Путин – исполнитель злой воли
Шрифт:
Розанов заявил, что будет продолжать «добиваться справедливости», и отправил повторный протест.
Егорова была «и.о.». А «и.о.», как известно, – штука противная, полная неопределенности. За место, которое занимает «и.о.», как правило, борется еще несколько человек, так и в случае с Егоровой. Подписав такое решение, судья Егорова сразу испытала на себе сильное давление. Президиум Мосгорсуда вскоре отменил решение городского и Хамовнического судов и отправил дело на новое рассмотрение. Хамовнический суд (судья Сучков) понял, что от него хотят, и отказал в удовлетворении моей жалобы. Сейчас вопрос находится на рассмотрении в Мосгорсуде.
Интересно
– Я со Скуратовым все равно работать не буду, – заявил он и добавил: – Несмотря на все судебные решения.
Что же, можно заметить, что Борис Николаевич свое слово сдержал, работать со мною не стал и ушел в отставку.
И вообще, разве возможно, чтобы в Штатах такое в адрес генерального прокурора сказал, допустим, Клинтон! Да его дни в Белом доме были бы просто сочтены.
После обысков, что были проведены у меня, что-то изменилось внутри меня самого, я стал совершенно иным человеком – очень жестким. Это отметили все, кто видел мои телеинтервью. У меня забрали и пресловутые костюмы, все четырнадцать, за которые я заплатил деньги, вернули же только один. Хотя следователь Эльсултанов позвонил, сказал, что через час привезет все, но не привез – запретил Розанов. Экспертиза, как я уже сказал, сделала свое заключение, сказав, что они не фирменные, хотя Паколли утверждал, что заплатил за них 40 тысяч долларов. Впрочем, Минаев, который в Генпрокуратуре уже не работает, снизил цену до 35 тысяч долларов и указал эту сумму в справке, адресованной в Совет Федерации. Опытный портной оценил их по восемьсот долларов за штуку, а экспертиза вообще все оценила в 4 тысячи долларов.
Тринадцатого октября было вынесено очередное решение Совета Федерации, и снова в мою пользу, об этом я расскажу чуть ниже, 15-го я выиграл Мосгорсуд, и у меня появилась возможность выйти на работу.
Но не тут-то было. Меня даже не пропустили на территорию прокуратуры, во двор, который много раз показывали по телевидению. И я вновь подал жалобу в суд, – на этот раз на действия исполняющего обязанности Генпрокурора Устинова и Бродского – человека, отвечающего за охрану…
Много следователей перебывало на моем деле. Кое-кого я упоминал, но сейчас хочу несколько слов сказать о Петре Георгиевиче Трибое. Он пришел в прокуратуру из следственного комитета МВД, получил сложнейшее дело, которое находилось на контроле, – дело по убийству Листьева, и у меня с ним сразу же сложились отличные рабочие отношения. Трибой работал не за страх, а за совесть, сумел толково организовать расследование. Когда меня отстранили, Трибой сказал: «Отстранение Скуратова – крест на деле Листьева». Он понял, что, кроме меня, вряд ли кто рискнет сцепиться с сильными мира сего, с олигархами и власть предержащими.
Интеллигентный Трибой – это некий эталон современного следователя.
Раньше был другой эталон – следователь Исса Костоев, который в свое время «расколол» знаменитого Чикатило. Но сейчас время таких следователей прошло, поскольку любой нажим во время следствия грозит вмешательством адвоката.
Когда мое дело попало к Трибою, то он написал начальнику следственного управления Владимиру Ивановичу Казакову докладную, смысл которой сводился к следующему: «Я отношусь к Скуратову с уважением, подумайте, надо ли давать мне это дело?»
Казаков начертал на докладной записке резолюцию: «Не вижу оснований для отвода». Трибой досконально разобрался в деле и в начале октября 1999 года вынес постановление о признании меня потерпевшим.
Это прозвучало как гром среди ясного неба. Трибой заметил многое из того, чего не заметил Верховный суд России: целый ряд грубых процессуальных нарушений. Он планировал допросить Росинского, но это ему не удалось Росинский все время находился на больничном и его плотно опекала ФСБ. Трибой докопался до многих мелочей, до которых не докопались другие, обнаружил противоречия между показаниями девиц, выяснил, что они были едва ли не силой доставлены в ФСБ. В показаниях одной, например, есть фраза, что ее заявление туда доставил брат. Трибой вызвал брата. Брат начал все отрицать: «Я ничего никуда не доставлял». Устроили очную ставку, и брат закатил сестрице сцену: «Ты во что, дура, меня вмешиваешь! Куда втягиваешь?» Оказалось, он действительно ничего никуда не доставлял.
В конце концов одна из девиц рассказала, как разворачивался механизм сбора заявлений. Оперативник ФСБ нашел ее дома, показал видеопленку, ткнул в одно из изображений и сказал:
– Это ты! Если будешь говорить, что не ты, пожалеешь! При этой сцене, имей в виду, была украдена крупная сумма денег. Тут же пришьем тебе уголовное дело. Поняла?
Трибой сделал свой вывод: «Заявление получено в результате угроз, шантажа и обмана».
Как только Трибой вынес это утверждение наверх, так девочек незамедлительно спрятали, ни одну не удалось найти, а дело у Трибоя вскоре отобрали, отменили постановление о признании меня потерпевшим и опечатали кабинет следователя.
В документах уголовного дела есть данные фонографической экспертизы; даже под давлением эксперты показали, что и на звуковой записи, и на видеопленке есть признаки склеивания и монтажа, было произведено неоднократное копирование, нарушена непрерывность звучания фонограммы. Идентификация лиц невозможна.
И главный вывод группы экспертов (в эту группу входили Блохин A.C., Михайлов В.Г., Кринов С.Н.): «Предоставленный на исследование видеоряд не соответствует фонограмме».
Единственное, что они подтвердили – речь на фонограмме все-таки моя, хотя артикуляции не соответствует. Это означало, что было записано большое количество моих разговоров, из них были вырезаны отдельные слова и склеены. Вот как это было сделано!
Еще в июле 1999 года Совет Федерации обратился в Конституционный суд с вопросом: соответствует ли Конституции России указ Ельцина об отстранении Генпрокурора от должности и вообще в чью компетенцию это входит?
Конституционный суд долго тянул, не решаясь дать ответ на этот небезопасный вопрос, и в самом конце 1999 года, уже зимой, в два этапа рассмотрел его. Ну что я должен сказать по этому поводу? Впечатление осталось у меня грустное и, я бы сказал, пакостное. Конституционный суд выполнил заказ, как в давние времена выполняли заказы (или заседания) «партии и правительства». В самый канун заседания председатель Конституционного суда Марат Викторович Баглай встретился с Ельциным. И хотя Баглай отрицает, что разговор обо мне шел, в это трудно поверить. Как бы то ни было в результате Ельцин приравнял конституционных судей по своему обеспечению, по льготам и денежному довольствию к вице-премьерам российского правительства. Таким образом, Конституционный суд в своем большинстве оказался куплен, иначе это не назовешь.