Путеводная нить
Шрифт:
– Дальше
– Мы стали встречать с Федей. Я подмешивала в чай Степану сонную траву и ночью бежала к любимому. Но Степан хитрый, догадываться стал. Ночью, когда мы пришли из тайги, я без всякой задней мысли сказала, мол, сейчас печку натопим, чай будем пить. А он после этих слов, так взбеленился, что с ножом на меня бросился... У меня ружьё под рукой... Сама не помню, как выстрелила... Опомнилась и сразу к Феде побежала. А тут еще, как на грех, сержант ваш. У Степана настойка есть на корнях целебная по мужскому делу, так этот
– Потом чего?
– опять подступил к Марьяне Лужин.
– Потом Федя прибежал, - продолжает дрожащим голосом женщина, - дал мне железочку эту, велел её под Степана бросить и подольше вас в избушке задержать. Я и пошла...
– А лампа где?
– теперь уже ору я, не в силах выносить этой болтовни.
– Какая лампа?
– затравленно глядит на меня Марьяна.
– Не знаю я никакой лампы...
– Дура!
– бью я кулаком по столу так сильно, что слезы в глазах от боли.
– Остынь, лейтенант, - командует Лужин, кивая на труп Земскова.
– Обыщи его.
В одежде старшины ламп нет. Нет и никаких осколков стекла. Остается чуть больше получаса.
– Пошли в его избу, - вновь берет бразды правления в свои руки Лужин.
– Там всё обыщем.
На улице зло лают собаки. Все семь срывают глотки до хрипоты. В избе старшины тоже ничего. Лужин всё выспрашивает у Марьяны, об их встрече здесь с Земсковым, а я ищу, зло, расшвыривая всё, что попадается под руку. Еще десять минут, как корова языком. Я хватаю, стоящий в углу лом и начинаю отдирать половицы.
– Стой, - останавливает мои потуги Иван Федорович.
– Давай подумаем сперва.
– Некогда думать!
– срываюсь я и бью остриём лома в щель между половицами.
– Двадцать минут осталось!
Половицы трещат, но с первого раза не поддаются. Бью еще раз!
– Хватит!
– уже орёт на меня Лужин.
– Не бесись! Нет здесь лампы!
– А где же она?!
– Где, где, - трет метеоролог лоб, - если б я знал... Давай-ка подумаем... Для чего Земсков убил Бахова? Если он его, конечно, убил... Предположим, что убил.
– Чего тут непонятного?
– дрожа от злости, смотрю на Лужина.
– Чтоб на него убийство Степана свалить!
– Тогда второй вопрос, - Иван Федорович подходит к окну, - а по какой причине Бахов мог убить охотника? Ну, по мнению Земского...
– Что меня выманить из..., - говорю первое, что приходит в голову, но тут же осёкся. - Я сперва подумал, что Бахов диверсант...
– Вот!
– бьёт Лужин кулаком по закопченной стене.
– И Земсков решил из сержанта диверсанта сделать. Дескать, выманил он тебя, чтоб маяк из строя вывести. А что ему надо для доказательства такой его версии?
– Что?
– никак не могу уловить
– Надо, чтоб в кармане у Бахова были нами обнаружены лампы... или осколки их.
– Но мы же, сразу начнём разбираться, кто убил Бахова, - смотрю на Лужина и чувствую, что в моей душе встрепенулась надежда. Я теперь знаю, где искать лампу.
– Слышишь, как собаки рвут, - неожиданно отвлекается от главной темы Иван Федорович.
– Волки рядом, - вздыхает Марьяна, досель, как мышь, глядевшая на нас из угла.
– Мы со Степаном ночью видели свежие следы здесь неподалёку...
– А ты об этом Земскову говорила?
– резко оборачивается Лужин к женщине.
– Да.
– Тогда всё ясно! И ясно для чего выстрелил на улице и о волках заговорил. Простой у него был расчет. Сегодня волки найдут труп Бахова, раздерут его в клочья, а завтра в тех клочьях Земсков нашёл бы осколки лампы. И всё бы по его задумке пошло... Бахов диверсант, а он не причем. Бежим, лейтенант, может не поздно еще!
Мы выбегаем на улицу. Собаки, словно взбесились, рвут так, что уши закладывает. А у нас меньше двадцати минут осталось.
– Куда он его мог бросить?!
– кричит Лужин.
– В овраг за избой! С тропинки, по которой мы незамерзающему ручью ходим! Там можно через елки к обрыву пробраться!
Бежим за мою избу. Тропинка. Молоденькие елочки вокруг в пышных снеговых шубах. Метров через пятнадцать видим потревоженный снег на елках и глубокий след. Пробираемся по следу. Метров пять всего. Сразу за елками обрыв. Внизу (метров десять, не больше) на ослепительно белом снегу волнуется волчья стая. Небольшая - особей пятнадцать. Волки рвут человека. Рядом валяются лыжи. Выхватываю пистолет из кобуры, хочу выстрелить хочу выстрелить в этот шевелящийся, злобно урчащий клубок, но Лужин орёт мне на ухо.
– Не стреляй туда, в лампу можешь попасть. Когда не нужно всегда в десятку попадёшь.
Мы стреляем в воздух, но волки даже морд от своего кровавого угощения не подняли.
– Так ничего не получится, - сжимает кулаки Лужин.
– Стреляем, лейтенант, только самым крайним. По задницам их.
Мы стреляем. Два хищника завизжали, заскулили и отползли от стаи, оставляя алый след на ослепительно белом снегу, но остальные разбойники на раненых ноль внимания, жрут человечину почем зря!
– Сколько осталось?!
– орёт Лужин.
– Десять!
– Десять?!
– метеоролог берет винтовку наперевес и прыгает с обрыва.
Мы врезаемся в волчью стаю: Лужин колет штыком, бьёт прикладом, я рукояткой пистолета съездил по оскаленной кровавой пасти и услышал хруст ломающегося клыка.
– Лампу ищи!
– слышу хрип метеоролога, пронзающего штыком еще одну злобную тварь.
Я отмахиваюсь от очередной пасти, одарив её металлической рукояткой пистолета, потом стреляю в грудь еще одного хищника.