Пути развития английского романа 1920-1930-х годов
Шрифт:
Преувеличение роли физиологического начала дает себя знать уже в следующем романе Лоуренса «Сыновья и любовники» (1912), где на первый план выдвигается вопрос о возможности достижения гармонических взаимоотношений между мужчиной и женщиной. И хотя здесь раскрытие интересующей Лоуренса проблемы не достигает той степени обнаженности, которая характерна для его более поздних романов, тем не менее фрейдистский подход писателя к вопросу о взаимоотношении полов в «Сыновьях и любовниках» вполне очевиден. Он проявился в истории Поля Морела и его матери, в том сложном комплексе переживаний и чувств, которым определяется отношение Поля к его родителям, — врожденная неприязнь к отцу и болезненно-страстная привязанность к матери. С годами она возрастает, превращаясь из детской нежности в прочное и устойчивое чувство, которое оказывается непреодолимой преградой для нормальных отношений Поля Морела с другими женщинами. Переживаемый Полем «эдипов комплекс» становится для него роковым. Он мешает ему жениться на любящей его Мириам, он становится препятствием для продолжения его связи с Кларой Доусон. Единственной женщиной, всецело поработившей Поля, оказывается его мать, Гертруда Морел.
Лоуренс воспроизводит сложную гамму чувств, обуревающих эту женщину: ее нежную любовь к маленькому Полю, ее желание во что бы то ни стало оградить его от грубости отца и от тяжелого труда в шахте, ее радости, связанные с успехами Поля в учении и охватывающая ее ревность, которую она не в силах подавить, узнав о любви Мириам к Полю. Гертруда предана сыну, ради него она готова на все. Она горда его успехами на службе, она мечтает видеть его знаменитым художником, но ее чувство ревниво, и она требует от сына столь же сильной привязанности, какую испытывает к нему сама. Впрочем, Поль и сам постоянно ощущает ту неразрывную связь, которая существует между ним и матерью. Никакие другие
Весьма характерно, что рассказанная в романе история Поля Морела завершается вместе со смертью его матери. Дальше, в сущности, рассказывать не о чем. Лоуренса интересует главным образом лишь один аспект избранной им темы — взаимоотношения сына и матери — двух людей, сознание которых отягщено сложным комплексом болезненных наслоений. А те правдивые и в большинстве своем мастерски выполненные зарисовки жизни и быта обитателей шахтерского поселка, а также содержащиеся в романе факты биографического характера — это явления вторичные. Не условиями жизни семейства Морел объясняет Лоуренс своеобразие поведения и особенности мировосприятия своего героя. Он обосновывает их наследственными факторами, ставит в прямую зависимость от темперамента его родителей, всем развитием действия подчеркивает мысль о непреодолимой силе заложенных в человеке инстинктов. Открывающая роман широкая картина безрадостного существования обитателей шахтерского поселка остается незавершенной. Жизненно-правдивые подробности и детали бытового характера, связанные с описанием шахтерской семьи Морел, в большинстве своем повисают в воздухе. И хотя они дают верное представление об окружении Поля Морела и той обстановке, в которой протекали детство и юность самого Лоуренса, все же вполне очевидно, что судьба героя романа определяется не ими. В «Сыновьях и любовниках» Лоуренс порывает с одним из основных принципов реалистического романа, — по существу он отказывается от обоснования характера своего героя условиями его жизни. Судьба Поля Морела предопределена тяготеющим над ним «эдиповым комплексом». И тот факт, что он вырос в рабочем поселке и получил образование на жалкие гроши, с самоотверженным трудом скопленные его матерью, не имеет большого значения. О ком бы ни писал Лоуренс — о сыне шахтера или о дочери фермера, о бездомном цыгане или девушке из добропорядочной буржуазной семьи, о писателе или путешествующей по Мексике англичанке, — судьба