Путник, зашедший переночевать
Шрифт:
Отвлечемся, однако, от сердечных дел нашего коммивояжера и глянем лучше, что происходит с ним самим. Вот он снова достал из кармана пачку сигарет и извлек из нее очередную сигарету. Поодаль, за другим столом, отец Бабчи дымит трубкой. Коммивояжер, наверно, думает: а не встать ли мне, и подойти к господину Зоммеру, и прикурить от его трубки? Или, может, лучше мне сходить на кухню и взять там уголек? А если застану там госпожу Зоммер, то, может быть, между нами завяжется беседа. Ведь госпожа Зоммер, в отличие от своего мужа, рада поговорить. Вот странно: все трактирщики и владельцы гостиниц во всем мире любят поговорить с гостями, а этот знай себе молчит. Может, ему не нравится, что его гость хочет развестись со своей женой. Эх, не понимает он, что, если б не его Бабчи, этот гость так бы и прожил со своей женой все оставшиеся ему дни и годы. Эта Бабчи, помоги ей Господь, в каком бы виде она ни появилась — в кожаном пальто или в скромном платье, — она прямо-таки сводит его с ума. Все эти женщины — с ними всегда плохо. Ненавидишь ты их — плохо, любишь ты их — тоже плохо. Как легко все было зимой, когда у тебя не было к ней ни любви, ни ненависти, — просто сидела она напротив, и шутила, и хохотала до упаду. А сейчас, когда ты глаз с нее не сводишь, она вообще на тебя не смотрит. Право, если б не возня с лавочником, лучше всего было бы собрать свои вещички и вернуться домой.
А кстати, как же все-таки с ним быть, с этим лавочником? Цвирн все тянет и тянет, но никаких действий не предпринимает. Неужто Долек прав и этот адвокат положил глаз на жену лавочника? Что же мне делать? Идти к Цвирну или дождаться Долека и расспросить его, какие ходят слухи? Но любой разговор с Долеком — это верный расход, потому что он тут же завлекает человека играть в карты и вытягивает из него деньги. Впрочем, этот проигрыш всегда можно записать в деловые расходы, и тогда никакого личного ущерба не будет.
Сигарета в пальцах коммивояжера в очередной раз сломалась, и он достал новую. Подозреваю я, что и эту ждет та же участь, что все предыдущие.
Глава пятьдесят вторая
Над чашкой
Рабби Хаим пришел, и нашел оставленный мною ключ, и подмел пол, и протер мебель, и убрал всю пыль, которая набралась в Доме учения за то время, что меня там не было. Я вошел и увидел, что в лампах полно керосина, в таз налита свежая вода, на столах расстелены белые скатерти и весь Дом готов встретить святую субботу в надлежащей чистоте.
Бледный зеленоватый свет наполнял помещение — почти неприметный глазу, но волнующий сердце свет. Хорошо было сидеть у стола или подняться на биму и прочесть дважды из Торы и один раз — из арамейского перевода [229] . А сегодняшняя дневная глава была «Насо» [230] , самая длинная из всех. Но этот субботний вечер даже для нее был слишком длинным. Даровавший нам Тору, сотворяя мир, расположил в нем дни, то удлиняя их, то укорачивая, — в соответствии со следованием глав Его Торы. И вот сегодня ноги человека так и просятся наружу да еще оправдывают это свое желание ссылкой на подходящую заповедь — скажем, сегодня канун субботы, а значит, человеку надлежит очиститься в честь наступающего праздника. И человек, особенно если у него мягкое и податливое сердце, повинуется желанию своих ног, тем более что они подкрепляют это свое желание ссылкой на заповеди.
229
…из арамейского перевода. — Близкий к ивриту семитский арамейский язык стал общим языком многих ближневосточных народов в период ассирийско-вавилонских завоеваний VII–VI вв. до н. э., а в последующие века вытеснил иврит также в Палестине; поэтому кроме полного перевода Библии на арамейский («Таргум Онкелос») существует и арамейский перевод книг пророков («Таргум Йонатан»), и на арамейском написаны также многие части Палестинского и Вавилонского Талмудов.
230
«Насо» — одна из недельных глав в ежегодном цикле чтения Торы (от 4:21 до 7:89 Книги Числа), самая большая по количеству стихов (176) из недельных глав и во всей Еврейской Библии, сравнимая только с 119-м псалмом из Псалмов; начинается с исчисления колена Левия и кончается подробным перечнем всех приношений старейшин двенадцати колен к празднику освящения Переносного храма. Время чтения этой главы в ежегодном цикле чтения Торы непосредственно примыкает к празднику Шавуот.
