Путевые заметки странника по мирам. Про пряности, снег и трели ветра
Шрифт:
Ведь именно в этом и состоит задача странника.
Путешествие 2. Умъяха. Город золотой
На улицах Умъяхи одуряюще пахло специями всех мастей, от корицы, кориандра и аниса до перца всех цветов и сортов, ванили и шафрана. И все это облако терпких, сладко-горьких ароматов забивало ноздри и налипало на стенки нёба. Слюна во рту была сладкой и густой, точно мед. От яркого солнца и дыма из коптилен кожа становилась гладкой и бронзовой, а волосы пахли шоколадом и имбирем.
Город
Но самым пестрым, самым шумным и заполненным местом города была рыночная площадь, на которой с утра до ночи шла торговля. Сюда съезжались люди со всех концов Земли за специями и местными сладостями. «Золотой рынок Умъяхи» – наверняка вы не раз слышали это название и наверняка кто-то из знакомых нахваливал вам их пахлаву или тимьян.
Прилавки ломились от всевозможных пряностей, расфасованных в горшочки, деревянные ящички и висящих аккуратными пучками. Проходя по одной из рыночных улочек, ты миновал ряды с мешочками кардамона, кориандра, паприки, масала и розмарина; на прилавках высились миниатюрные горы из листьев базилика, звездочек бадьяна и розовой соли, похожей на друзы кварца, а прямо на дороге, преграждая путь, стояли глиняные чаны в пол человеческого роста, заполненные до верха фенхелем и душистым анисом.
Но самым ценным из всего, чем славился золотой рынок, был настой… сна.
Был у Умъяхи единственный изъян – этот сияющий город никогда не видел ночи, и люди, здесь жившие, не умели спать. Они проводили свою жизнь за будничными заботами, даже не ведая, каково это – прикоснуться головой к подушке, закрыть глаза и погрузиться в забвение. Спасала их только настойка сна, которая помогали им наконец окунуться в желанный, окутанный легендами мрак. Каково это – не видеть яркого света, что окружал их повсюду?..
Золото и деньги не ценились здесь так, как диковины, привезенные из иных земель, а более всего – как крохотные хрусталики света в стеклянных колбах. Они стоили целое состояние, ведь найти их можно было, лишь просеяв несколько раз песок, напитанный лунным светом, и то – сущие крупицы размером не больше кристаллика соли. Бледно-голубые, в тени они сияли, как далекие звезды.
Для жителей Умъяхи проку от них было мизерно мало, ведь солнце заливало их улицы и днем, и ночью, отражаясь от песчаных дюн. Однако приезжие выкладывали за хрусталики света круглые суммы, поэтому они были здесь своеобразной разменной монетой.
Для меня оставалось загадкой, как умъяшцы умудрялись находить крупицы света, будучи слепыми, как старые кроты, но вскоре первое удивление сошло на нет: они жили также, как и все остальные люди, и ни что не было для них преградой: ни бытовые заботы, ни шитье, ни продажа товаров на рынке.
Своими
Слепыми их сделали годы, проведенные на постоянном свету; солнце выжгло их зрение, а глаза окрасило в бледно-канареечный цвет прибрежного песка. Я уже знал по себе, что сияние и блеск золотых дюн и мощеных янтарной мозаикой улиц слепило похлеще открытого огня, выбивая из глаз слезы, а парящие в воздухе специи только усиливали жжение под веками.
* * *
Ее волосы были цвета растопленной карамели и также сладко пахли, волочась по дороге мантией струящихся завитков и локонов, а из одежды на ней была лишь расшитая бисером туника. Когда она стояла неподвижно на янтарном орнаменте улицы, то казалась золотой статуей, неотъемлемым отростком города.
Я рассматривал товары на прилавке и не сразу заметил, что она стоит рядом, по мою правую руку. Невысокая симпатичная девочка лет двенадцати, только глаза ее в первое мгновенье невольно ужаснули – точно она смотрела ими по-кошачьи в самую душу.
Потом ее взгляд затуманился, скользнул чуть в сторону, и я понял, что она, также как и все вокруг, ничего не видит, однако, также как и все, каким-то образом знает, что я тут стою и что я – чужой.
– Ты – странник, – безошибочно определила она, глядя мне куда-то в район шеи. К груди она прижимала глиняный кувшинчик, полный масала.
– Откуда ты знаешь? – мне было неловко смотреть ей в лицо и я поспешно прикусил язык, едва не добавив: «Ты ведь меня не видишь».
Но девочка не обиделась. Ее губ коснулась игривая улыбка. Она была довольна, что ей удалось меня удивить.
– От тебя не пахнет ни перцем, ни корицей, ни другими пряностями, – сообщила она, качнув хорошенькой головкой, и волосы жидкой карамелью потекли по ее плечам.
– И чем же от меня пахнет? – насторожено уточнил я.
Она быстро прильнула ко мне, почти коснувшись лицом моей кофты, и принюхалась – при этом ее носик смешно шевелился, как у котенка.
– М-м, сырыми ветрами, степной травой и немного снегом, – наконец неуверенно ответила она, – чем угодно, но только не пряностями.
– Вот как… – пробормотал я и, решив сменить тему, переключился на ее горшочек: – Так ты тоже продаешь специи?
Ее лицо вдруг стало грустным, губы сжались в коричневую полоску, а на глаза опустились ресницы. Янтарная девочка плотнее прижала к груди свой горшочек и неловко выдавила:
– Я… я не продаю. Я собираю деньги… чтобы купить бутылочку снов.
Слева раздался грузный вздох. Я обернулся. За прилавком стоял торговец – такой же золотой, как и девочка, с волосами цвета непроцеженного меда и горбатым носом-картошкой. Его глаза были пустыми и бледными.