Пьяная Россия. Том второй
Шрифт:
– Бог призвал! – строго сдвинув брови, ответила Екатерина.
– Это как, призвал? – удивился Сашок, не сводя глаз с симпатичного личика, девушки.
Екатерина бросила на него быстрый взгляд.
– Много будешь знать, скоро состаришься, – ответила она и внезапно, дразнясь, высунула язык.
– Ах, ты! – ринулся на нее Сашок.
– У меня оружие! – расхохоталась Екатерина и выставила вперед вилы.
– Катька! – строго окликнула послушницу монахиня, вышедшая из-под навеса с сеновалом. – Что это еще такое? Сто земных поклонов!
Екатерина, молча,
Строители удивленно смотрели вслед девушке.
Монахиня подошла к мужикам, поглядела на них с сомнением, поправила очки с толстыми стеклами.
– Негоже вам тут возле наших монахинь увиваться!
– Она не монахиня! – возразил Сашок, указывая пальцем в сторону удаляющейся фигурки послушницы.
– Никто никого насильно тут не держит! – ехидно заметила монахиня.
– Как же она в монастырь попала? – продолжал удивляться Тарасыч. – Ведь девчонка совсем, несмышленыш!
– Сиротская она, из детского дома вышла с золотой медалью, а идти куда?
– Куда? – переспросили недоумевающие строители.
– Вот именно, – скорчила насмешливую гримасу монахиня, – при Советах общежития были, бесплатное обучение в институтах, путевки профсоюзные, а теперь что?
– Что? – хором переспросили строители.
– Ничего! – рассердилась монахиня, снова поправляя очки. – Денег нет, жилья нет, ничего нет, сами знаете! А уж для девчонки, тем более, медалистки, какие привилегии?
– Какие? – жалобно проныл Сашок.
– Только на словах все привилегии, взвейтесь, развейтесь! – усмехнулась монахиня. – А в монастыре она горя не знает, на компьютере буклет пишет об истории монастырской, скоро выпустим для туристов. Школьные экскурсии водит по храму, без Екатерины мы, как без рук!
– А постригут ее в монахини, что тогда, прощай жизнь? – допытывался Тарасыч.
– Никто ее не торопит с решением, – рассердилась монахиня, – Серафим Саровский до смерти в послушниках ходил. А прощаться с жизнью ей никто не позволит или ты имеешь в виду брак?
Уставилась она на Тарасыча.
– А то, как же, – закивал Тарасыч, – семья, дети.
– Семья? – фыркнула монахиня, сердито. – Разврат, а не семья. Сейчас найти настоящую семью с ног собьешься, либо муж гуляет, либо жена, а то и оба. После начинают оскорблять друг друга и развод. А дети? Детей хоть их из храма не выпускай, вырастают матерщинниками, корыстолюбивыми и бездарными. Потому как, где жадность, там и глупость. Со свету дети родителей сживают за квадратные метры, под землю закатывают за кривые избушки, лишь бы поскорее продать, а деньги в кубышки припрятать!
– Ну не все дети такие, – возразил Тарасыч.
– Не все, – согласилась монахиня, волнуясь и протирая запотевшие стекла очков подолом рясы. – Есть и хорошие, но о них надо легенды складывать, так они редки!
– Мать Варфоломея, – вернулась тут Екатерина, – меня настоятельница благословила на рынок сходить, рыбы купить!
– Это в постный-то день? – всполошилась монахиня.
– Я не пойду! – твердо решила Екатерина, бросая к ногам монахини скомканный комок денег. – Чего это она повадилась, в прошлую пятницу заставляла меня яйца покупать, ей, видите ли, яичницы захотелось! А теперь, в среду жареной рыбы подавай!
– Тише, – шикнула мать Варфоломея, оглядываясь с опаской на внимавших странным репликам, посторонним. – Я сама схожу!
И подняв деньги, быстро направилась к воротам.
– Значит, ваша настоятельница скоромное любит кушать? – не поверил Николай Угодников.
– Да, какая она настоятельница! – махнула рукой, Екатерина. – Молиться только, когда на нее смотрят, красоваться очень любит, а без зрителей и крестного знамения не подумает свершить!
– С ума сойти! – удивился Сашок.
– Уйду я отсюда! – решительно взялась за вилы, послушница. – Есть монастыри с хорошей славой, с нормальными настоятельницами.
– Да, зачем тебе вообще монастырь? – подступил к ней, Сашок. – Тебе бы учиться, профессию получить, замуж выйти!
– Я шить очень люблю! – переходя на шепот, поведала Катя и стрельнула вокруг глазами в поисках подслушивающих монахинь. – В интернате одежку для кукол шила, а как подрастать начала, на уроках труда выдумывала, кроила платья и юбки для одноклассниц.
– Ну вот, – подхватил Сашок, оглядываясь и ища поддержки у товарищей, – мы бы тебе помогли, устроили бы на швейное предприятие.
– Не верю я никому, – осадила его Екатерина и сердито поглядела в самые глаза парня, – а мужчинам не верю вдвойне!
– Почему это? – растерялся Сашок, отступая.
– Потому что нет в вас благородства, честности и порядочности, вот почему! – и Екатерина бросив вилы, убежала в сторону монастырских келий.
– Чего ты к ней пристал? – рассердился Тарасыч, вставая и отряхивая травинки с брюк.
– Понравилась она мне! – ответил Сашок.
– Привет, ведь, она, все равно что – монахиня!
– Ну, это мы еще посмотрим! – засмеялся Сашок, счастливо, – понравилась, ей богу, понравилась!
Отец Павел
Монастырь восемнадцатого века был, естественно, разрушен в советские времена, когда повсеместно велась борьба с религиозным дурманом. Усилиями монахинь восстановленный храм засиял новогодней игрушечкой. Несколько бараков отданных на заре советской власти простым жителям удалось, при помощи властей города, расселить. Обрадованные жильцы с удовольствием покинули столетние угрюмые комнатухи и перебрались в благоустроенные квартиры новостроек. Монахини самостоятельно отстроили заново некоторые монастырские келейные, и комнаты, и водопровод, и даже провели канализацию. Среди насельниц монастыря были строители, электрики, а отец Петр прослыл умелым водопроводчиком. Эту информацию случайно, не задумываясь, свалил на прибывших строителей отец Афанасий. Шабашкин смотрел на монаха задумчиво, впрочем, на языке так и вертелся вопрос, зачем же тогда пригласили бригаду Тарасыча, но отец Афанасий показав фронт работ, отправился на послушание, выполнение которого считал жизненно важным.