Я взял ключ, запер Дом учения и вышел. Идти ужинать еще не пришло время, идти в лес уже прошло время, а просто гулять по городу — неподходящее время, люди скажут — как это так, весь мир занят подготовкой к субботе, а этот господин расхаживает себе в свое удовольствие. Но тут вдруг ко мне подошел какой-то человек, вгляделся в меня и спросил: «Скажи мне, друг мой, не сын ли ты такого-то?» И протянул мне обе руки для приветствия. Я вернул ему рукопожатие и в свою очередь спросил: «Ты ведь Арон Шуцлинг, не так ли? Что ты тут делаешь? Разве ты не уехал в Америку?»
Он ответил: «А ты-то сам что здесь делаешь? Я полагал, что ты живешь в Стране Израиля».
Я сказал: «Похоже, что мы оба ошиблись друг в друге».
Он покачал головой: «Да, друг мой, похоже, что так. Я не живу в Америке, а ты, судя по тому, что я тебя вижу здесь, в Шибуше, не живешь в Стране Израиля. Да что там — смотрю я на нас обоих, и мне сдается, что на свете нет никакой Америки и никакой Страны Израиля, а есть один только Шибуш. Но может, и его не существует, а есть только название. Но что делает эффенди в наших краях?»
«Что я здесь делаю? Дай поразмыслить».
«Зачем размышлять? Размышления утомляют. Пошли-ка лучше в баню, сегодня ведь канун субботы, затопили наши евреи свою баню. Там сыщется для нас горячая ванна, помоемся в горяченьком, сполоснемся в прохладненьком, а? Сколько я себя помню, нигде моему телу не было так хорошо, как в горячей бане. И потому из всех заповедей, что дарованы народу Израиля, пуще всех блюду заповедь каждую субботу ходить в баню».
«А как насчет других заповедей?»
«Другие заповеди строго блюдут, возможно, другие. Но, так или иначе, даже соединив все заповеди, выполняемые евреями, Святой и Благословенный не сошьет себе из них теплое пальто».
«Какое странное рассуждение!»
«Напротив, друг мой, ты должен был бы восхититься этим рассуждением, поелику оно доказывает, что я верю в реальность Творца. А что до заповедей, то ведь мы с тобой знаем, что они немногого стоят, не так ли?»
И вот идут два сына Шибуша по родному городу — идут, как ходили двадцать и больше лет назад, до того, как один из них уехал в Америку, а другой — в Страну Израиля. Сколько лет было нам тогда и чем мы занимались? Лет нам было семнадцать или восемнадцать, а занимались мы тем, что я проводил дни в Доме учения, изучая Мишну и Поским [231] , а он работал в пекарне своего отца и изготовлял там хлеба. И хотя мы придерживались разных мнений: я был сионистом, а он анархистом, — мы охотно беседовали. Он не раз ругал меня и обзывал «буржуем с того света», потому что я занимался Торой и призывал в Сион, а я дразнил его, заявляя, что согласен с его утверждением, что людям не нужны никакие цари и правительства, и согласен потому, что в Грядущем над всем миром будет действительно властвовать один царь, но это будет Царь-Мессия. И вот, гляди, сколько лет прошло с того времени, сколько царей покинули свои троны, а сын Давидов [232] все еще не пришел.
231
Поским — здесь это общее название произведений так называемых «поским» (буквально «выносящие решения»), как именовали знатоков Галахи, посвятивших себя решению вопросов ее практического приложения.
232
…сын Давидов… — В еврейской традиции Мессией будет царь из дома Давида. Как пишет Рамбам в книге «Мишне Тора»: «Если встанет царь из дома Давида, изучивший Тору и соблюдающий заповеди, подобно Давиду, своему предку… и он приведет весь Израиль [на путь Торы]… и будет сражаться в битвах Бога — тогда можно предположить, что он Машиах».
Мессия, сын Давидов, еще не пришел, и мир еще не стал единой Страной Израиля. А тот человек, который когда-то спорил с Шуцлингом, вернулся в свой Шибуш. Увы, он похож на жениха, который приехал к своей суженой, а обнаружил, что она больна и угрюма. Он вернулся в красивом наряде, но не радует его этот наряд, потому что уныние иссушило его тело и одежды стали ему велики. Хотел он здесь переодеться в старую свою одежку, но не нашел, потому что давно уже снял ее и выбросил из дома.
«А если не хочешь идти в баню, — сказал Шуцлинг, — давай зайдем в трактир и выпьем по стакану медовухи в честь того дня, когда нам довелось свидеться».
Я кивнул, и мы пошли. У меня были на то две причины. Во-первых, мне хотелось выполнить желание старого товарища. А во-вторых, я все еще испытывал угрызения совести, то и дело вспоминая, что причинил еврею-трактирщику некий ущерб, сказав тогда письмоносцу не ходить к нему в трактир и не пить водку на мои деньги.
«Ну, вот, — сказал мой старый товарищ, — ты, значит, побывал уже в Большом мире?»
«А ты?»
«Да и я тоже».
«И мы с тобой вернулись оттуда?»
«Да, вернулись».