Пьяная Россия. Том третий
Шрифт:
– Что за черт, ни одной ошибки не пропустила, запятые расставила верно!
И он принялся перечитывать текст.
Девица вернулась, сияя голубыми глазами.
Редактор взглянул на нее потрясенно:
– Позволь, но ко всему прочему, ты еще и блондинка!
И схватил ее заявление, пробежал глазами, подскочил, ринулся в корреспондентскую:
– Ни одной ошибки! – громыхал он.
Вернулся в сопровождении журналистов. Несколько минут царила напряженная тишина. Корреспонденты, заглядывая друг другу через плечо, читали текст в компьютере, стараясь отыскать пропущенную молоденькой соискательницей
Передавая друг другу заявление, написанное красивым каллиграфическим почерком, они изредка, изумленно глядели на недоумевающую всем этим переполохом, девушку.
– Я больше не могу! – схватился за голову, редактор. – Объясните нам, неразумным, откуда такая потрясающая грамотность?
– Моя бабушка была корректором! – вежливо улыбнулась девушка.
– Фамилия! – потребовал редактор.
Она назвала фамилию. Гул одобрения был ей ответом. Девицу тут же приняли.
– Послушайте, детонька, – произнес, прерывая обрадованных коллег, главный редактор, – вы должны понимать, даже, если бы вы не являлись носительницей гена самого лучшего корректора города, каковой прослыла в свое время ваша бабушка. Все равно, мы бы вас приняли! Ручки, ножки расцеловали! Ведь грамотного человека днем с огнем не сыщешь, старики ушли на покой, а молодежь, будто школы для слабоумных закончила, ни писать, ни говорить, ни читать, ничего не умеют нынешние молодые люди!
– Ведь вот спасибо им!
Ткнул он пальцем в улыбающихся корреспондентов.
– Приходит выпускник факультета журналистики, корочками об окончании университета машет, а коснись, ни черта, кроме «серой» заметочки начертать не в состоянии, да и ту напишет так, что я лбом об столешницу бьюсь! А они!
Ткнул он опять пальцем в корреспондентов:
– Мальца берут на поруки, переучивают, таскают с собой на интервью, заставляют репортажи писать, глядишь, через полгодика, год нормальный журналист у меня в штате!
Корреспонденты, самому старшему из которых уже перевалило за семьдесят, довольно рассмеялись:
– Ну идите, деточки, знакомьтесь, – и он принялся выталкивать всех из своего кабинета, – вам работать вместе! Да, не напоите там ее!
Пригрозил он. На диплом новой сотрудницы главный редактор крупной областной газеты так и не взглянул…
Родня
С самого утра день у Кости Тропинина не задался.
Он не услышал будильника и проспал. Вскочил, запутавшись в одеяле, упал на кота, вечно выпрашивающего корм, вечно крутившегося под ногами. Кот заорал, скорее с испугу и Костя поспешно распутавшись, осмотрел младшего, но очень толстого брата по разуму. Кот не потерпел такого отношения, а извиваясь, не хуже червяка, вырвался, наконец, агрессивно распушил хвост и негодующе маукая, рванул на кухню.
– Иди, жалуйся, сволочь мелкая, – прокричал ему вслед Тропинин, поспешно поднимаясь.
Времени оставалось в обрез. Наскоро выпив горячего кофе и заев двумя бутербродами, Костя попытался было чмокнуть в щеку свою мать, позаботившуюся о завтраке, но мать отклонилась, поджав губы.
Костя взглянул на кота.
– Нажаловался, гад! – погрозил он ему кулаком.
Кот ответил высокомерным фырканьем.
На улице Тропинина ждали две напасти: осенний холодный дождь и соседская старуха. Старуха редко выходила на крыльцо, соседи говорили, она сильно болела. Вид она имела действительно мертвенно-бледный.
– День сегодня будет плохой, – пророчески проскрежетала старуха.
– Плохой, – эхом отозвался Тропинин, стараясь обойти старуху и не задеть ее даже краешком куртки.
– Я знаю, что такое ад! – убежденно проговорила она и схватила его за воротник куртки.
Тропинин беспомощно задергался, старуха оказалась неожиданно сильной.
– Это всегда рискованно. Жить! – продолжала она, утомленно вздыхая, но, не отпуская сопротивляющегося соседа. – А тут еще сестра. Выскочила замуж неудачно, за пьяницу! Он ее и замучил. Но я-то не помогла, а могла бы спасти родную кровиночку!
– Отпустите! – извивался Костя, совсем, как давеча его собственный кот.
Пожав плечами, старуха отпустила.
– Сестра померла давно и могилки теперь не найти, но приходит!
Тропинин оправив одежду и собираясь забыть инцидент с сумасшедшей соседкой, немедленно накинул на голову капюшон и уже занес ногу, чтобы перейти на торопливый бег, как старуха, покачнувшись, пролепетала:
– Вот и моя сестра!
Тропинин машинально взглянул по направлению дрожащего пальца старухи.
Действительно, перед ними метрах в трех, встала фигура молодой женщины.
Старуха сильно затряслась.
– Мне страшно жаль, – сотрясалась она от рыданий, – Оленька. Я виновата перед тобой!
Женщина, молча, стояла, по каштановым волосам стекали капли дождя, нисколько не причиняя вреда прическе. Наконец, она повернулась, и легко взметнув целое облако брызг подолом юбки, сшитой по моде, неужели пятидесятых годов? Костя потряс головой, кажется, такой крой назывался «солнышко»?! Так вот, женщина пошла, не касаясь подошвами туфелек поверхности луж, замерцала и исчезла.
– Я могла бы ее спасти! – прошептала старуха, заваливаясь на Тропинина.
После вызова «скорой» помощи, после того, как приехали врачи и разжали пальцы старухи. Оказывается, она вцепилась в куртку Кости так, что ногти посинели от усилия, потрясенный всем произошедшим, Тропинин вернулся в квартиру. Взглянул на себя в зеркало, где увидел бледное, бескровное отражение и разрыдался.
– Костик, мальчик мой! – всполошилась мать, забывая все утренние недоразумения. – Что случилось?
Толстый кот, путаясь у нее под ногами, глядел на хозяина пораженно.
– Мама, нельзя забывать о возмездии ада, – простонал Костя, весь в слезах и вкратце рассказал о произошедшем.
На работу он не пошел, а усевшись за стол, принялся составлять список всех тех, кто мог бы явиться к нему с того света.
– Это все не то, – ласково потрепала его по голове мать, – надо вспоминать не школьных одноклассников, не университетские попойки, в которых ты кому-то нос разбил, а очевидные обиды, возможно повлекшие чью-то смерть.
И Костя вспомнил. Дедушку с темно-зелеными глазами. Дедушку по отцовской линии, а с отцом мать была в разводе и потому, оставленного доживать свой век без внука, в деревне. Дедушку, с мягким приятным смехом, доброго и теплого, а главное, привычного, как белый день за окном.