Пути-дороги
Шрифт:
Высокий худой жандармский полковник говорил:
— Мое глубокое убеждение, господа, что несчастье, которое обрушилось на Россию, принимает длительный характер. Иными словами, господа, в России начинается ре–во–лю–ция, — последнее слово полковник, зло подчеркивая, произнес нараспев.
Атаман, сидевший около письменного стола, отпил глоток кофе.
— Сергей Николаевич слишком мрачно смотрит на вещи. Революция, господа, не всегда означает свержение существующего строя. История знает много
Сделав еще пару глотков, он продолжал:
— Имея кое–какой опыт в прошлом, я думаю, что мы сумеем подавить любую революцию. Но для этого, господа, необходимы два условия. Первое — это твердая рука там, в Петрограде. Второе — это армия. Надо любыми усилиями сохранить ее за собой. С кем будет армия, у того будет и победа.
Начальник гарнизона, обрусевший немец, процедил сквозь зубы:
— Фронт разваливается, а гарнизоны там, где уже начались беспорядки, переходят на сторону восстающих.
Атаман снисходительно улыбнулся:
— Вы правы, полковник. Правы, но не до конца. Еще очень многие полки убереглись от разложения и самое главное — это казачьи полки… Кроме того, у меня есть срочное сообщение, за достоверность которого я ручаюсь: сообщение о новом государе.
— Кто же он, ваше превосходительство? Михаил? — взволнованно спросил адъютант атамана есаул Богданов.
Атаман, смерив его пренебрежительным взглядом, расправил седую бороду.
— Великий князь Николай Николаевич… Его знает вся Россия. За ним пойдет армия. Только он один при теперешней разрухе сможет твердой рукой править Россией.
В соседней комнате послышались спорящие голоса.
— Его превосходительства нет дома, — убеждал кого–то женский голос.
— Доложите его превосходительству, что очень нужно… Иначе я сам войду.
— Виктор Сергеевич! Взгляните, кто там?
Богданов, позванивая шпорами, вышел в боковую узкую дверь, ведущую в приемную… Увидев его, пристав, уже снимавший короткую офицерскую шинель, сунул опять руку в рукав. Горничная вопросительно смотрела на адъютанта.
— Варя, идите к себе, — сказал Богданов.
Пристав, заглушая до шепота свой простуженный бас, взволнованно наклонился к нему:
— Рабочие… к центру идут… с красными флагами. — И совсем тихо добавил: — «Долой царя», «Долой министров»… на флагах–то. Казаков бы, Виктор Сергеевич… хоть сотенки три…
Он умоляюще смотрел на Богданова.
Если сейчас двинуть на толпу казаков, то восстанет весь гарнизон, да и сами казаки–то… неизвестно кого разгонять захотят… Пока, понимаете ли, пока нельзя принимать старых мер, — тихо ответил Богданов.
А с городовыми что мне делать, Виктор Сергеевич? — теми, что на постах стоят? — пристав удрученно опустил голову.
Глаза
— Красная материя у вас есть?
Есть, Виктор Сергеевич. На той педеле при обыске отобрал.
Ну так вот, слушайте: наделайте из нее красных повязок и наденьте их на рукава вашим постовым. Поняли?
Пристав обиженно поджал губы:
— Шутить изволите, Виктор Сергеевич, а мне, видит бог, не до шуток.
— Я вам серьезно говорю.
И, взяв его за борт шинели, Богданов зашептал ему что–то на ухо. Лицо пристава прояснилось. Он схватил руку Богданова и благодарно потряс ее.
— Золотая у вас голова, Виктор Сергеевич! — И, с таинственным видом указав пальцем на потолок, шепотом спросил: — А что с пулеметами делать будем?
— Тс-с! — Богданов приложил палец к губам.
Совещание у войскового атамана кончилось. Гости через боковую дверь по одному уходили из атаманского дворца. В кабинете остались лишь атаман да начальник гарнизона.
Синеватый табачный дым медленно плыл в открытую форточку.
Полковник, почувствовав на себе пристальный взгляд светлых, холодных глаз, заерзал в кресле.
— Я не могу поручиться за гарнизон, ваше превосходительство. К тому же вы знаете, что я, с моей строгостью…
— Да, я знаю, полковник, что вас ненавидят не только ваши солдаты, но даже мои казаки. Кстати… скажите, что это за история с солдатом, которого вам прислала моя жена?
Полковник замялся:
— Видите ли, ваше превосходительство… Инна Васильевна прислала ко мне из благотворительного комитета солдата с просьбой отправить его домой по болезни. Этот мерзавец оказался дезертиром. Я его и посадил в карцер…
— Ну и что же?
— Видите ли… он в карцере в ту же ночь и умер…
Атаман поморщился:
— Мне доложили, что эта глупая история взволновала людей в гарнизоне. Ведь, говорят, он от побоев умер… Вам, полковник, необходимо сейчас же провести совещание с офицерами гарнизона и самому посмотреть, что делается в частях.
— Но…
— Что «но»?
— Я затрудняюсь, ваше превосходительство, идти к солдатам…
— Это еще что? Боитесь появиться в ротах?
Полковник закусил губу:
— Ваше превосходительство, при теперешнем положении можно ожидать всего.
Он встал, подошел к окну и нервно забарабанил пальмами по стеклу. Во дворе бродили группами казаки атаманского конвоя. Полковник резко повернулся. Его холеное лицо приняло обычное, чуть надменное выражение.
— Впрочем, я сделаю это, побываю в частях, а с офицерами совещание проводил вчера. — Помолчав, он решительно добавил: — Офицеры готовы выступить на подавление могущих возникнуть беспорядков.
— Все офицеры?