каждого из его героев зависит от моментов физиологического характера, определяется силой заложенного в нем от природы полового инстинкта. Начиная с «Радуги» (1915), Лоуренс уже вполне откровенно декларирует свою уверенность в этом и вместе с тем, подобно другим модернистам, он вновь и вновь обращается к теме безысходного одиночества человека, круг которого разомкнуть никому не дано, потому что в конечном итоге все люди — жертвы извечных законов жизни, тяготеющих над каждым новым поколением не в меньшей степени, чем ему были подвержены поколения предшествующие. Эта мысль четко выражена в романе «Радуга», открывающемся колоритной картиной жизни нескольких поколений фермерской семьи Брэнгуэнов. Лоуренс подчеркивает связь Брэнгуэнов с землей, их близость к природе, к простой и естественной жизни, наполненной радостями физического труда и повседневными заботами. «Их жизнь тесно переплелась с землей и природой: они чувствовали прилив жизненных сил в земле, когда она открывала им свои недра для посева, делаясь под их плугом гибкой и мягкой и охватывая их ноги легкой пылью, точно охваченная неудержимым порывом желания… Кровно связанные с землей, живущие одной жизнью и одним дыханием с ней, с ее растительностью, со своею скотиной, с широко раскинувшимся над ними небом, с обычной работой каждого дня, они в неподвижных позах грелись у огня. Их мозг застывал, а кровь тягуче катилась в их жилах, вторя медленному течению дней». Из поколения в поколение передается присущая Брэнгуэнам сила чувственной страстности, сдержать которую никто из них не в силах. И если с годами заметно меняется облик Ируашской долины, где расположена ферма Мерш, — проведен канал, соединивший каменноугольные копи, разрастается город Илькстаун, поглощая окрестные деревни, — то в жизни новых поколений фермерской семьи, в сущности, мало что изменяется. Лоуренс повествует о судьбах четырех поколений Брэнгуэнов, рассказывает историю жизни нескольких супружеских пар, но всякий раз он оперирует категориями «он» и «она» в гораздо большей степени, чем раскрывает своеобразие индивидуальности своих героев, определяющееся специфическими условиями их жизни. В сущности, мало что отличает Альфреда Брэнгуэна от Тома и Тома Брэнгуэна от Вилли. И хотя Лоуренс отмечает, что Вилли Брэнгуэн питал склонность к живописи, резьбе по дереву и музыке, все же основным в его натуре, как и у его дяди или деда, была ярко выраженная чувственность и ничем не сдерживаемая сила страстей. Во многом декларативно звучат слова Лоуренса о том, что «женщины в семье Брэнгуэнов были иными» — «они поднимали головы поверх этой разгоряченной, душной и дремотной жизни фермы и глядели в даль, в иной мир, о котором они слышали… Женщина жаждала иной формы жизни, чего-то кроме первобытного источника в ее животворящей крови». Однако устремления героинь «Радуги» очень неопределенны, порывы неясны, и «сила земного притяжения» оказывается для них столь же непреодолимой, как и для мужчин: «…все существо их было поглощено первородным инстинктом жизни с такой силой, что они были лишены всякой способности оторваться и глянуть кругом». И лишь Урсула Брэнгуэн начинает решительную борьбу за свою независимость. Жизнь предшествующих поколений Брэнгуэнов внушает ей отвращение, она мечтает об иной жизни. В ее душе зреет протест, выливающийся в анархический бунт против застойной атмосферы бездумного существования. «Она была вольным, непокоренным существом и в своем возмущении открыто заявляла, что для нее нет ни правил, ни законов. Она считалась с одною только собой. Отсюда возникла бесконечная ее борьба с каждым, в которой в конце концов она была побеждена… потом, пройдя это испытание, она понимала то, что должна была бы понять раньше и продолжала свой путь, умудренная опытом и опечаленная жизнью». Окончив колледж, Урсула получает место учительницы в школе и начинает самостоятельную жизнь.
