Пути волхвов. Том 1
Шрифт:
Я оделся и проверил оружие. Всё на месте. Из поясных сумок не пропало ни единого сухого кусочка лисьедуха, ни одного целебного листочка и ни единой монеты. Стало быть, могу двигаться дальше, только Рудо нужно забрать.
Было слышно, как позади меня Летава ворочается на перине.
– Ну возьми, Кречет! – В голосе уже слышалась мольба. – Неужто я плохой подругой тебе была?
– Хорошей, – ответил я и обернулся. В нежных сумерках заспанное лицо Летавы было милым и жемчужно-розовым, как лепесток водяной лилии. – Но в терем тебе нельзя.
Летава недовольно сдвинула брови и свесила
– Тогда другое для меня сделай, Кречет. Ты с лесовым ведь дружишь?
Не можешь получить с овцы целую шкуру – отщипни хотя бы клочок. Легко же ты, Летавушка, попрощалась с жизнью в княжьих покоях. И не чаяла, стало быть, просто так болтала.
– С кем-то вожусь. С другими не дружу, но и не враждую.
Она не уточнила, о каком именно лесовом завела речь. Их краями заведовал Смарагдель – один из четырёх Великолесских. Вот он был мне другом. Вторым после Рудо. Только я не собирался тревожить Смарагделя из-за какой-то беспутной девицы.
Летава дыхнула мне в шею, так жарко, что по спине побежали мурашки. Я замер. Интересно же, что этой плутовке надо.
– Замолви словечко, Кречет, миленький. Попроси не взимать дань в этом году. Или пусть корову возьмёт, ну или коня, только не братика моего.
Так вот оно что.
Я повернулся и ласково убрал мягкую соломенную прядь Летаве за ухо. Она умоляюще смотрела на меня синими глазами, почти чёрными в серой мути сумерек. Полные губы были приоткрыты, и у меня мелькнула мысль что, не будь я соколом, на такой девице можно было бы и жениться. Но никому нет пути назад из сокольей жизни.
– Я не могу ничего обещать.
Летава будто бы не знала, что делать – сердиться или бросаться в ноги и молить дальше.
– Соколик, Молеко слабенький совсем! Отец не сможет без него. Он на матушку так похож.
– На летавицу? – хмыкнул я.
– Так разные у нас матери, – потупилась Летава и отошла от меня.
Удивительно, но у меня что-то кольнуло в груди.
– Так если слабенький твой Молеко, то какой отцу в нём прок?
Сказал и пожалел. Летава ушла в дальний угол и стала заплетать волосы, собираться.
Так было испокон веку, и кто я такой, чтобы просить нарушить заведённый порядок? Селяне, чьи дома теснились вдоль Трактов посреди Великолесья, должны каждый год платить лесовым за защиту и милосердие. Лесовой и чужаков отпугнёт, и дичь на охотника погонит, а мог бы осерчать за то, что в его владения вторглись да домов из его деревьев понастроили. За то лесовой просил всего ничего: по невинной душе в год с каждого селения. Над чьим изголовьем зажжётся огонёк в макушку лета, тот, значит, избран лесовым и в урочный день должен уйти в лес, чтобы никогда не вернуться к родным, позабыть всё, сменить облик и примкнуть к стаям лешачат, чтобы носиться по чащам и выполнять мелкие поручения своих покровителей.
Я услышал, как Летава хлюпает носом. Видно, давно ждала сокола, чтобы за брата попросить. Но я не был виноват. Никто не согласился бы. С нечистецами трудно выстроить отношения, но легко разрушить. Я не хотел портить нашу дружбу со Смарагделем из-за незнакомого сельского мальца. Если избрал тебя лесовой, зажёг огонёк, то можешь пытаться сколько угодно – не развязать тебе ниточки судьбы, не свернуть с дороги. Господин Дорог и Владычица Яви позаботятся о том, чтобы всё было так, как суждено.
– Не держи на меня зла, Летава, – попытался утешить. – И себя не вини, что не того сокола попросила. Мы все такие.
– Глаза у тебя – как льда куски, – зло бросила мне Летава, вытерев рукавом нос. – И душа такая же.
Я молча согласился с ней. Права красавица Летава, нет во мне ни сочувствия, ни милости.
Пошарил в кошельке и положил, не глядя, несколько монет на стол. И увидел свой пузырёк, который давал Летаве накануне. Такой же полный, как он и был.
– Я не выпила, – с ядом в голосе призналась девица. – Понесу от тебя, тогда точно в терем возьмёшь.
– Найди меня сначала, глупая. – Я сгрёб пузырёк, распахнул окно и выскочил на крышу трактирского крыльца, а оттуда спрыгнул во двор, за Рудо.
Не хотел, чтобы внизу меня встретил трактирщик. Пусть Летава бежит и жалуется ему на меня, только пока расскажет, мы с Рудо ускачем уже далеко от Топоричка. А о знахаре других расспрошу.
Глава 2
Штиль и шторм
Её нашли на берегу – мёртвую и прекрасную, как январские сумерки. Светлые волосы спутались, разметались по берегу, и ветки прибрежных кустов запустили в них свои костлявые пальцы, будто хотели взять себе на память кусочек холодной красоты. Её губы когда-то были алыми, но теперь их подёрнула безжизненная синь. На груди, под тонким прозрачным платьем, чернели страшные глубокие язвы.
Её нашли на берегу, так сказали Ниму. И он даже видел её недвижное спокойное лицо – мельком, издали, и ему тогда казалось, будто он подглядывает за спящей или больной, и от этого становилось чуточку стыдно.
Потом, когда её предали чёрной земле, кто-то на их улице сошёл с ума. Какой-то старик спятил, и он не был ни родственником, ни другом погибшей. Люди стали покидать деревню, боясь стать такими же сумасшедшими, как тощий бородатый сосед. Времена тогда стояли неспокойные, то и дело доходили слухи о целых деревнях спятивших, и никто не хотел повторить их участь. Хворь дошла из Княжеств до Перешейка, и оттуда люди устремились в Царство, дальше на юг, дальше от безумства и уродств, которые приносила болезнь.
Так Ним с родителями оказались в Стезеле, где он и прожил почти всю свою жизнь. Про мёртвую и сумасшедшего он почти забыл, но так ему лишь казалось. Раз уж видел что-то, это останется с тобой навсегда. Осядет слоем пыли в дальнем углу памяти, а потом нет-нет да и всплывёт: во сне или просто так, взбудораженное чем-то случайным, взбаламученное со дна.
Ним внезапно вспомнил о мёртвой, когда увидел на площади у Зольмарской пристани попрошайку – у неё были такие же синие губы и язвы на шее, похожие на раны той, полузабытой и погребённой.