайги, а ты вспомни её лицо...
– Лицо?
– Да! Чистые, без инея, ресницы, легкий румянец. Было бы у неё такое лицо, если б она несколько часов шла в такой мороз по тайге? Да никогда!
– Ты на кого стрелки переводишь, вошь фашистская?!
– заорал Земсков, передергивая затвор.
Злой лязг металла, громкий хлопок выстрела и пронзительный визг Марьяны. Всё это сливается в одно мгновение и голова моя идёт кругом. Я поднимаю дрожащей рукой пистолет и целю в убийцу. И он целит в меня.
– За что ты его?
– Тихо, лейтенант, тихо, - успокаивает меня Лужин, призывая жестом положить пистолет на стол.
– Мы с тобой в одной лодке. Я сотрудник НКВД и больше тебя заинтересован, чтобы маяк заработал. Меня тоже по головке не погладят. А этого я пристрелил, только из крайней необходимости, если б не я его, то он бы меня... Раскусил я его и он хотел меня на месте порешить. Он же тоже нам врал вовсю: выстрел он услышал. За глухо закрытой дверью да при работающем генераторе. Врал же... И его упорство на версии самоубийства Степана, тоже подозрительное. Когда же он понял, что мы в самоубийство не поверили, побежал на Бахова стрелки переводить... Земсков всё э то сотворил. А где лампа, мы сейчас вон у неё узнаем... Она заодно с ним... Она ж у него сидела, больше негде.
Лужин подходит к дрожащей Марьяне, смотрит ей прямо в глаз и говорит ей негромким, но твердым голосом. И куда вся его вся былая интеллигентность подевалась?
– Рассказывай.
– Случайно я его, случайно, - залилась слезами испуганная красавица.
– Кого?
– Степана, мужа моего. Он меня спас, а я его... Наша деревня сгорела, мы в лесу жили, потом родители умерли. Я тоже на последнем издыхании была, когда меня Степан подобрал. Сперва так я с ним ходила, после стали жить, как муж и жена... А потом я Федю увидела.
– Марьяна посмотрела на убитого старшину и завыла, но Лужин резко тряхнул её за плечи.