Многие страницы «Радуги» проникнуты остро критическим отношением Лоуренса и его героини к капиталистической цивилизации, уродующей жизнь людей. Урсула с грустью убеждается в том, что школа, в которой ей предстоит работать, это «просто учебная лавочка, где каждого обучали добывать деньги… там не было ничего, похожего на творчество и созидание»; ей претит мысль о том, что и она должна принимать участие в подготовке учеников к «раболепному служению божеству материальной выгоды». Она с ненавистью рассуждает о бездушии цивилизации и с присущей ей горячностью выражает желание уничтожить машины, подавляющие, по ее мнению, человека… «Величайшей радостью для нее было бы истребление машины. Если бы она могла разрушить копи и освободить всех виггистонских мужчин от работы, она сделала бы это. Пусть они голодают, пусть ищут в полях дикие корни и травы, это будет для них лучше, чем служить Молоху». В этом протесте Урсулы Брэнгуэн звучит та ненависть к «механической цивилизации», которая была присуща и самому Лоуренсу. Но вместе с тем в ее рассуждениях отразилось и свойственное ему бесилие разобраться в закономерностях происходящего, его анархический индивидуализм. В уста своей героини Лоуренс вкладывает гневные тирады против «старого безжизненного мира», но вместе с тем он заставляет ее произносить обличительные речи, направленные против демократии, и восхвалять культ силы и «аристократов по рождению». Лоуренс противопоставляет личность обществу и в конечном итоге обрекает своих героев, и в том числе Урсулу Брэнгуэн, на одиночество. Ее любовь к Скребенскому завершается разрывом. Ее «жажда сражаться», ее желание «вступить в борьбу со всем миром» не ведут ни к каким определенным поступкам и действиям. Ее стремление «изведать мир мужчины, мир труда и обязанностей, испробовать существование трудящегося члена общества и завоевать себе место в мире мужской жизни» завершается разочарованием. В конечном счете Урсула, как и другие Брэнгуэны, оказывается одной из жертв «темной стихии инстинктов». Финал романа имеет символический характер: над землей поднимается радуга; глядя на нее Урсула размышляет о будущем человечества: «Она знала, ничем не объединенные люди жили еще в сфере тления, но радуга уже занялась в их крови, знала, что они сбросят с себя затвердевшую оболочку, что они дадут из себя новые чистые ростки, полные силы, тянущиеся к свету, воздуху и влаге неба. В радуге она видела новое творение земли, которое станет на месте зараженных тлетворным дыханием домов и фабрик». Как это обычно и бывает у Лоуренса, широкий размах начальных страниц романа, отличающийся конкретностью воссоздаваемой картины, выливается в туманную символику и расплывчатые рассуждения самого общего характера. История Урсулы и ее поисков независимого и гармоничного существования продолжена в романе «Влюбленные женщины» (1921). Еще более настойчиво, чем прежде, звучит здесь мысль о враждебности современной цивилизации человеку. Вместе с тем Лоуренс развивает в этом романе вполне определенную программу преобразования общества и усовершенствования взаимоотношений между людьми. Над этими вопросами размышляет один из героев романа — Беркин — alter ego самого автора. Он приходит к выводу о том, что духовное возрождение общества может быть достигнуто лишь при условии установления новых форм отношений между людьми, и прежде всего — между мужчиной и женщиной. Он отвергает существующую форму брака, как подавляющую личность, и проповедует свободу взаимоотношения полов, основанную на чувстве взаимной любви, уважении и на признании полной независимости каждой из сторон. Только это может привести к глубокой и прочной связи между двумя людьми. Однако только этим Лоуренс не ограничивается. Его анархический протест против «механической цивилизации» XX века перерастает в отрицание не только всех достижений человеческого разума, в котором он склонен усматривать один из основных источников переживаемых человечеством бед. Разуму и рациональным началам жизни Лоуренс противопоставляет культ «чистого чувства» и чувственное мировосприятие. В них видит он единственную возможность спастись от жестокости современной цивилизации. Декларация «свободной» любви сочетается у Лоуренса с проповедью индивидуализма, с культом властной и сильной личности, которой все дозволено.
