Пути непроглядные
Шрифт:
– Упрямец, – вздохнула Нехневен.
Рольвану почудилось, что она плачет, но лицо богини было надменным, как всегда. Она окинула взглядом стену и сказала:
– А вот и дверь в Лиандарс.
Их провожали трое – Лафад, Нехневен и Каллах. Призрачный пес лежал в отдалении, и его пронизывающие глаза наблюдали за каждым движением людей и богов.
Каллах ударил в дверь ладонью, и проем открылся.
– Идите, – его взгляд затуманился, как будто бог вглядывался во что-то, недоступное остальным. Голос прозвучал тревожно: – Вам действительно пора возвращаться.
Гвейр ненадолго опустился
– Спасибо вам за все, – сказал он.
Лафад заговорщицки ухмыльнулся и ткнул Нехневен локтем в бок.
– Что, друг Рольван, примешь мое благословение?
Догадываясь, что от этого бога можно ожидать чего угодно, Рольван не решился обидеть его отказом. Молча кивнул. Лафад приблизился к нему вплотную и прошептал на ухо несколько слов, от которых Рольван весь залился краской, словно услыхавшая похабную шутку девица. Нехневен возмущенно фыркнула – услышала.
– Протяни руку, – велел бог осени.
Рольван послушался, и на его ладонь лег небольшой амулет из камня грубой выделки, даже на первый взгляд казавшийся непредставимо древним. Разглядев кулон поближе, Рольван решил, что запрячет его как можно дальше и никогда никому не покажет. Испугавшись, что Лафад услышит его мысли и обидится, поспешно вскинул глаза. Бог осени ухмылялся во весь рот.
– Хочешь, чтобы лучше действовал, носи на шее! – предупредил он.
Нехневен одарила Лафада уничижительным взглядом и сказала:
– А мой амулет верни, это не подарок.
Рольван поспешно убрал кулон в кошель и вытянул из-под рубашки шнурок. Снял его через голову и протянул богине.
– Что ты делаешь! – вскричал Лафад. – Благословение возвращают точно так же, как оно было дано!
И он расхохотался. Каллах нахмурился, но промолчал. В глазах Нехневен появилась насмешка и злое удовольствие, как бывало с Игре, задумавшей что-то нехорошее.
– Это правда, – сказала она.
Краснея под взглядом Гвейра, проклиная себя за слабость, Рольван на негнущихся ногах подошел к Нехневен. Неловко надел шнурок ей на шею и поцеловал в губы.
Он собирался сделать это коротко и сразу отступить, но забыл о том, как действует на него близость этой богини. А когда она вдруг поцеловала его в ответ, налетевший вихрь желания захватил Рольвана, скрыв за собою и зал, и тех, кто стоял вокруг. Все исчезло. От ее тела исходил жар, обжигающий сильнее любого пламени. Руки Рольвана гладили ее спину, прижимая ее все крепче, желанную, неожиданно доступную. Он погрузился в огонь, стал огнем, позабыл все на свете, даже самого себя, даже Игре…
Игре.
Рольван заставил себя оторваться от губ богини. Его все еще трясло от возбуждения, но теперь он по-новому пристально вгляделся в прекрасное лицо, оказавшееся так близко от его собственного. Голос его прозвучал сипло:
– Ты не она.
– Разумеется, – улыбка богини не сулила ему ничего хорошего. – Но ты был рад обмануться!
– Больше не обманусь, – он вздрогнул от неожиданной догадки. – Больше и не понадобится, да? Ты получила, что хотела?
– Разумеется.
– И расскажешь ей? Зачем?
– Может, она еще одумается? – богиня изящным движением поправила прическу и отвернулась, бросив на прощание: – Уповай теперь на подарок Хлюдина.
«Сука», – бессильно подумал Рольван. Промолчал, конечно же. Теперь им овладел стыд, он не мог поднять глаза на Гвейра и Каллаха. Лафад пришел на помощь, с размаху хлопнув его по плечу:
– Не поддавайся ей, Рольван, она ревнует! Ну-ка, скажи, Нех, ведь ревнуешь? Ревнуешь?
– Заткнись, – оборвала его богиня.
Лафад громко захохотал:
– Наша обожаемая мелочная Нех! И как только Каллах тебя еще терпит?
Нехневен отвесила ему пощечину и быстро пошла прочь. Каллах вздохнул:
– Зря ты с ней так, Хлюдин.
Бог осени отмахнулся и потер левую щеку.
– Ничего, ей полезно. Ты слишком уж ей угождаешь. Ну-ка, друзья мои, дверь-то уходит! – с этим возгласом Лафад схватил Рольвана и Гвейра за плечи и буквально затолкал их в двинувшийся с места проем.
– Прощайте, – услышали они затихающий голос Каллаха, и туман окутал их со всех сторон, а под ногами зыбко заколебались ступени.
У Рольвана все еще тряслись колени, а щеки заливала краска, но времени, чтобы успокоиться и прийти в себя, не было.
– Идем, – сказал он. – Здесь нельзя стоять на месте.
Глава восемнадцатая, разочарованная
Когда я в далекие страны подался —
Так и знай, так и знай!
Во славу любимой с врагами сражался —
Так и знай, так и знай!
Все вытерпел я, чтобы быть ей милее —
Так и знай, так и знай!
Строптивицу думал назвать я своею —
Так и знай, так и знай!
Вернулся, и что же? Пока я скитался —
Так и знай, так и знай!
Другой красотою ее наслаждался —
Так и знай, так и знай!
Налей же еще, да до самого краю —
До краев, до краев!
За всех заплачу, кто со мною гуляет —
До краев, до краев!
Эй, молодцы! Бочку скорее катите —
До краев, до краев!
Да выпьем, и песней меня проводите —
До краев, до краев!
В дорогу, откуда не будет возврата —
Так и знай, так и знай!
Отныне одна лишь по сердцу награда —
Так и знай, так и знай!
Я смерти ищу и найду ее вскоре —
Так и знай, так и знай!
Погибну в бою, позабыв свое горе —
Так и знай, так и знай!
Но, богу мятежную душу вручая, —
Так и знай, так и знай!
Я имя любимой своей повторяю —
Так и знай, так знай!
Не называй другом того, кого знаешь лишь по пирам: лишь показавший себя верным в бою достоин доверия.
Вновь туман подступал к ним со всех сторон, гася сознание, но на сей раз Рольван был даже рад поддаться этому дурманящему воздействию. Он был зол, и ему было стыдно. Зол, потому что богиня не преминет рассказать обо всем Игре, выставив его в самом худшем свете. Стыдно, потому что все произошло на глазах у Гвейра, и его мнение о Рольване, и без того невысокое, теперь станет еще хуже.