Пути в незнаемое. Сборник двадцатый
Шрифт:
Усвоенные в детстве впечатлительным будущим поэтом образы низовой Волги — «реки индоруссов» — нет-нет да вновь всплывали в его сочинениях.
13
Двадцать лет назад, занимаясь сочинениями Эйзенштейна, которые тогда еще только начинали издавать, я был поражен, увидев в его «Монтаже» (книга, законченная в 1937 г. но напечатанная в 1964-м) воспроизведение старинного индийского лубка. Лубок, подробно проанализированный Эйзенштейном, изображал бога Вишну, проносимого женщинами, чьи тела сплетаются в подобие слона,
«Девицедымный слон» — это индийские девы, сплетающиеся для того, чтобы воспроизвести подобие слона:
Вы, мышцы слона, не затем ли Повиснули в сказочных ловах, Чтобы ласково лилась на земли, Та падала, ласковый хобот. Узнайте, что быть тяжелым слоном Нигде, никогда не бесчестно. И вы, зачарованны сном, Сплетайтесь носилками тесно. Волну клыка как трудно повторить. Как трудно стать ногой широкой…Статью, объясняющую посредством индийского лубка стихотворение Хлебникова, я напечатал тогда же. Ее встретили сочувственно. Интерес к Хлебникову настолько велик, что и эту статью перепечатали и перевели в разных странах. А потом уже в архиве Института мировой литературы в Москве нашлась прозаическая рукопись Хлебникова, окончательно подтвердившая мою догадку. Рукопись представляет собой наброски части 6-го «паруса», 2 «дела» «Детей Выдры», в прижизненное издание не включенные. Описывается герой — Сын Выдры, который в Индии проходит «через зеленую чащу». «Толпа служанок храма (индусок), сплетаясь руками в нечто напоминающее слона (собравшись в слона) и покрытое ковром, зовет его знаками и несут его на руках. Он садится на ковер, покрывающий живого, но не подлинного слона». Судя по этим черновикам, читающимся с трудом и частично перечеркнутым, Хлебников обдумывал постановку соответствующего спектакля на сцене или на экране (в фильме) Сцена разгорожена пополам. В нижней ее половине изображены индийские девы, сплетающиеся в слона и проносящие на себе Сына Выдры, а в это же время он в «зверинце смотрит на слона за решеткой и кормит его булкой» (сцена, описанная Хлебниковым в его «Зверинце»).
Хлебникова занимала двойственность изображения в искусстве (в том числе и словесном). Слон — образ, символ поклонения Вишну, но вместе с тем сплетающиеся женщины изображают животное — слона. Эта же двойственность позднее привлекла к тому же индийскому лубку Эйзенштейна.
В стихах и прозе Хлебникова герой («я» — в стихотворении, Сын Выдры — в прозе) — это явно и сам автор. Согласно индийским учениям, которые Хлебников хорошо знал, великие люди Индии — это проявления («аватары») Вишну. В стихотворении «Меня проносят на слоновых» сидящий на слоне, сплетенном девами, называет себя сначала «Вишну новый», потом Бодисатва (Боддхисатва — «существо пробудившегося», воплощение Будды):
А я, Бодисатва, на белом слоне.Древнеиндийское учение о перевоплощении и о циклическом развитии в истории, через буддийские его варианты повлиявшее и на другие азиатские философские концепции, Хлебникову было хорошо известно (в частности, по книге русского философа Кожевникова «Буддизм», цитаты из которой находим у Хлебникова). Новый вариант этих представлений, в изложении которого применена древнеиндийская и буддийская образность, Хлебников дал в своем философском диалоге «Колесо рождений». Говоря о том, что Индия оставалась для русской словесности до сих пор «заповедной рощей», Хлебников сам вознамеривался совершить «прогулку в Индию, где люди и боги вместе». «Сладкозвучные Индии дщери» появляются и в его стихах о смерти.