В 1919 г. Лоуренс покидает Англию и последнее десятилетие своей жизни проводит, путешествуя по Европе, Австралии, Америке. Он побывал на Цейлоне, в Новой Зеландии, на Таити. Ряд лет (1922–1925 гг.) прожил в Мексике.
Романы Лоуренса 20-х годов — в первую очередь такие, как «Жезл Аарона» (1921), «Кенгуру» (1923) и «Пернатый змей» (1926) — отразили его поиски героя, сочетающего индивидуалистические устремления и мистическую силу, покоряющую окружающих, с первобытной простотой и примитивностью «естественного человека». «Жезл Аарона» — первый роман в ряду этих произведений. Его герой — Аарон Сиссон — секретарь союза углекопов своего района в рождественскую ночь уходит из дома, оставляя жену и двух детей. Он покидает семью без какого-либо определенного к тому повода: «Без всякой причины, кроме того, что мне захотелось почувствовать себя на свободе». Начинаются его скитания. В доме владельца угольных копей Брикнелла Аарон попадает в компанию богатых веселящихся людей. На празднование Рождества здесь собрались литераторы, художники, красивые женщины. В их среде на какое-то мгновение он забывает о гложущем его душу чувстве неудовлетворенности. Но все же оно вновь пробуждается в нем, толкая на скитания по свету. Аарон попадает в Лондон, затем в Италию, где некоторое время живет в доме маркиза. Жена хозяина влюбляется в Аарона. Вспыхнувшая в ней страсть и великолепная игра Аарона на флейте возвращают маркизе утраченную ею способность петь. Встреча с Аароном возрождает ее. Для него же очень большое значение имеет встреча с литератором Лилли, который, беседуя с Аароном, приобщает его к своим взглядам на жизнь и людей. В наиболее трудные для Аарона моменты Лилли оказывается рядом с ним и помогает ему. Флейту, на которой так искусно играетАарон, он называет «жезл Аарона» и говорит, что тот жезл должен расцвести, пустить корни и превратиться в прекрасное и мощное дерево. За время своих странствий Аарон дважды возвращается домой, но ненадолго. Уже ничто не может удержать его здесь. Он жаждет свободы, для него «дороже всего возможность дышать свежим воздухом».
Этот роман лишен той степени жизненной достоверности и конкретности воспроизведения обстановки действия, которые были присущи предшествующим произведениям Лоуренса. Его композиция расплывчата, сюжет нечеток, характеры героев неопределенны. По существу, Лоуренс отказывается от принципа индивидуализации образов. События романа происходят через год после окончания первой мировой войны. «Над землей пронеслась война, но ничто не изменилось. Нет, многое переменилось, но за всеми переменами крылась та же неподвижность жизни», — подобные, отличающиеся своей неопределенностью замечания весьма характерны для Лоуренса. В отдельных репликах героев Лоуренс передает недовольство людей установленными в стране порядками, их неудовлетворенность действиями правительства. Но эти беглые, отрывочные замечания и содержащиеся в романе мимолетные приметы эпохи не создают цельной и ясной картины.
