Пьяная Россия
Шрифт:
– Отдавай свою душу! – засвистели, захрюкали в замочную скважину.
Хозяйка, мелко дрожа, принялась креститься, бессвязно лепетать что-то о Боге и тут, забилась в истерике:
– Помоги! Господи, помоги!
– Не поможет! – доложили с той стороны двери и все стихло.
Она еще долго тряслась и сидела на кровати, подобрав под себя ноги, а утром вспомнила о сотовом телефоне в кармане. Набрала службу спасения, кратко рассказала, что заперли и надо бы замок взломать.
Приехали бравые ребята, взломали, открыли. За хлопотами о новом замке, она и думать позабыла о вчерашнем
– Отдавай свою душу!
– Ай-ай, – бросилась она вперед слесаря и припадая к стене, обмочилась.
Слесарь глядел с удивлением то на нее, то на дворовых пьяниц притулившихся у подъезда. Пьяницы откровенно и нагло рассмеялись на ее позор, хамы смеялись над хамкой, какая ирония!..
Гитлер Гитлером, а жизнь идет!
Елене Дашковой за восхитительную историю…
Фриц еле дождался, когда начальник, сделав очередное распоряжение, вышел из кабинета. Метнувшись к массивному письменному столу, достал из нижнего ящика сложенный вдвое листок бумаги и нахмурился, недоумевая. Насколько он понимал, такого телефонного номера не могло быть!
Фриц сник, понял, что женщина из парка над ним подшутила.
В двери вежливо постучали. Фриц вскочил, торопливо сжав бумажку с номером в кулаке.
В кабинет заглянул подчиненный, Фриц суетливо передвигаясь по кабинету, переложил на молоденького служаку все распоряжения начальника и выбежал вон.
В голове его прокрутилось:
«Гитлер гитлером, а жизнь идет!»
Фриц ринулся в парк, где накануне, примерно в пять утра, он ее и встретил…
Ему часто не спалось, мучило заболевание сердца и нехватка воздуха. Спал он всегда с раскрытыми настежь окнами, но в эту длинную, предгрозовую ночь воздуха не было вовсе, ничто не проникало вовнутрь комнаты дома, где маялся Фриц. Проворочавшись до трех утра он не выдержал, схватил подушку и вышел из дома. До парка с его буйными зарослями сирени было рукой подать. Фриц выбрал скамейку и улегся, подложив подушку под голову, вдыхая восхитительный запах сирени, моментально уснул.
– Вот это мило! – громко произнес кто-то.
Фриц открыл глаза. Над ним стояла, чуть наклонившись, женщина. Он с удивлением ее разглядывал. Женщина, едва ли моложе него самого, но не забитая и сгорбленная, не в платке и мужицких сапогах, как он привык видеть повсеместно, а красавица, с прелестной прической, в платье синим горошком, в туфельках на высоких каблуках. Правда, женщина была немножко пьяна, но Фриц моментально простил ей эту маленькую слабость за восхитительно-свежий аромат духов, что окутывал ее всю с ног до головы, будто облаком.
– Ты что с костюмированного бала сбежал? – спросила женщина.
Фриц понимал по-русски и говорил по-русски, правда, с акцентом, но это ничего, не в разведшколе, в конце концов, ему экзамены сдавать. Он встал, оправил форму, в которую переоделся перед выходом из дома, не в кальсонах же в самом деле было путешествовать, пускай даже ночью!
Фриц вежливо склонил голову перед женщиной и назвался:
– Фриц!
– Хельга, – присела она в книксене и расхохоталась, увидев его недоумение, – да ладно, меня Леной зовут или Еленой Прекрасной!
– Елена Прекрасная, – автоматом повторил он.
Она кокетливо рассмеялась. У нее были серые глаза и обаятельная улыбка.
– Вы не русская? – догадался он, не в состоянии понять, как в таком маленьком поселении раньше не заметил столь чудесную особу.
– Русская? – покачала она головой, отвечая вопросом на вопрос.
Ее говор, мягкий и успокаивающий говор, ее грудной голос, окончательно его обворожили.
Фриц не был женат, он участвовал в великих походах Гитлера и, хотя только недавно осознал, что военной жилки в нем нет, повернуть время вспять было уже не под силу, и потому-то Фриц утешал себя философской мыслью: «Гитлер гитлером, а жизнь идет!»
Фриц был истинным арийцем, высоким, белокурым, голубоглазым, где-то в Германии, возможно и подрастал его ребенок. Подчиняясь приказам фюрера многие девушки из добропорядочных семей желали увеличить арийскую нацию, но краткие романы не перерастали в настоящую любовь и Фриц в душе своей сожалея об общем безумии беспорядочных связей отошел от этого занятия, с головой погрузившись в военную карьеру, которая и привела его в богом забытое русское поселение с мрачным недоверчивым народом.
– Елена Прекрасная, – произнес он.
Она наклонила голову, приготовившись слушать.
– Я не знаю, куда вас, здесь пригласить, но неподалеку есть городок, где в кафе, по вечерам, играет маленький оркестр из военных музыкантов, где вкусно кормят и подают отличные блюда.
– Свидание? – спросила она и оценивающе его оглядела. – Я согласна!
Достала из сумочки, что висела у нее на плече нежно-розового цвета блокнотик и карандаш, начиркала что-то, подала ему:
– Позвони мне часиков в шесть вечера, договоримся, где встретиться и поедем!
Он машинально сжал бумажку с телефонным номером, а Елена, послав ему воздушный поцелуй, быстро растворилась в зарослях сирени.
На следующее утро Фриц снова был в парке. Сидел на той же скамейке, нервно теребил листок бумажки с цифрами несуществующего телефонного номера. В пять утра он услышал постукивание каблуков, из зарослей сирени вышла она.
– Елена Прекрасная! – вскочил он.
Она насмешливо улыбнулась:
– Что же ты не позвонил?
– Такого телефонного номера не существует! – горячо возразил он.
– Ладно, – вздохнула она, недоверчиво его, оглядывая, – тогда пойдем!
И взяв его за руку, повела за собой.
– Фриц или как там тебя по-настоящему, я живу неподалеку, приглашаю к себе на чашку чаю!
Фриц кивнул, соглашаясь. Чаепитие в его понимании не выглядело предосудительным.
Елена Прекрасная уверенно вела кавалера по заросшей тропинке. В который раз, Фриц скривился от презрения, русские ленивы и не любят прибирать в местах общественного обитания, потому и леса у них в буреломах, парки в крапиве, лебеде, а кладбища опутаны вездесущими зарослями вьюнов.