Древнеиндийская мудрость и ее буддийские ответвления всегда Хлебниковым рассматриваются на значительно более широком фоне связей Индии с другими культурами и народами Евразии, в том числе и с русскими. В этом Хлебников близок ко многим крупнейшим нашим востоковедам конца прошлого и начала нынешнего веков. Взлет востоковедения в России именно тогда, когда Хлебников (пусть очень недолго) подумывал об учебе на факультете восточных языков, был связан с попыткой осмыслить и роль южных индийских, особенно буддийских, традиций для всех народов, к тому времени оказавшихся в исторических границах России.
По поводу «Детей Выдры», одной из составных частей которых должен был быть «парус», где Сын Выдры едет на «девицедымном слоне», сам Хлебников писал: «В «Детях Выдры» я взял струны Азии, ее смуглое чугунное крыло, и, давая разные судьбы двоих на протяжении веков, я, опираясь на древнейшие в мире предания орочей об огненном состоянии земли, заставил Сына Выдры с копьем броситься на солнце и уничтожить два из трех солнц — красное и черное. Итак, Восток дает чугунность крыл Сына Выдры… Отдельные паруса создают сложную постройку, рассказывают о Волге, как о реке индоруссов, и используют Персию, как угол русской и македонской прямых. Сказания орочей, древнего амурского племени, поразили меня, и я задумал построить общеазийское сознание в песнях».
В недавнее время выявлены источники тех произведений поэта, которые были вдохновлены мифологией орочей — тунгусо-маньчжурского народа Приамурья. Главным среди этих источников была, по-видимому, книга В. П. Маргаритова об орочах, изданная в 1888 г. и излагавшая результаты экспедиции, за два года до того проведенной при участии Общества изучения Амурского края. Отзвуки чтения Хлебниковым этой книги можно найти и в «парусе» 1 «Детей Выдры», и в прозаической вещи «Око» (орочонская повесть), и в стихотворениях «Пламена» и «Песнь мне»; возможно, что все эти сочинения Хлебникова относятся к 1911—1912 гг. В «Детях Выдры» и в «Пламенах» Хлебников создает свои — прозаическую и поэтическую — вариации на темы орочского сказания о древних солнцах. У Маргаритова рассказ изложен очень кратко: «Сначала земля нагревалась тремя солнцами, но жить тогда было очень тяжело; вот один ороч и убил два солнца, осталось одно, и жить стало прохладнее»; в другом варианте: «Когда-то, давным-давно, было 3 солнца; время это было очень жаркое, жить на земле было невозможно, почему человек жил на воде и умел ходить по воздуху. Скучно стало человеку жить таким образом, вот он взял лук и стрелы и пошел стрелять в солнце. Долго ли, скоро ли, но все-таки ему удалось убить два солнца и спустить их с неба в воду. Тогда стало прохладно и можно было переехать на землю».
Хлебников в прозе тоже лаконичен, но под его пером повествование все переливается красками; он вводит в него и описание традиционного сибирского медвежьего праздника. Больше всего его занимает Сын Выдры, который и в хлебниковском варианте убивает оба солнца: «Три солнца стоят на небе — стражи первых дней земли… Одно белое солнце, другое меньшее — красное с синеватым сиянием кругом и третье — черное в зеленом венке. Слышны как слова жалобы и гнева на странном языке. В углу занавеси виден конец крыла. Над золотым берегом показывается крылатый дух с черным копьем в руке, в глазах его много злой воли. Копье, шумя, летит, и красное солнце падает, точно склоняясь к закату, роняя красный жемчуг в море; земля изменяется и тускнеет. Несколько зеленых травинок показалось на утесе, сразу прыгнув. Потоки птицы.
Встав на умершее солнце, они, подняв руку, поют кому-то славу без слов. Затем Сын Выдры, вынув копье и шумя черными крылами, темный, смуглый, главы кудрями круглый, ринулся на черное солнце, упираясь о воздух согнутыми крыльями, и тоже падает в воды. Приходят олени и звери.
Земля сразу темнеет. Небу возвращается голубой блеск. Море из черного с красными струями стало зеленым. Дети Выдры подают друг другу руку и впервые опускаются на землю. В дневной жажде они припадают устами к холодной струе, сменившей золотой поток лавы; он надевает на руку каменный молоток и раскалывает камень».