И все же Лоуренс сумел передать разорванность сознания своего героя, неуравновешенность его психики и внутреннее смятение; он пишет о человеке, не удовлетворенном окружающим, отправляющемся на поиски какой-то новой жизни и вместе с тем страшащемся подлинной жизни с ее борьбой и трудностями, о человеке, ослепленном своим индивидуализмом и в конечном итоге обреченном на одиночество. Аарон Сиссон не желает мириться с застойной атмосферой своего существования, его не удовлетворяет жизнь, в которой «все переводится на деньги», он считает, что если в зародыше современной цивилизации и есть «здоровый и ценный корень», то «он весь оброс омертвелой корой и ядовитыми побегами». Но как освободиться от них? Этот вопрос перед ним не возникает. Сиссон не верит в рабочее движение: «Я ничего не жду от него». Он уходит из шахты, порывает со средой углекопов. «Он не любил двигаться в общем людском потоке и старался ходить собственными путями», — замечает о своем герое Лоуренс. Из дальнейшего становится очевидным, что пути, избранные Аароном, приводят его в тупик индивидуализма и одиночества. Впрочем об ином он и не помышляет, «Чувство метафизического одиночества было подлинным центром его духовного существования. Он инстинктивно знал, что нарушить такое самочувствие— значит разбить его жизнь». Отвратительной и лживой изменой самому себе казалось ему отречение от себя в любви, единение с окружающими, служение идее. — «Да, Аарон готов подчиниться, но только не женщине, не идее и не толпе». Финал романа звучит откровенной апологией индивидуализма и культа сильной личности:
«Вне вас нет ни цели, ни бога… выше единственное, подлинное и несомненное достояние — ваша собственная личность! Какое противоестественное и противочеловеческое стремление — эта жажда растворить ее в чем-то другом и освободить себя от бремени этого богатства! Ваша задача — содействовать тому, чтобы из яйца развился птенец, а из птенца тот феникс личности, который всегда бывает единственным во всем мире- Единственность и неповторимость личности, — в этом смысл, назначение и судьба человека. Судьба вырастает изнутри, из тех форм, в которые облечется человеческая личность… И не поддавайтесь соблазну освободиться от ответственности, от самого себя через любовь, самопожертвование, погружение в нирванну, или игру в анархизм и метание бомб, — что является в сущности той же самой нирванной только с обратным знаком. Не соблазняйтесь этим… Не верьте идущим извне предписаниям, обязанностям, долгу… Да, человек сам для себя есть Древо Жизни. Он должен знать это, гордиться этим и не искать вне себя это райское древо, насажденное попечительной рукой какого-то бога». Эти слова произносит Лилли. Аарон Сиссон готов принять их как свою жизненную программу. Однако сам он — мятущийся и мечущийся по жизни человек, столь легко приноравливающийся к роли приживала при богачах, весьма далек от того сильного индивида, образ которого возникает перед ним в речах Лилли. Образ наделенного мистической силой вождя, увлекающего за собой массы, Лоуренс создает в романах «Кенгуру» и «Пернатый змей».
В своей книге «Портрет гения, но…» Ричард Олдингтон приводит слова Дэвида Герберта Лоуренса, относящиеся к 1921 г.:
«Если бы я знал как, я бы примкнул сейчас к революционным социалистам. Я думаю, что наступило время для настоящей борьбы. Единственное, что меня волнует: решительная борьба. Мне нет дела до политики. Но я знаю, что очень скоро должна произойти и произойдет беспощадная революция и я приму в ней участие, если буду знать, как это сделать» [57] . Однако дальше деклараций подобного рода Лоуренс не шел. От общественно-политической борьбы своего времени он действительно был очень далек. И если временами он и высказывал желание примкнуть к революционным силам, то представления об их истинном характере были у него самые превратные. Он искал их истоки не в передовых движениях эпохи, не в борьбе пролетариата, а в первобытной силе инстинктов, которыми от рождения наделена «избранная личность».
57
R. А l d i n g t о n. Portrait of a Genius, but…, p. 235.
«Кенгуру», а несколько позднее и «Пернатый змей» отразили некоторые тенденции, связанные с зарождением фашизма и фашистской идеологии в странах Запада. Характерный для этих романов культ «вождизма», сочетающийся с проповедью силы, подавляющей массы и ослепляющей ее, свидетельствовал о реакционном характере взглядов Лоуренса. Утверждать, что писатель выступил сознательным защитником фашистской идеологии, нет оснований. Его представления о характере политической ситуации тех лет были слишком поверхностны. И тем не менее развиваемая им мысль о «врожденном праве» сильной личности считать себя избранной, противопоставление ее массе и прославление ее безграничных возможностей — все это объективно служило интересам реакции.